«Зайцем» на Парнас

Из Москвы Браилов самолетом долетел до Ростова-на-Дону. Здесь к нему присоединился Красавин со своим «снабженцем». В местном тресте совхозов им, по телеграфному распоряжению наркома, выделили полуторатонку, бочонок горючего, и они поехали догонять второй эшелон фронта. Где можно было сократить путь — Браилов ударялся проселками, и вот теперь, перед самым городом, этот незнакомый приднепровский рукав преградил им дорогу.

Сквозь роговые очки директор стал вглядываться в широкую протоку. Месяц уже весь вылез, мелкие листики еще не опустившегося на дно аира как бы подплыли ближе. Ясное, холодное отражение дробилось посредине на осиянной ряби волн. И вдруг Браилову померещилось, что совсем у берега из камышовых зарослей чернеет нос каюка. Не может быть! Откуда? Наверно, бревно. А что, если там прячется немец с автоматом? Браилов бесшумно отвел зернистые метелки, сделал несколько шагов и почти столкнулся с высоким человеком, который, однако, и не пытался спрятаться, а произнес на чистейшем русском языке:

— Неужто разглядели, Никодим Михалыч? А я думаю: раз они в очках, не должны б. Да и замаскировался вроде.

— Каюк плохо спрятали.

— Ишь ведь…

Опять далеко, на том берегу Днепра, в небо взвилось несколько ракет, распустив витые струйки дыма: это уже были сигнальные, зеленые. Все же Браилов за время световой вспышки разглядел, что незнакомец худощав, плечист, молод, одет в толстую куртку австрийского образца и в резиновые сапоги. Кто ж это такой? Значит, встречались, если знает его имя, отчество. Они были совсем одни, от автомашины их отделяли густые заросли камыша. Может, сзади из плавней за ними неусыпно следят еще чьи-нибудь глаза, а то и пистолет сообщника этого человека? Браилов с привычной властностью, но не повышая голоса спросил:

— А вы как сюда попали?

— Вами заинтересовался.

Незнакомец повернулся спиной к немецкому берегу, оттопырил борт куртки и, чиркнув зажигалкой, прикурил. Во всех его движениях проглядывала беспечность человека, свыкшегося с опасностью. Папиросу он спрятал в рукав.

— Заинтересовался вами, — неторопливо повторил он, выпуская дым. — Шел я на каюке, слышу голоса. Что, думаю, за люди? Пристал до берега — когда тут целая машина. Свои, русские. А после ваш голос признал. Будто и не расставались почитай на три года. «Это ж наш директор тресту товарищ Браилов». А тут вы в аккурат в мою сторону пошли… Да вы, Никодим Михалыч, кажись, все меня не признаете? — Незнакомец шагнул, на целую голову выделяясь над коренастым директором. — Помните механика с «Днепровского»? Так вот я ж и есть Петро Черный, механик с «Днепровского». Иль забыли?

Браилов с облегчением поправил роговые очки. Он лишь сейчас почувствовал, что у него совсем мокрая спина, а руки с такой силой сжаты в кулаки, что занемели. Они вместе выбрались из плавней. «Петр Черный? Не тот ли это парень, что лазил с ребятишками по деревьям, разорял галочьи гнезда? Эка подрос! Возмужал!»

От автомашины их окликнул Красавин, уже начавший беспокоиться за начальника. Он отлично помнил Петра Черного, ласково пожал ему руку и негромко спросил, как тот очутился ночью под самым передним краем.

— Да так, — замялся механик. — Кое-чем промышляем.

— Например? Часы с побитых немцев снимаешь?

— Что вы, товарищ Красавин, — смешался Черный. — Зачем нашему совхозу часы? Я тут в основном деле… насчет танков.

— Что, что? — заинтересовался и Браилов. — Целые танки воруешь?

— Оно не то что ворую, — вдруг по-мальчишески улыбнулся Черный. — Но вроде. А где иначе взять запчасти для ремонта тракторов? Совхозснаб не выпишет, его бы самого восстановить, а нашему «Днепровскому» ждать некогда, вот-вот осеннюю пахоту зачинать. Втулки ж с танков, пальцы, аккумуляторы очень прилично подходят. Опять же электропроводку снять можно, динамку: словом сказать, есть чем разживиться. Ну а тут по плавням этой побитой немецкой техники — сила. Драпали фрицы, все бросали. Вот народ и охотится. Я уж кое-чего достал, приступили у себя на «Днепровском» подковывать два трактора.

Директор треста с уважением покосился на Петра Черного: экий молодец, ведь каждую минуту гитлеровцы могут подстрелить с того берега. Да, значит, есть патриоты, дельный люд в освобожденной зоне, будет с кем поднимать разрушенное врагом хозяйство. Вдруг Браилов оживился и попросил механика перевезти их на своем каюке через протоку.

— А чего ж, — охотно согласился Черный. — Я могу вас подогнать к самой столбовой саше, а там до городу и часу ходу не будет.

— Вот это выручишь, — обрадованно сказал Браилов. — Ну а мы в долгу не останемся.

Не мешкая, он сунул в рюкзак портфель, резиновую подушку, смену белья: чемодан оставил в кузове под брезентом. Красавин и завхоз тоже заторопились собираться. Скоро узкий каюк стал наискось пересекать протоку. На берегу осталась полуторка; шофер проводил их завистливым взглядом и вновь с ключом склонился над брошенным на землю автомобильным скатом.

Город был сильно разрушен, целые кварталы завалены обломками зданий, там и сям торчали обгорелые, пахнущие гарью, дымом трубы. Еще с щупами бродили минеры, население расчищало улицы; то и дело на носилках проносили откопанные, кровавые человеческие останки. Бродили бездомные собаки, невесть как уцелевшие.

Одноэтажное здание правления треста совхозов чудом сохранилось, в нем только перекосило рамы. Браилов ходил по голым, ободранным комнатам, усеянным обвалившейся штукатуркой, битым стеклом: в нос било глиной, пылью, разной мерзостью, — следы прошедших здесь армий. Во всех комнатах не уцелело ни одного шкафа, ни даже дрянной табуреточки, пол посреди кабинета главного агронома выгорел, обуглился: видимо, разводили костер. Вот это называется «принял трест». С чего ж начинать работать?

В зияющие окна тянула утренняя осенняя сырость, опухшие от бессонницы глаза Браилова слипались. Он подобрал с пола несвежий лист бумаги, крупно написал химическим карандашом: «ТРЕСТ ЗЕРНОВЫХ И ЖИВОТНОВОДЧЕСКИХ СОВХОЗОВ Н.К.С.Х. СССР». Выйдя на крыльцо, прицепил это объявление на дверь: так учреждение вновь начало свое существование.

Отсыпаться было некогда. В этот день Браилов побывал, где только мог: в обкоме партии, в горкомунхозе, даже в военной комендатуре — и к вечеру совершенно убедился, что никто из них ничем помочь ему не может: они сами ничего не имели. Дежурный по комендатуре старший лейтенант с подозрительно красным носом сказал ему, кивнув на угол, где были свалены трофейные автоматы, диски с патронами, пистолеты: «Вот этим бы могли ссудить, но вы ж не воевать приехали? Ступайте по разбитым домам и все, что найдете подходящего, тащите к себе в учреждение».

И Браилов принялся действовать на свой риск. Начал с воскресника — вычистили здание, помыли полы. Вдвоем с шофером на полуторке мотался по заваленным балками, битым кирпичом переулкам и раздобыл два почти целых конторских стола, буфет, который собирался пустить под канцелярский шкаф, массивное кожаное кресло, совсем новое. Раздобыли электроплитку: можно сварить картошки, вскипятить чайник, а то надоело жить всухомятку на консервах да помидорах. В городе еще не работала ни одна столовая.

Еще хлопотнее оказалось набирать служащих. Расспрашивая, кого можно, Браилов с великим трудом подыскал себе временного главбуха — счетовода с взорванной паровой мельницы, человека одноглазого, мрачного и крайне молчаливого. Завхоз сам объявился. Браилов и трестовцы убирали, мели двор, когда за воротами на мостовой остановилась тачка о двух колесах, горбившаяся увязанным веревкой скарбом. Вез ее маленький, юркий человечек с ершистыми волосами, коротким, словно бы срезанным, подбородком и передними зубами, выдавшимися вперед, как у сурка. Он бросил дышла, желтыми бегающими глазками изумленно и радостно уставился на работавших в трестовском дворе людей.

— Объявилися! — дрожащим голосом бормотал он про себя. — Воскресли!

Колченогий сторож, инвалид гражданской войны, указал на него директору: