Страница 59 из 93
И тут опять по моему затылку пробежали мурашки: я с ужасом почувствовал, что, оказывается, не знаю самых азбучных истин. Действительно, что такое «фольклор»? Слово-то не русское! (Как оно не попалось мне в Харькове, когда я изучал энциклопедические словари?) Кажется, Ксения что-то объясняла нам, но за эти восемь злосчастных дней я столько просмотрел разных учебников, что в голове у меня образовалась настоящая окрошка. Насколько же я нелюбознателен, если не знаю основ литературоведения! А еще суюсь книжки сочинять.
— В таком случае, — продолжал экзаменатор, — скажите, из каких жанров состоит фольклор?
— Да… из разных.
«Фольклор» да еще и жанры?! Я зашевелил губами и стал упорно разглядывать потолок, будто надеялся, что оттуда слетит святой дух «в виде голубине» и со шпаргалкой в клюве. Дернуло ж все-таки меня, остолопа, поступать сразу на второй курс. Ведь предчувствовал, что провалюсь. Все проклятое самомнение.
— Вы… какие-нибудь пословицы, поговорки знаете? — переждав некоторое время, деликатно спросил профессор.
При чем тут старые калоши? До пословиц ли мне? Может, ему еще рассказать сказку про белого бычка или спеть песню? Я представил себя со стороны: взрослый, женатый недоросль «пи-са-тель», весь красный, сидит перед солидным ученым и… играет в молчанку. Уж не лучше ли честно встать и уйти? Ведь за дверью, в коридоре, подслушивают, заглядывают в замочную скважину экзаменующиеся.
— Или, может, припомните какие-нибудь частушки, страдания?
Я посмотрел на преподавателя дикими глазами. Не издевается ли он надо мной в самом деле? Но лицо профессора Соколова оставалось серьезным, красивые глаза смотрели сострадательно, поощряюще: видно, ему было неловко за мое невежество. Мне впору было под стол залезть. Я разинул рот и… несмело затянул песню, хорошо известную еще с ночлежки:
«Сейчас стукнет вот этим карандашом по лбу, — тревожно следил я за рукой профессора, ежесекундно готовый вскочить со стула. — Гаркнет: «Вон отсюда, фармазон!» Убегу сразу на вокзал и — домой в деревню».
Профессор не оборвал меня, удобнее облокотился о стол. Я осмелел, залился кукушкой:
Куплетов «Гоп со смыком» я знал бесконечное множество и пел, пока не охрип. Соколов слушал с неослабеваемым интересом, часто улыбался. Когда я кончил, он с живостью спросил:
— Откуда вы собрали такой любопытный «блатной» фольклор?
Так вот что называется фольклором? А я-то и не подозревал, что давно ношу полные карманы этого фольклора да еще целый ворох за пазухой. Я рассказал Соколову о своей жизни на улице.
— Вы были беспризорником? — еще больше заинтересовался профессор. — И уже книгу написали об этом? Позвольте, как она называется? «Карапет». Гм. Да. Э-э… к сожалению, не слышал. Обязательно, обязательно возьму в библиотеке и прочитаю. А теперь вы, значит, член Союза писателей? Замеча-а-тельная, доложу вам, наша эпоха. Рад за вас, товарищ Авдеев, чрезвычайно рад. И отлично делаете, что идете учиться. Знания — это телескоп, который помогает нам лучше познать вселенную.
Профессор встал, давая понять, что экзамен окончен. Мне стало очень стыдно. В голубых глазах его мелькнул юмор мудрого и благожелательного человека, который видел перед собой на экзаменационном стуле не одного оболтуса.
— Предмет мой вы знаете пока… слабовато. Но я надеюсь, что когда вы станете студентом, то уделите ему особое внимание. Фольклор — это же родник, из которого выбилось все наше искусство. Скудна была бы без него литература. Если потребуется моя консультация, я всегда готов вам служить.
Вытирая мокрую шею, я вышел покурить в тенистый институтский садик. Здесь на скамейке под липой увидел Сергея Курганова. Его черные прямые, смазанные бриллиантином волосы лоснились, красный шерстяной галстук ярко выделялся на шелковой рубахе, блестели большие желтые новые туфли. Сергей курил папиросу, весело пускал дым колечками.
— А! Корешок! Как успехи?
Я еще не пришел в себя и только мрачно наклонил голову: мол, выдержал.
— Ну, скажу тебе, Сережка, была банька. На смертном одре буду помнить, что такое «фольклор». А у тебя?
— Вот. — Он вынул из внутреннего кармана великолепного шведского пиджака свою последнюю книжечку стихов, помахал перед моим носом. — Волшебная грамота… или, если хочешь, пропуск.
Я ничего не понял. Сергей расхохотался, очень довольный.
— Как зашел в аудиторию, подарил экзаменатору с автографом. Совсем по-другому спрашивал. Вижу: все равно сыплюсь. Закидываю другую удочку: «Вы не знаете, профессор, моей последней пародии на поэтессу Магдалину Парто? Хотите, прочитаю?» Ты, Витька, ведь ее тоже не знаешь? Слушай. Называется: «Письмо Моти Брыкина в редакцию детского журнала «Елки-палки».
И Сергей прочитал, талантливо и едко пародируя голос Магдалины Парто, ее манеру исполнения:
Я рассмеялся. Сергей выпустил новое колечко дыма.
— Вот так же… почти до слез, рассмеялся и почтенный экзаменатор и поставил мне «зачетку».
Пять минут тому назад мне было стыдно перед профессором Соколовым за свое невежество; сейчас я позавидовал сообразительности Сергея. Всегда-то он что-нибудь придумает. Но у меня уже не осталось ни одного экземпляра «Карапета», да и все равно я не смог бы тягаться с корешем в умении держаться с влиятельными людьми. Сергей все больше входил в моду, стихи его записывали на пластинки, декламировали чтецы с эстрады, с ним искали знакомства видные писатели, композиторы, актеры. В любой среде он чувствовал себя свободно, развязно, как человек признанный. А кто интересовался мной? Я так и не сколотился на новое пальто, в карманах моих вечно свистел ветер. От этого я еще больше тушевался.
Остальные экзамены у меня прошли с тем же скрипом. «Познания» мои в теории литературы ничем не отличались от познаний в фольклоре. Более чем скудные они были и в древней литературе. Позорно признаться, но я не читал такой жемчужины мирового искусства, как «Слово о полку Игореве», лишь слышал одним ухом. Оказывается, какой дрянью в молодости забивал себе голову, читая все подряд.
К сентябрю нас с Кургановым зачислили на второй курс Литературного института. Увидев свою фамилию в списке на доске в вестибюле, я и обрадовался и боялся поднять голову. Мне казалось, что толпившиеся рядом студенты знают о моих подвигах на экзаменах.
«И тут зайцем, — мысленно шептал я. — Опять зайцем. Доколе?»
Спускаясь по лестнице, я столкнулся с входившим со двора товарищем по альманаху «Вчера и сегодня» Володькой Замятиным. Кучерявый, здоровенный, с лукавинкой в глазах, он обхватил мою руку своей загорелой лапищей, крепко тряхнул.
11
Кичман — тюрьма.
12
Пародия Сергея Васильева.