Осенние дали

Щекотин мельком глянул на терапевта, точно не понял вопроса, и вновь с улыбкой заговорил с Серафимой Филатовной. Ржанов сделал над собой большое усилие, чтобы подавить гневную вспышку. «Да что он, афиширует свою близость с Серафимой? — подумал он. — Это становится невыносимым. На прощание я ему все-таки набью морду».

— Семь пик, — громко объявил он, глянув в свои карты. Пальцы его мелко дрожали.

— Владлена Сергеевича нужно поздравить, — за возвратившегося врача ответила Сливковскому сияющая Серафима Филатовна. — Сейчас в Лужках он сам сделал сложную операцию.

Врачи перестали играть.

— Операцию? — переспросил Ржанов, высоко подняв брови. — Какую?

— Трахеотомию, — заговорил Щекотин и посмотрел на Серафиму Филатовну, словно объяснял в основном ей. — Выхода не было. Мальчик к ночи мог умереть. Гордо уже забило пленкой, и личико полиловело. Сельсовет почему-то звонил не к нам, а в поликлинику… даже из Курска собирались врача вызывать. Вертолетом. Я и взялся. Заглянул для верности в Шевкуненко: его учебник топографической анатомии всегда при мне, Скальпель, крючки в чемоданчике…

— Ну и… вставили в горло трубочку? — спросил Сливковский.

— Вставил. Дрянь вышла через трубочку, и мальчик стал дышать. Забинтовал, впрыснул камфару. Оставил сестру дежурить.

— Почему же родители не привезли к вам больного раньше? — с недоумением спросил Акульшин главврача.

— Какое это имеет значение? — сказала Серафима Филатовна. — Главное — удачная операция.

— Мать у мальчонки умерла, — снова заговорил Щекотин. — Отец комбайнер в «Новом пути», уже неделя как в поле, на уборке. Хозяйкой в доме старшая дочка, а ей и четырнадцати нет. Думала, братик застудился. Это уже соседка зашла проведать, увидела — «глотошная» и попросила секретаря сельсовета вызвать врача. Дозвонились до Сливковского.

Трудно было не заметить возбуждения Щекотина. Казалось, молодое лицо его стало мужественнее и он уже не стеснялся смотреть в глаза врачам. Сливковский очень серьезно сказал:

— Поздравляю, Владя. Рад за тебя.

— Спасибо.

Щекотин, словно не зная, что ему делать, обеими руками пожал руку Серафиме Филатовне.

— Пошел я.

— Значит, скоро и то? — многозначительно спросила она.

— Теперь да.

Все заметили, как вспыхнул Щекотин и каким нежным стал его взгляд. Он простился; Серафима Филатовна проводила молодого врача до ворот. О чем они Говорили? Что за секреты? И кто из них более доволен удачной операцией? Ржанов стиснул зубы, уткнулся в карты. «Нынче же объяснюсь с Серафимой. Не думаю, чтобы стала отпираться — не из таковских. Тогда разойдемся… как в море корабли». У него было верных семь взяток на руках, но, занятый своими мыслями, он сделал неправильный ход и остался с шестью.

— В любви тебе везет, — смеясь, сказал Сливковский, записывая висты. Он положил карандаш. — А Владлен того… труса не отпраздновал? А? Конечно, трахеотомия — это уж не такая сложная операция, как думают милейшая Серафима Филатовна и прочие дамы. Сейчас не времена Чехова… У Чехова в каком-то рассказе врач заражается от дифтерийного мальчика и почивает в бозе. Тогда и аппендицит казался опасным делом. Ну, во всяком случае, наш Владлен преодолел страх, а опыт потом придет. Мальчик в Лужках спасен… Чья первая рука? Ваша, Михаил Евдокимович? Вы что-то задумались, не мизернуть ли собрались?

Игра продолжалась.

Абажур на лампе был шатровый, из голубого шелка. На скатерти лежал световой круг, и в нем вилось множество толстых серебристых ночных мотыльков. За садом слабо теплилась розовая полоска зари, словно напоминая, что не за горами утро.

Заскрипели ступеньки крыльца, со двора вошла Серафима Филатовна. Сливковский ласково прищурился.

— Проводили юного эскулапа? Вероятно, чувствует себя Бурденкой?

— А почему бы не чувствовать? Вспомните себя в этом возрасте.

— О дражайшая. Даже во сне перестал видеть себя молодым. То мне снится, что я осел и везу в гору тюки. То веду прием больных, а им и конца-краю нет, у меня ж коленки трясутся от усталости. Это Щекотиным будущие лавры и улыбки красавиц.

— Да уж всегда смелой молодежи. В общем я за Владлена Сергеевича очень рада. Хотите, я вам что-то покажу? Минутку.

Серафима Филатовна вышла из комнаты и тут же вернулась.

— Посмотрите это фото.

На ее ладони лежала альбомная фотография девушки с высокой, весьма сложной прической, похожей на маленькую вавилонскую башню.

— Хорошенькая, не правда ли? — продолжала Серафима Филатовна, сделав вид, что не замечает любопытного взгляда мужа. — Это невеста Владлена. Ведь для него операция в Лужках не просто… ну как сказать? Путь в большую хирургию. А и путь к браку.

— К браку? — воскликнул Сливковский. — А! Понял! Владлен дал себе зарок не жениться, пока не сделает самостоятельно операцию? Двойная виктория? Тогда с него причитается полдюжины шампанского или хотя бы бутылка самогонки.

Доктор Ржанов с жадностью рассматривал капризно надутые губки девушки, выщипанные в ниточку брови, быстро, мельком глянул на жену и опять уткнулся в карты. Уши у него горели.

На веранду поспешно вошла пожилая женщина в застиранном, штопаном халате, в больничных шлепанцах на войлочной подметке, нерешительно остановилась у двери.

— В чем дело? — увидев ее, спросил Ржанов.

— Нехорошее дело, Лексей Иваныч. Больной сбежал с нервнологического.

— Как сбежал? — Главврач бросил карты на стол. — Кто?

— В окно спрыгнул. Конкин этот. Майвор. Видать, до белой горячки допился. Как был в белье, в нем и вдарился.

— Ах, вот кто! Семен домой ушел? Пошлите за ним, организуем поиски на «Скорой». Надо поймать Конкина и вернуть… простудится еще. Пусть отоспится у нас, а на днях, не то и завтра выпустим. Придется, товарищи, бросить игру, поеду сам. В районе скажут: главврач в карты режется, а больные по улицам в одном белье бегают.

— Да, это маленькое чепе, — сказал Сливковский. — Что же, почтеннейшие, тогда распишем пульку? Бог знает, когда ты, Алексей Иванович, вернешься. А я домой, старуха ждет.

— Что вы, что вы, — запротестовала Серафима Филатовна. — Я вас без ужина не отпущу. У нас щука жареная осталась, огурчиков Палаша набрала с грядки. Мне удалось к ужину бутылку ликера достать.

— О! Ликер? — воскликнул Сливковский, известный своей слабостью к вину. — У меня уже под ложечкой засосало. Негодник Конкин все испортил. А может, царапнем по единой? Посошок на дорогу?

— Я тоже поеду искать оного алкаша, — вылезая из-за стола, сказал Акульшин. — Возьмешь меня, Леша?

— Что за вопрос? Займись и ты земными, грешными делами, не вечно ж тебе витать в космосе да страдать за оскудение планеты. Николай Алексеевич, а ты куда схватился? Останься, выпей рюмочку за наше здоровье, Серафима Филатовна тебе нальет. Успеешь домой.

— Ин быть по-вашему, — согласился Сливковский. — Так кто выиграл? Похоже, я? Приятственно. Принесу старухе, чтобы не ворчала. Сейчас подобьем сальдо-бульдо.

Ожидать долго «Скорую помощь» не пришлось. За рулем Семен сидел с красными заспанными глазами, но бодрый, готовый ехать хоть в дальний рейс. Ржанов занял место рядом с ним, друг — в кузове, и «рафик» выехал из ворот.

Верхушки деревьев золотились от лунного света, улицы лежали тихие, и приземистые тени от заснувших домов казались огромными навесными замками. Окна горели только в дежурке райкома и в милиции.

Ржанов не столько всматривался в подворотни, выискивая пропавшего Конкина, сколько думал о своем. С одной стороны, он чувствовал громадное облегчение, с другой — испытывал неловкость человека, грубо попавшего впросак. Как он мог так ошибиться с Серафимой… Симой? Когда у них начался разлад? Почему он вдруг стал ревновать ее к Владлену? Надо все восстановить по порядку. Итак, он заметил испытующие взгляды Симы, замкнутость. На его поцелуи за обеденным столом она отвечала небрежно. Когда? Э, да разве в семейных отношениях можно установить какие-то даты? Ведь он и сам раньше не обращал на это внимания. Все же когда? Он не купил Симе нейлоновую кофточку с гипюром? Нет, нет, это не могло быть причиной. Симка умная. Ага. Месяца два тому назад ночью в постели она сказала: «Ты все меньше и меньше со мной разговариваешь, делишься своими делами. Тебе только ласки и спать. Может, скоро будешь принимать… как пациентку? А я красивая женщина и хочу внимания. Многие были бы польщены моим расположением». Вот-вот. Отсюда начался холодок. День тот у него был тяжелый, он сделал две сложные операции, сильно хотел спать, поцеловал ее руку и что-то пробормотал. Капризы! Обычные бабьи капризы. «Красивая женщина»! И некрасивые избалованы не меньше, потому что когда мужчины ухаживают, то потакают всяческим прихотям, и девушка, став женой, никогда этого не забывает, требует такого же внимания. Но Сима не только красивая женщина, она еще и супруга, мать, хозяйка! Пора уже понять свое новое положение, обязанности! Когда птицы вьют гнездо, они тоже всецело заняты лишь друг дружкой, но как только у них вывелись птенцы, так бросают петь и сутра до ночи таскают им корм. Закон природы. Где ему, Алексею Ивановичу, взять время для нежностей? Больница на руках, врачебная практика. А общественная работа? Он член райсовета. Да и просто смешно в сорок лет щебетать возле жены с видом юнца. Пойди вот втолкуй это бабам. «Охладел, — таков их ответ. — Чего-то другого ищет».