Страница 3 из 18
Старосты в деревнях были один другого краше. Толстые и худые, сгорбленные и прямые, что твоя доска, они как на подбор были беззубы. Головы уродовали проплешины и крупные, разве что не с полевую мышь, вши. Хриплыми голосами и на все лады, держась за палку-клюку, они обещали господину магу всего и сразу: мягкую постель, девку покрасившее и горячий обед. Годы, что Рун провёл в качестве Несущего Волю давно приучили его к тому, что из горячего здесь лишь обещания, вместо постели — набитая пропахшей потом соломой тряпица, а девки… а от девок воняло.
Он не стал останавливаться в деревне, проскочив её на одном дыхании. Чутьё подсказывало ему, что где-то в ближайшем лесу водится нечто зловещее — надо будет доложить об этом Матриаху. Но это потом, сейчас больше всего на свете его беспокоил Шпиль.
Спокойствие мягким одеялом легло ему на плечи, едва он увидел возносящийся под самые облака штырь Шпиля. От сердца отлегло, а на смену былому волнению и страху, пришло сытое утешение, что все хорошо. Можно собрать остатки своих сил и обратить ближайший пень в небольшой домик-ночнушку. Даже хруставолки, изредка завывавшие где-то неподалеку, скорее разбегутся, чем подойдут к импровизированному жилью хоть на шаг ближе. Звери словно нутром чуяли, где пахнет магией и предпочитали не связываться.
В такие моменты Рун осознавал только то, что даже у бестолковых тварей куда больше ума, чем у немытых селян.
Сухая мана в сумке юноши подходила к концу — он истратил её почти всю только ради того, чтобы как можно скорее вернуться к Шпилю. Далеко на горизонте он видел стремительность молнии, а по небу неестественно шустро плыло черное, грозовое облако. Несущие Волю следовали примеру Руна, возвращаясь домой. Юный чародей закусил нижнюю губу — былые мысли об отдыхе пропали сами собой. Он должен быть там, с собратьями, что бы ни случилось — ни этому ли Матриарх учила их всё время? Власть и сила, воля и единство — вот, что должен представлять из себя маг для любого, кто бросит на него взор.
Он ругал самого себя за глупость и волнение, вдруг прочно поселившееся в его душе. Чего он, в конце концов, надеялся увидеть по возвращении? Руины и кровь?
Дома были и руины, и кровь. День мгновенно омрачился, стал чернее ночи, и злой насмешкой навис над плечами Несущих Волю. Рун врезался в спину могучего собрата Нилтара — тот стоял сжимая и разжимая кулаки. Былые дворцы сейчас напоминали лишь обугленные останки. Потерянно и как-то слишком безучастно среди развалин бродила Касья. Шмыгая носом и что-то бормоча себе под нос, она вытаскивала из под серой пыли остатки былого — величия? Могущества? Роскоши? Рун не знал.
Страх был неприятным. Из скользкого червя он разросся до самой настоящей змеи, и неторопясь пробираясь меж лопаток у чародеев, вот-вот обещал обратиться в самого настоящего дракона. Склизким страхом он дышал им в шею, заставлял покрываться холодным потом, ужасаться при виде каждого тела, лежащего на грязной земле.
Надежда была мелкой и непостоянной. В истерике она отчаянно билась, желая доказать, что очередной труп принадлежит нападавшему. Стоило отдать ей должное — чаще всего она оказывалась права. Исковерканные до неузнаваемости разбойники буравили невидящим взглядом пустоту перед собой. Рун недоумевал — здесь, у Шпиля, их всех можно было вскипятить изнутри, обратить стаей бабочек, или отправить домой — частями.
Карка они нашли в своей кровати — бедолага даже не успел встать. Ему перерезали горло и, выколов глаза, засыпали горящих углей. Вместо рук торчали обугленные культи — мерзавцы боялись чародейских фокусов даже после смерти волшебника и решили обезопасить свои шкуры.
Завернутая в тряпицу, с застывшим ужасом на глазах, в россыпи столь дорогих ей книг лежала Гитра — едва её увидев, Руну стало дурно. Её раздирали на части, словно кусок мяса, когда она ещё была живой. Воздух вокруг пропитался запахом гнили и мертвечины. Слабый аромат маны, едва висящий в воздухе едва перебивал мерзкий дух.
Парень споткнулся и не сразу узнал в изуродованном нечто старого Мяхара. Старика обезглавили, и словно игольницу истыкали ножами — на нём не было живого места. Из распоротого живота небрежно вывалились потроха, словно крысам на поживу. Парень вздрогнул, желая бежать от жуткого зрелища прочь. Не веря собственным глазам, он отрицательно качал головой. Ему казалось, что вырвись он из Кошмарного, искалеченного Шпиля, обязательно сможет вернуться в тот, где все живы и здоровы.
Мастер Рубера держался до последнего. Наверно, сказал Нилтар, его и убили последним. Учитель фехтования скорчился на полу с переломанными ногами и вывернутой шеей. Поодаль, насаженные на пики, торчали его оторванные руки. Кровь мерзко хлюпала под ногами юного чародея. Он шёл следом за старшими собратьями, цепляясь за края платья ветреной надежды. Страх смеялся над мальчишкой — он-то знал, что они вот-вот найдут Виску. Не в этой комнате, так обязательно в другой. Ну как? Готов? — спрашивал он каждый раз, как только Рун переступал порог очередной комнаты, и у парня сердце уходило в пятки.
У матриарха не было головы. Словно в насмешку, её усадили на её законное место, вогнав через шею деревянный кол. Изломанные руки словно вот-вот должны были исторгнуть из себя очередное заклинание или сплести хитрое проклятие. Голова пряталась на подносе, под закрывающей её крышкой. Когда её подняли, мальчишку вывернуло — он видел кровь и до этого, но видеть матриарха в таком состоянии оказалось куда выше его собственных сил. Ногой он задел оторванную ладонь одной из личных автоматонов властительницы Шпиля. Те лежали бесформенной кучей, словно брошенные хозяйкой игрушки. Из-под изодранного в клочья кожимита торчали изломанные механические потроха. Следом его взгляд пал на золотой перстень с крупным изумрудом. Словно не осознавая, что делает он поднял, надел на палец, запоздало понял, что это кольцо, что носила Матриарх. Он подавил в себе дикое желание тут же содрать побрякушку, вернуть теперь уже мертвой Властительнице Шпиля. Потом, сказал себе юный чародей, пусть пока побудет у меня…
Рун поймал себя на том, что рассматривает собственные ладони, пытаясь сделать хоть что-нибудь — магия, столь послушная всегда, сейчас отказывалась ему подчиняться и он начинал чувствовать себя беспомощным ребёнком посреди тёмного леса. Больше всего на свете ему сейчас хотелось убежать как можно дальше, но исковерканный, осквернённый шпиль не давал ему сделать и шага, просил остаться здесь. Нерешительность — такая незнакомая и неуютная, камнем легла на его плечи. Так было до тех пор, пока Кианор не ткнул его кулаком в спину. Бородатый, как и всегда, он буркнул ему что-то успокаивающее и Рун, сам не зная почему, кивнул ему в ответ, пошёл следом. Касья окликнула их из соседнего зала и они поспешили туда.
Страх ликовал и довольно потирал руки. Скольких они уже нашли? Почти всех? Настал черёд и твоей подруженьки, юный чародей. Хочешь знать, что они с ней сделали? Как извращались, насиловали, наслаждались собственной властью и её беспомощностью? Под ногами хрустели миниатюрные ручки и головы разбитых фарфоровых кукол…
Когда он увидел её, в голове немного прояснилось. Страх сменил ликование на неуверенность и поспешил замолкнуть, буркнув лишь что в этот раз Руну попросту повезло. Обратив злорадство в жалость, он бросил чародею совет наколдовать как можно больше охранков — кто знает, что будет, если негодяи вернутся? В мысли ударил постыдный прилив радости, который он попытался сдержать — Виска была жива! Юная и наивная, как всегда, она что ребёнок пряталась под кроватью. От неё за версту разило сожженной до последней капли маной. Руки свисали обугленными клочьями — последняя защитница Шпиля обещала дорого продать свою жизнь. То ли разбойники бросили её здесь в назидание тем, кто вернётся, то ли у них не осталось сил возиться с её упрямством. Рун хотел верить во второй вариант, но прекрасно понимал, что те, кто смог оторвать руки мастеру Рубера, смог бы проглотить Виску даже не прожевав.