Страница 59 из 61
— Знакомый, что ли? — сочувственно засопел над плечом Стас.
— Д-да, — выдавил Пети, с отчаянной жадностью разглядывая восковое лицо, широко распахнутые, почти живые зелёные глаза, единственный мазок крови слева на лбу, над атласной бровью. — Двести лет знал. И не знал абсолютно.
Ему хотелось закричать, чтобы хоронили быстрее, пока Айрин не вернулась, но с этим порывом справился безукоризненно. Хватит. Да, хватит. Пети вернул ткань на место, чувствуя только пустоту. Йорн по имени Грэль смотрел… да, пожалуй, понимающе. Но для них — смерть или безумие. Для Пети — жить дальше с отодранным куском души.
— Как хоть звали-то? — спросила Моника. — На табличке напишу.
— Штефан. Его звали Штефан. Напиши, пожалуйста: «Ангел Штефан, верный друг, убийца и мечтатель».
Из пустоты под сердцем поднимался истерический не то смех, не то плач, но Пети удалось затолкать его обратно.
Громадная лапища Даниила легла на плечо, сжала до благословенной, отрезвляющей боли.
— Больше не трясёт, но Трещина не погасла, тлеет, — негромко сказал он. — Берт пока не вернулся, хотя уже должен. Об этом думай.
Но Пети не мог. Сейчас это точно было выше его сил.
Третий, самый страшный взрыв случился к вечеру, в сумерках, когда все уже почти поверили, что обойдётся.
*
Протискиваясь тесной кишкой Грааля к пятачку тёплого вечернего света, Берт почти поверил, что обошлось. Там, наверху, чётко ощущалась жизнь. Какие бы изменения ни учудил в нулевой Джонси, Паола уцелела.
А через пару минут, когда он зацепился за край колодца, всё накрылось медным тазом, как сказал бы Пети. Грохот был настолько оглушительным, что мозг отключил слуховые нервы. В стерильной тишине Берт почти сразу понял, что происходит: Трещина расширялась, стремясь слиться с Граалем. От этого стремления раскалывалась почти ровно по прямой гора, трясясь в смертельной лихорадке. Пети бы наверняка сказал бы, почему это происходит, что будет в итоге и всякое такое, но Берт не был учёным, он просто хотел выжить и найти Айрин. Ужас и паника — плохие помощники, но у Берта других не было.
Он выплясывал ёжик знает что между рушащихся пластов и глыб и взбирался по стенам образовавшейся расщелины. И не только тонны скачущих камней заставляли его лезть вверх. Теперь, когда снова выросли крылья, Берт с невероятной остротой понял смысл той избитой фразы про силу слабости и слабость силы. Останься он человеком — погиб бы в первую же секунду: оглушённого, дезориентированного, его раздавило бы базальтовой плитой, что величественно сползла в разлом первой. Гел инстинктивно вывернулся, совершив недоступный человеку манёвр — прыжок с места метра на три-четыре вверх и в сторону, с последующим зависанием на кончиках пальцев на еле заметном выступе. Но гел, в отличие от человека, немедленно почувствовал обжигающее дыхание Трещины впереди. А сзади быстро наполнялся тёмной, мертвящей субстанцией колодец Грааля. После решения Джонси сломать излучатель Грааль «высох», что и позволило Берту пройти, но, как оказалось, ненадолго. Новое мировое равновесие вступало в права, и плевать хотело на крохотное существо, случившееся на его пути.
Берту было не плевать. Твердя как мантру: «Прижмёт — выкручусь», он лез выше и выше, отчаянно пытаясь сохранить остатки здравого смысла. Эти остатки настойчиво повторяли, что надо добраться до самого верха и как угодно катиться вниз, выдерживая по возможности прямой угол к расщелине. Ужас хотел бежать куда-нибудь, а паника издевалась, нашёптывая, что бежать некуда и внизу все мертвы.
Он выполз на расколотую вершину с долгим, протяжным воплем, перекрывшим даже грохот катаклизма:
— А-а-айри-ин! — Крик улетел в задымленное, подсвеченное кровавым закатом небо.
Но Берт по-прежнему ничего не слышал и считал, что орёт про себя.
*
Земля треснула, как перезревший арбуз, если тот ткнуть зубочисткой.
У основания горы ширина провала была метров сто, если не больше. В неё ухнули и лужаечка, на которой пытали Берта, и оплавленное дерево. Хищно раззявленная пасть земли проглотила большую часть кладбища и ручей. К посёлку смерть двигалась со скоростью быстро идущего человека, поэтому почти все успели вывалиться за ограду, похватав кто детей, кто пожитки, и, презрев организующие вопли старосты, брызнули врассыпную в попытке угадать безопасное направление. Возможно, это была самая правильная тактика в данной ситуации, но выглядело ужасно. Ещё хуже — многие похватали ещё и факелы, ведь быстро темнело. Так и бежали с открытым огнём по трясущейся от неведомой внутренней боли земле…
*
Страх и отчаянье забивали эфир так густо, что Берт с трудом дышал. Он мчался так быстро, как только мог, за спиной с шипением бились волны схлестнувшихся энергий — тёмной и светлой, — но достать уже не могли. С горы он нёсся, балансируя крыльями и почти не глядя под ноги, зато пристально вглядываясь в даль.
Он видел, что жуткая прорва прошла в стороне от посёлка, западнее, через лес. Но видел он также, как часть посельчан бежит прямо туда, обезумев от паники. Их пытаются ловить. Лица людей с такого расстояния и в полутьме ещё неразличимы, но фигуры Даниила и Пети выделяются чётко. Но и гелы не всесильны: кого перехватили, а кого и нет. Хаос и огонь! Безумцы неслись в лес с горящими факелами! Берт хорошо помнил, что в той стороне — завалы сухого валежника, который по надобности брали на топливо. И, судя по состоянию почвы, сильных дождей в его отсутствие не было…
Память открылась рывком, едва не заставив Берта потерять контроль над телом и грохнуться на полном ходу.
Как?! Как он мог забыть!
Пети ведь был на Паоле, пусть недолго, пусть несколько минут или там полчаса, но был! И лес видел, и запечатал его образ в той треклятой программе, вот почему всё казалось знакомым…
Берт почти летел, отдавшись на милость инстинктов, но всё равно ему казалось, что слишком, слишком медленно.
Чудовище из испытания! Высоченный столб, увенчанный огнедышащей башкой. Пети уже тогда понимал, что корень бед — в Башне! Но сильно боялся последствий…
Ох, не зря.
Берт прибавил скорости, хотя, казалось, быстрее уже нельзя. Он поймал воздушный поток и мог лишь изредка отталкиваться от земли.
Картины из прошлого-небывшего путались в его голове с прошлым-исчезнувшим, безумным свистом ветра и шатким настоящим, наслаиваясь на пережитые страх, боль и многомесячную усталость. Единственным же незыблемым ориентиром, который не давал Берту упасть во время нереального полёта, была единая во всех реальностях клятва охранять и оберегать род человеческий.
Сэм не смог бы объяснить, что заставило его отвлечься от поиска младшего сына и повернуть голову к Треснувшей горе — в ту сторону не побежали даже самые отчаянные, чего там высматривать. Но он повернул — и замер, потеряв несколько секунд.
Ангел летел к людям, паря над безгрешной землёй Паолы. Правым крылом он опирался на последний кровавый закатный луч, а левое сверкало ослепительной, кипенной белизной.
— Ох, — пробормотал тёртый жизнью и властью над себе подобными, с восьми лет взрослый мужчина, — спаси и сохрани…
Берт едва успел свернуть крылья, влетая с разбега в сплетение древесных стволов.
Он решил не присоединяться к ловцам, а бежать вдоль трещины, отгоняя от края пропасти всех, кто туда доберётся. Решить, конечно, оказалось куда легче, чем сделать, но Берт уже смирился, что в основном так и бывает. Для луны и звёзд было ещё слишком рано, а солнце уже успело закатиться за горизонт. Забытые им на мечущихся облаках тёмно-розовые отблески больше путали, чем помогали. Берт выругался по-вавилонски, уловив едва заметный запах дыма. Может, просто от факела? Хорошо бы так. В любом случае пожару нужно время, чтобы войти в полную силу. Есть шанс успеть всех выловить, их, может, всего пятеро проскочило.
Бежать вдоль края пропасти не получилось, поскольку никакого просвета между строем деревьев и обрывом не было. Берт почти полз, то обнимая стволы, то цепляясь за корни и ветки, балансируя на осыпях. Додумался кричать: