Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 19



– Ты прав. Всё знаем. Знаем, что в полк «Бранденбург» прибыли из Львова сто двадцать украинских хлопцев. По тылам у нас будете шуровать? Ну, шуруйте. Ты уже пошуровал, и остальные так же будут… Вот ты хохол, и я хохол. Мать у меня Оксана Литвиненко из Винницы, городок там такой есть – Погребищи. Слыхал?

– Ну, чув.

– Батя у меня в Киеве родился. И я на своей земле живу: и на украинской, и на белорусской, и на русской. Всюду на своей. Мне нигде не заказано. А вот гляжу на тебя и понять не могу: ты-то на какой земле живешь? На польской? На немецкой?

– Я на своей жил, на галичанской, пока вы, большевики, к нам не приперлись.

– Врешь, браток. Жил ты как раз не на своей, а на польской земле. И против поляков вы всё время гундели. А теперь вот с Гитлером снюхались. На хрена?

– Потому и снюхались, – перешел на четкий русский язык Бугайчик, – что немцы наших злейших врагов разбили, ляхов. И жидов приструнили, и на москалей управу найдут.

– А потом и вам, бандеровцам, по шее накостыляют. Мавр сделал свое дело, мавра можно и в крематорий.

– Сліпый сказав: подывымося!

– Ну что ж, посмотрим. Подывымося. Живи пока… До побачення!

«Лейтенанта» Бугайчика и уцелевшего рядового диверсанта после основательного допроса в Гродно отправили в Минск. К пассажирскому составу Гродно – Минск был прицеплен спецвагон с камерами без окон. Впрочем, окна были, но только снаружи, – фальшивые окна, чтобы вагон ничем не отличался от остальных, обычных. Все камеры были полны под завязку. Поезд покинул станцию поздним вечером 21 июня…

Глава восьмая

Храм Христа Спасителя

Грызла, точила генерал-лейтенанта Карбышева вина за взорванный храм Христа Спасителя. Понимал, что не просто дом Божий взорвал – уничтожил и памятник славы русского воинства, одолевшего нашествие Наполеона и с ним двунадесять языков покоренной и собранной под французский триколор Европы. Вся Россия деньги собирала, чтобы увековечить подвиг своих сынов.

Дмитрий Михайлович пытался ограничивать свои размышления только техническим заданием: как заложить взрывчатку, чтобы ударные волны погасили друг друга, не разрушили соседних зданий. Задачка не из простых, задачка чисто инженерная, эдакая практическая физика. И он это сделал. И всё получилось наилучшим образом: храм рухнул, осел, развалился, не повредив соседнюю застройку. Говорят, Каганович, глядя на поднявшееся облако дыма и пыли, радостно потирал руки: «Задрали мы подол матушке-России!»

СПРАВКА ИСТОРИКА

25 декабря 1812 года, когда армия Наполеона была изгнана из России, император Александр I в благодарность Богу подписал Высочайший манифест о построении в Москве церкви во имя Христа Спасителя. Храм был заложен в сентябре 1817 года в присутствии императора Александра I. Строился 44 года на добровольные народные пожертвования как коллективный памятник воинам, павшим во время Отечественной войны 1812 года.



Строительство Дворца Советов заморозили с началом Великой Отечественной войны. Часть металлических конструкций дворца пошли на изготовление противотанковых ежей для обороны Москвы. Вскоре едва поднявшееся от фундамента здание было полностью разобрано.

В конце 1929 года было впервые проведено так называемое антирождество, приуроченное к празднику Рождества Христова: в Парке культуры и отдыха имени Горького в Москве собралось около ста тысяч человек. «Стихийно вспыхивали то там, то здесь костры из икон, религиозных книг, карикатурных макетов, гробов религии и т. д.». На катке «Красные Хамовники» шло представление: «Боги и попы с церковными песнями бросились, махая крестами, на пятилетку, появился отряд буденновцев и дал залп, от выстрелов загорелась церковь…»

Кинооператор Владислав Микоша вспоминал: «…через широко распахнутые бронзовые двери – не выносили, выволакивали с петлями на шее чудесные мраморные скульптуры. Их просто сбрасывали с высоких ступеней на землю, в грязь. Отламывались руки, головы, крылья ангелов. Раскалывались мраморные горельефы, дробились порфирные колонны. Стальными тросами стаскивали при помощи мощных тракторов золотые кресты с малых куполов. Рушилась отбойными молотками привезенная из Бельгии и Италии бесценная мраморная облицовка стен. Погибали уникальные живописные росписи на стенах собора.

Изо дня в день, как муравьи, копошились, облепив несчастный собор, военизированные отряды. За строительную ограду пропускали только с особым пропуском… Красивейший парк перед храмом моментально превратился в хаотическую строительную площадку – с поваленными и вырванными с корнем тысячелетними липами, изрубленной гусеницами тракторов редчайшей породы персидской сиренью и втоптанными в грязь розами. Шло время, оголились от золота купола, потеряли живописную роспись стены, в пустые провалы огромных окон врывался холодный со снегом ветер. Работающие батальоны в буденовках начали вгрызаться в трехметровые стены. Но стены оказали упорное сопротивление. Ломались отбойные молотки. Ни ломы, ни тяжелые кувалды, ни огромные стальные зубила не могли преодолеть сопротивление камня…

Сталин был возмущен нашим бессилием и приказал взорвать собор. Даже не посчитался с тем, что он в центре жилого массива Москвы…

Только сила огромного взрыва и не одного 5 декабря 1931 превратила огромное, грандиозное творение русского искусства в груду щебня и обломков».

И сделал это именно он, военинженер 1‐го ранга Дмитрий Михайлович Карбышев. И всё получилось наилучшим способом, ни одно из соседних зданий не пострадало, даже стекол не вылетело. Правда, взрывать пришлось дважды: стены, сложенные из известняковых плит, скрепленных не цементом, а расплавленным свинцом, устояли после первого взрыва. Возможно, храм был подкреплен и особой благодатью небес. Но главный спец по военно-инженерному делу выполнил приказ большевистского начальства, как положено военному человеку – без рассуждений, отговорок, точно и в срок.

Обрушил храм… Обрушил, как последний супостат, варвар… И теперь не будет ему прощения на Страшном суде. И еще до Страшного суда наверняка обрушится на него кара, как обрушилась главка с крестом и застряла в арматурной сетке купола. Это апокалипсическое зрелище так и застыло в его памяти, будто на фотопластинке. Он часто размышлял об этом неизбежном возмездии и полагал, что оно настигнет его на новой войне. Не видать ему больше военного счастья, которое так часто светило саперному офицеру и на Японской войне, и на Германской… Но вот в грядущей войне, уже ощутимо нависшей над страной, ему, святотатцу (пусть и поневоле), пощады не будет. Потому и уезжая в Гродно, прощался с родным домом так, будто уже уезжал на войну, с которой ему не вернуться…

И ведь так оно и вышло, если заглянуть в «ответы в конце задачника»…

И теперь при виде всякого храма, будь то церковь или костел, совесть жестоко напоминала ему: «Ты не просто взорвал дом Божий, ты убил память о тех тысячах русских солдат, офицеров, генералов, которые победили Наполеона, выдворили его и его многоязыкое войско за пределы родной земли, спасли Россию».

Возможно, в какой-то мере он смог бы искупить свою вину, если бы построил новый храм. Но он строил доты, капониры, полевые укрепления… Тем не менее в одном из рабочих блокнотов были набросаны эскизы пятиглавого храма, весьма похожего по своим пропорциям и обводам на шедевр церковной архитектуры, что стоит на берегу Нерли. Таил надежду: а вдруг когда-нибудь сподобится?

Не сподобилось…

«Ослаби, остави, прости, Боже, согрешения наши вольные и невольные, яко во дни и в нощи, яко в ведении и в неведении, яко во уме и в помышлении… Вся нам прости, яко Благ и Человеколюбец!»

Не ослабил, не оставил, не простил… В память врезался обломок взорванного храма: беломраморный Спаситель смотрит из-под руин в небо. И это было словно второе его распятие. И распинал Христа среди прочих и он, доцент кафедры военно-инженерного дела в Военной академии РККА.