«Зайцем» на Парнас

Юрий смягчился, спросил о том, о чем всегда любят спрашивать влюбленные:

— Что нашла во мне? Чем я тебя взял?

— Голубоглазенький, — зашептала она, как обычно. — Расхороший. Люблю высоких, белявых. — Антонина прижалась к жениху теснее, взъерошила ему волосы. — Ты моего пальчика слушаешься. Неразборчивый. Что дадут — ешь. Как ни примут — хвалишь. А Валерий характерный. С ним шибко не поиграешь, будь начеку…

Она странно засмеялась.

Над головой тихонько покачивалась сосновая хвоя, и сверху, пронзая ее световыми стрелами, роились звезды. Справа тянулись черные сосны. Время было непозднее, по ту сторону бора в домах горел свет. Впереди по широкому проспекту странно безмолвно проносились одинокие, словно призрачные машины, освещенные голубоватой дымкой фонарей.

Идти далеко Антонина боялась. Прощаясь, Юрий крепко обнял ее. Она воркующе засмеялась, уперлась ему руками в грудь, готовая, как всегда, выскользнуть, откинула голову. Юрий ловил ее губы, целовал в шею, рванул полы пальто, перегнул, как тростинку. Антонина вдруг вцепилась ему ногтями в лицо. Но Юрий и сам опомнился, выпустил ее из рук. Что с ним? Захмелел? Нет, голова ясная. Проснулась жестокость, захотелось показать ей, всегда такой самонадеянной, что ее власть над ним кончилась. Не потому ли она и променяла его на Валерия, что им можно было командовать? Юрий не испытал сейчас ни стыда, ни уважения к Антонине, ни жалости раскаяния. Да и любил ли он Антонину? Разве он мучился, тосковал, когда не встречался с нею? Может, у него было лишь чувство плотской нежности, которую молодежь так часто принимает за любовь?

— Медведь, — сказала она смущенно, оправляя прическу. — Пуговицу от пальто оторвал.

— Ладно. Пошел, — сказал Юрий охрипшим голосом, круто повернулся и зашагал к голубому, призрачно освещенному проспекту.

Оглянулся только от угла. Переулок позади тонул во тьме, невнятно шумели сосны. Антонины уже не было видно.

Свернув направо, Юрий пошел к ярко сиявшему фонарю с желтой эмалевой трафареткой: там была автобусная остановка. На остановке стоял только один пассажир, дожидаясь транспорта. Юрий с удивлением узнал Валерия Чавинцева. Над густой правой бровью боксера длинно белел приклеенный пластырь. Большая, по моде кепка, зеленоватый плащ с погончиками, узкие брюки выглядели безукоризненно.

— Откуда, Юрий? — спросил Чавинцев, подавая крепкую волосатую руку.

«Видел, как Тонька провожала? Все равно знает, у кого был».

Он неопределенно кивнул назад:

— Тут… одних проведал. — И, желая перевести разговор, кивнул на его рассеченную бровь: — На ринге подковали?

— Только без свистка судьи. И бой велся без кожаных перчаток.

Из вежливости Юрий холодновато улыбнулся. Как понять остроту Валерия? Когда-то Антонина полушутя поинтересовалась, кто из них сильнее. Действительно, не придется ли им когда-нибудь подраться из-за Антонины? Едва ли Валерий простит, что у него отбили девушку.

— Из-за чего драка вышла?

— Из-за одного дружка.

Стоял Валерий в небрежной позе, опустив сильные плечи, говорил, по обыкновению, спокойно, медлительно, с легкой усмешечкой. Что-то особое почудилось Юрию в этой усмешечке — и покровительственность, и снисходительная издевка. С чего это? Подошел освещенный автобус, на котором Валерий должен был ехать. Он не тронулся с места, и Юрий смутно почувствовал, что его драка имеет какое-то отношение к нему.

— Может, расскажешь? — спокойно сказал он.

— Чего особенно рассказывать? — с медлительной усмешкой заговорил Валерий и легонько, пружинисто, чисто по-боксерски повел плечом, словно делая разминку, готовясь к бою. — На тракторном третьего дня был. У одной. После вышел на остановку трамвая к третьему участку — «знакомые» навстречу. Помнишь, у клуба драка была, когда за  т в о ю  девчонку заступились? Ксению? Так вот эти самые двое ребят: длинновязый один, другой с усиками. И еще с ними один: лохматый, рыжий, чистый Тарзан. Увидали — и ко мне: «Попался? Подставляй морду для расплаты». Ну… и все.

Вон, оказывается, в чем дело. Вот какой «бой без перчаток» пришлось выдержать Валерию, из-за какого «дружка» подраться: из-за него, Юрия Косарева. Теперь ему стало понятно поведение Валерия здесь на остановке.

— Жалко, меня с тобой не было.

Боксер чуть заметно усмехнулся:

— Ничего. Обошлось.

— Да вот бровь тебе рассекли.

— В бою не без этого. Двум из этих ребят похуже пришлось.

— Но?! — с интересом воскликнул Юрий.

Валерий, словно нанося удар, сделал характерное движение рукой, как все боксеры, приподнимая ее вместе с плечом.

— Один так и остался лежать. Коренастый с усиками. Крюком прямо в челюсть. Второй еле ноги унес. Тарзан. Крепкий, правда. Долговязый получил пару пилюль и загодя отчалил. Тут мой трамвай подошел, и я уехал.

Как всегда, Юрий не мог понять взгляда Чавинцева. Что он выражает? Скрытую неприязнь соперника за отбитую девушку? Дружескую солидарность сотоварища по цеху, по станку? Легкий упрек: вот, мол, в какую кашу попал из-за твоих шашней? Или великодушие сильного человека, довольного тем, что мог оказать услугу? Поблагодарить Валерия от души? Действительно: не будь он таким сильным, не знай приемов бокса, худо бы ему пришлось. Но Валерий может понять, что он благодарит за Ксению. А этого Юрий не хотел. И он сказал признательно и с въевшимся холодком:

— Дельно расправился, Валера. Скажи, какие прилипчивые. В другой раз наскочат, я за тебя расплачусь. Хоть и не боксер.

— Едва ли с обоими встретишься.

— Почему?

Чавинцев внимательным взглядом проводил проходившую девушку в синей «болонье», с открытой головой.

— Расспрашивал я об этих ребятах. С тракторного. Длинновязый — Лешка Пошибин. Так ему суд скоро. Выпивши был, избил студента в горпарке. Два раза до этого по декабрьскому указу сидел. Сейчас строго, могут до трех лет пришлепать. Да и второй, Митька Куницын… с усиками. Не работает, за прогулы выгнали с тракторного. Целая компания их, с девчонками по парадным до утра ошиваются… тоже на примете.

— Каждый кузнец своего счастья, — произнес Юрий фразу, вычитанную где-то в хрестоматии.

От поселка тракторного завода показался новый автобус. Чавинцев протянул ему руку, сказал словно бы между прочим, благожелательно:

— Кланяйся моей крестнице. — Он дотронулся до своей заклеенной брови. — Видал вас в городе.

«И нас видал, — подумал Юрий. — Везде успевает».

— Непременно передам.

Шипя, остановился автобус. Валерий сел. Косарев посмотрел на часы, подумал и домой, в общежитие, пошел пешком.

Вчера он взял в библиотеке «Саламбо» Флобера и на ночь хотел почитать часик-другой. Книгу ему посоветовала Ксения, она и разъясняла те места, которые он не понимал. Пожалуй, у нее в крови есть семейная закваска — педагогическая жилка. Может, ей стоило бы стать учительницей?

VII

На заводах, где многие хорошо знают друг друга, отношения людей не могут долго оставаться тайной. Узнали и о встречах Юрия Косарева с Ксенией Ефремовой, о их поездках на художественную выставку, в филармонию, в театр. Однажды, когда Юрий увидел крановщицу возле столовой и, весь просияв, остановился перекинуться словечком, что-то заставило его оглянуться: на него в упор смотрела Антонина. По двору она шла вместе с подружкой Зиной Путиной, и та что-то быстро, шепотом говорила и показывала на Ксению пальцем. Юрий смешался, но поборол себя и не отошел от девушки.

В этот день место ему в столовой Антонина не заняла, и обедал он отдельно. Домой она тоже уехала на трамвае с подругами. Теперь при встрече с женихом красивое лицо ее становилось надменным, она особенно гордо несла высокую грудь и старалась не замечать его или кивком, на ходу отвечала на его приветствия. А Зина — некрасивая стареющая девушка — как-то полушутливо кинула ему:

— Изменщик. Таких, как ты, у нас сто и еще хвостик.

От Юрия, видимо, ожидали раскаяния.