Дома вдовца

Бланш. Вот почему у вас был такой вид, словно у вас болят зубы?

Тренч (умоляюще). Дорогая! Право, это совсем не шутки. Знаете ли вы, что все мои доходы составляют семьсот фунтов в год?

Бланш. Это ужасно!

Гренч. Бланш, да послушай же! Говорю тебе, это очень серьезно!

Бланш. Мой дорогой мальчик! На эту сумму, пожалуй, нелегко вести хозяйство, не будь у меня своих денег. Но папа обещал, что после замужества я стану еще богаче, чем сейчас.

Гренч. Нет, мы можем рассчитывать только на эти семьсот фунтов. Мы должны сами себя содержать.

Бланш. А это так и будет, Гарри. Только если бы ты меня кормил на эти семьсот фунтов, ты стал бы вдвое беднее; а вместо того я сделаю тебя вдвое богаче.

Тренч качает головой.

Разве папа что-нибудь возражает?

Тренч (встает со вздохом и ставит свой стул на прежнее место). Нет, он не возражает. (Садится, повесив голову.)

Когда Бланш опять заговаривает, по ее лицу и голосу видно, что в ней нарастает раздражение.

Бланш. Гарри. Тебе гордость не позволяет брать деньги у папы?

Тренч. Да, Бланш. Гордость не позволяет.

Бланш (помолчав). Это нехорошо по отношению ко мне, Гарри.

Тренч. Не сердись на меня, Бланш... Я... я не могу тебе объяснить. В конце концов это вполне естественно.

Бланш. А тебе не приходило в голову, что у меня тоже есть гордость?

Тренч. Ну, это пустяки. Про тебя никто не подумает, что ты вышла замуж ради денег.

Бланш. А если и подумает, то не осудит. И тебя тоже. (Встает и принимается беспокойно ходить взад и вперед.) Гарри, мы не можем жить на семьсот фунтов в год. И нечестно требовать этого от меня только потому, что ты боишься, как бы люди о тебе плохо не подумали.

Тренч. Дело не только в этом, Бланш.

Бланш. А в чем же?

Тренч. Да нет, ни в чем... я просто...

Бланш (подходит к нему сзади, кладет руки на плечи и, нагнувшись к нему, говорит с наигранной шутливостью). Ну конечно, ни в чем. Не глупи, Гарри. Будь пай-мальчиком и выслушай меня. Я знаю, как мы сделаем. У тебя есть гордость, ты не хочешь жить на мой счет. А у меня тоже есть гордость, и я не хочу жить на твой. У тебя семьсот фунтов в год. Я попрошу папу, чтобы он пока давал мне тоже ровно семьсот. Вот мы и будем квиты. Против этого тебе уж нечего возразить.

Тренч. Это невозможно.

Бланш. Невозможно?

Тренч. Да, невозможно. Я твердо решил, что ни одного пенни не возьму у твоего отца.

Бланш. Да ведь он мне даст эти деньги, а не тебе.

Тренч. Это все равно. (Хочет сыграть на чувстве.) Я так люблю тебя, что не вижу разницы. (Нерешительно протягивает ей руку через плечо. Она с такой же нерешительностью берет ее. Оба искренне стремятся к примирению.)

Бланш. Это очень мило сказано, Гарри. Но я уверена, что тут еще что-то кроется, что мне следовало бы знать. Может быть, папа тебя все-таки обидел?

Тренч. Нет, он был очень добр... то есть по крайней мере со мной. Дело не в этом. Ты все равно не догадаешься, Бланш. Да и не к чему тебе знать. Ты только огорчишься, а пожалуй, еще и рассердишься. Это, конечно, не надо так понимать, что мы всю жизнь будем жить па семьсот фунтов в год. Я всерьез займусь медициной. Увидишь, как я буду работать! До кровавых мозолей. 

Бланш (играет его пальцами, все еще склонившись над ним). Но я совсем не хочу, чтоб у тебя были кровавые мозоли. Гарри, я требую, чтобы ты объяснил мне, в чем дело. (Он отнимает у нее руку. Она вспыхивает гневным румянцем, и когда заговаривает, в голосе ее нет и следа благовоспитанных, светских интонаций.) Ненавижу секреты! И не выношу, когда со мной обращаются как с ребенком!

Тренч (ему не нравится ее тон). Тут нечего объяснять. Просто я считаю неудобным пользоваться щедростью вашего отца, вот и все.

Бланш. Полчаса тому назад, когда мы разговаривали в зале и вы показывали мне письма, вы не находили это неудобным. Ваши родные не находят это неудобным. У них нет возражений против нашего брака. А у вас теперь, значит, есть?

Тренч (серьезно). Не против брака, Бланш. Речь идет только о деньгах.

Бланш (умоляюще; еще раз голос ее становится мягким и кротким). Гарри, не будем ссориться. Не надо. Папа никогда не допустит, чтобы я целиком зависела от тебя. И, правду сказать, мне это самой не нравится. Если ты заикнешься ему об этом, он разорвет нашу помолвку. Только этого ты и добьешься.

Тренч (упрямо). Тут уж я ничего не могу поделать.

Бланш (бледнея от бешенства). Ничего не можешь! А... я начинаю понимать. Хорошо, я избавлю вас от хлопот. Можете сказать папе, что я вам отказала. Это разрешит все ваши затруднения.

Тренч (поражен). Бланш! Что с тобой? Ты обиделась?

Бланш. Обиделась! Вы еще смеете спрашивать!

Тренч. Смеете!

Бланш. Гораздо достойней было бы признаться, что вы только играли мной тогда, на Рейне! Зачем вы сегодня приехали? Зачем писали вашим родным?

Тренч. Бланш! Ты сердишься и сама не знаешь, что говоришь...

Бланш. Это не ответ. Вы надеялись, что ваши родные не согласятся, — а они как раз и согласились; видно, рады поскорей сбыть вас с рук. Просто сбежать у вас совести не хватило, а сказать правду стыдно. Вот вы и придумали — разозлить меня до того, чтобы я сама от вас отказалась. Очень красиво и совершенно по-мужски — постараться свалить всю вину на женщину! Хорошо, будь по-вашему: возвращаю вам ваше слово. Только лучше бы вы придумали другой способ открыть мне глаза, хоть самый грубый... ударили бы меня, что ли, чем вот так вилять, как вы сейчас!

Тренч (в гневе). Вилять!.. Ну, знаете, если б я думал, что вы способны так кидаться на человека, я б с вами никогда не заговорил. Мне что-то и впредь с вами говорить не хочется.

Бланш. И не придется. Больше никогда не придется. Уж я об этом позабочусь. (Бежит к двери.)

Тренч (встревожен). Что вы хотите сделать?

Бланш. Принести ваши письма — ваши лживые письма — и ваши подарки — ваши ненавистные подарки, и вернуть их вам. Я очень рада, что наша помолвка расстроилась; я никогда...

В ту минуту, когда Бланш берется за ручку, дверь отворяется изнутри; входит Сарториус и плотно затворяет дверь за собой.

Сарториус (перебивает ее, строго). Тише, Бланш! Ты уж себя не помнишь, кричишь так, что слышно по всему дому. В чем дело?

Бланш (она в таком бешенстве, что ей безразлично, слышит ли ее кто-нибудь или нет). А это ты у него спроси. Денег, видите ли, брать не хочет! Придумал благовидный предлог!

Сарториус. Предлог? Для чего предлог?

Бланш. Для того, чтобы меня бросить.

Тренч (возмущенно). Никогда я не говорил...

Бланш (еще более возмущенно). Нет, говорил! Говорил! Вы только это и говорили!

Бланш и Тренч говорят оба сразу, каждый старается перекричать другого.

Тренч. Совсем я не хочу вас бросить! Неправда! Вы сами знаете, что неправда! Ложь! Наглая ложь! Я не потерплю...

Бланш. Нет, хотите, хотите! Но я вас сама знать не желаю! Ненавижу вас! Всегда ненавидела! Грубый, наглый, подлый...

Сарториус (выйдя из терпения). Молчать! (Еще более грозно.) Молчать!

Бланш и Тренч умолкают.

(Твердо продолжает.) Бланш! Надо все-таки владеть собой. Я уже предупреждал тебя, что не потерплю таких сцен. Прислуга все слышит. Доктор Тренч может сам за себя ответить. А тебе лучше всего уйти. (Распахивает дверь оранжереи и зовет.) Мистер Кокэйн, можно вас сюда па минутку?

Кокэйн (из оранжереи). Иду, дорогой мистер Сарториус, иду. (Появляется в дверях.)

Бланш. Я и сама не хочу тут оставаться. Надеюсь, что когда я вернусь, ты будешь один, без посторонних. У Тренча вырывается нечленораздельное восклицание. Бланш уходит, по пути окинув Кокэйна гневным взглядом. Он удивленно смотрит ей вслед, потом вопросительно глядит на обоих мужчин. Сарториус сердито захлопывает дверь и поворачивается к Тренчу.