Не буди лихо

Он снял кожаные перчатки и показал свои чёрные ногти. Маша смотрела на него и пыталась осмыслить его слова. Она только что вылезла из холодной реки.

— И тут, наверно, кто-то может возразить, мол, разве это не идёт вразрез с материалистической картиной мира, которой нас учили? С одной стороны да. Нечисть в живёт в мире Нави. Но часть её осталась в нашем мире — в Яви. Твоя мама должна была об этом тебе рассказать.

— Да. — Она вспомнила записи из материнского дневника.

— Это хорошо. Но ты знаешь, что нечисть может взаимодействовать с людьми и даже вступать в симбиоз. А значит их влияние материально.

Маша кивнула и продолжила слушать.

— За тобой закреплено лихо, так? Так написано в твоём личном деле.

— У вас есть на меня личное дело? — удивилась она.

— Конечно. На всех людей, кто связан с нечистью, заведено личное дело. И на твою маму и на Наташу. Ну согласись, было бы глупо не использовать подобного бойца. Тем более, что внешние враги тоже используют подобное.

— Так это правда? Значит тот член Аненербе действительно носитель?

— Наверно. Мы в этом разберёмся. А какие у него были признаки?

Маша описала все те признаки, которые были у аненербовца. Особый акцент она сделала на серповидный коготь на правой руке. Михаил предположил, что в немце мог сидеть бильвиз — существо германского бестиария, которое скрывается в ветвях. Однако коготь у него рос на большом пальце ноги.

— Георгий притащит, разберёмся.

— Вот для этого вы языка брать решили?

— Ну не семечки же с ним лускать, — ответил Михаил и улыбнулся.

Ломова тихо усмехнулась. Она поразилась, какой же лживой была фашистская пропаганда, которая рисовала сотрудников НКВД. Идя на работу в клуб, она часто видела те нелепые карикатуры о том, как доблестные немцы спасли народ от упырей-особистов. Особенно ей запомнилась и чуть не вызвала истерику. Она тогда очень хотела сорвать и растопить ею печь. Но потом вспомнила, что это запрещено.

Даже несмотря на то, что товарищ Платов в прямом смысле может быть упырь, но с ним она не чувствовала того холода, который она чувствовала во время игры для немцев. Озноб начал отступать. Мысли стали яснее.

— Товарищ Платов, я спросить хотела? А что с моей мамой?

В её голосе и выражении лица читалась надежда. Но Михаил заметно помрачнел и доложил:

— Погибла при исполнении. Мои соболезнования.

Маша только вздохнула. По своим снам она догадывалась, что так и произошло. А так хотелось верить, что это неправда.

— Она исполняла свой долг, — наставил Михаил её, когда она отошла от новости. — Ты смотри, Мария, со своим лихом нужно быть в согласии. Зови, если точно потребуется помощь. Нужна причина нужна для действия.

— А как понять, что меня лихо услышало?

— Это у всех индивидуально. У меня голова гудит, когда я силой Вия пользуюсь. У твоей мамы, как она говорила, тепло в груди. Найди то ощущение, понятно?

Она кивнула. Его слова дали хоть немного понять, что делать. Теперь она должна была вернуться за Дашей. Ломова встала с места.

— Товарищ майор, мне идти надо, срочно. В посёлок, за сестрой.

— А потом куда?

— Как куда? В лес, к партизанам.

— Дождись ночи. Заметят, — с опаской сказал Платов.

— Поздно будет. Срочно надо. Как выйти из лесу? — заторопилась Маша.

Михаил помрачнел. По-хорошему, он не должен её отпускать. Плохо будет, если её поймают и страна лишится потенциально-мощного бойца. Человеческое сердце понимало, что за родню всем страшно. У него самого осталась жена, одна, ждёт его. В этом он Машу понимал.

— Ладно, беги. Лесным коридором выйдешь и беги назад. Лешенька! — позвал майор.

С высокой ёлки слез старичок ростом с водяного. Цепляясь за еловые лапы бородой из корней, он внимательно стал слушать. Майор дал ему указания и велел выпустить Машу из леса.

— Спасибо, товарищ майор, я быстро, — заторопилась она, передавая ему куртку.

— Потом за кикиморой пойдёшь.

Она кивнула и побежала по тропе, которая ей открылась. Бежала запыхаясь, перепрыгивая через корни деревьев. Кусты и ветки словно раздвигались перед ней. И очень скоро показалась опушка. Леший помахал ей на прощание.

Пригнувшись девушка поползла в зарослях высокой травы, пока ей на встречу не выкатилась кикимора.

— О, здрасьте, — сказала она.

— Здрасьте, пошли быстрее. Днём сила моя невелика, — проворчала кикимора. — Сначала за книжонкой твоей лазили, теперь домой… Сидела бы спокойно.

Но спокойно нельзя было. Маша рвалась домой, забрать сестру. Сердце сжималось от волнения и беспокойства. Огородами она добралась до дома, пересекая иногда улицы. Немцев стало заметнее больше.

Наконец-то родной огород. Маша пронеслась по заросшим грядкам и прислонилась к двери во двор. Было тихо. Никто не мог знать, что она пришла. Ломова вошла во двор. Окна и двери были настежь открыты. В доме был полный бардак. Маша пришла в ужас, не найдя там Дашу. Паника внутри неё начала нарастать.

— Маруся… — позвал её старческий голос.

Перед собой она увидела домового с грустными глазами. Его она видела в далёком детстве, но подумала, что это сон. Теперь она уже не удивлялась. Он отвёл в дровяник. Маша так и рухнула на колени.

Перед ней лежало бездыханное тело сестрёнки. Недвижные глаза смотрели в пустоту. Между ними явно зияло пулевое ранение, из которого текла тонкая струйка тёмной крови. Платье было измято и изорвано. На внутренней стороне ног тоже было что-то красное.

Позабыв про всякую осторожность, Маша громко взвыла от горя. Глаза наполнились слезами, а отчаяние охватило её полностью.