Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 19



Николай Андреевич Черкашин

Лес простреленных касок

© Черкашин Н.А., 2022

© ООО «Издательство «Вече», 2022

Cветлой памяти

Константина Симонова и Ивана Стаднюка, прошедших сорок первый огненными тропами и позвавших за собой

Несколько слов от автора

Роман «Лес простреленных касок» завершает трилогию, посвященную Великой Отечественной войне. Первый из них, «Брестские врата», повествует о начале войны в старой крепости Бреста, о действиях бойцов 4‐й армии и ее командира генерал-майора Коробкова. В основу второго, «Бог не играет в кости», положены малоизвестные события, произошедшие в районе Белостокского выступа, – трагический исход по дороге смерти воинов 10‐й армии во главе с генерал-майором К.Д. Голубцовым. И вот, наконец, «Лес простреленных касок» – роман о третьей (она и по номеру была 3‐я) армии, стоявшей на северном фланге Западного фронта. Немецкое вторжение застало ее врасплох, как и 4‐ю, и 10‐ю. Ожесточенные бои за Гродно, провал почти неподготовленного контрнаступления на второй день войны, и мудрые действия командующего армией генерал-лейтенанта В.И. Кузнецова, на долю которого выпала миссия взять Берлин и поднять флаг Победы над поверженным Рейхстагом.

Таким образом, возник роман в трех книгах, и все они вышли в издательстве «Вече». Этот масштабный труд завершился благодаря режиму пандемии, который позволил исключить привычную суету жизни и основательно засесть за каждодневную регулярную работу. Воистину, нет худа без добра! И хотя автору всё же пришлось переболеть «болезнью века», тем не менее из-под пера вышли три объемные работы, написанные во многом на историческом материале, вобравшие в себя судьбы реальных людей. Некоторые из них (командующий Западным фронтом генерал армии Д.Г. Павлов, генерал-лейтенант Д.М. Карбышев, командарм-10 К.Д. Голубцов и другие) перемещаются из романа в роман, поскольку связаны между собой единством времени и места действия: предвоенные годы, начало войны в западных областях Белоруссии.

Роман «Лес простреленных касок» написан в тех местах, где я родился и где прошло мое детство: Волковыск, Слоним, Сморгонь и другие города Гродненской области. Я очень обрадовался, когда узнал от Владимира Богомолова, автора моего любимого романа «Момент истины», что со времен войны ему хорошо знакомы места, которые так близки и мне: Лида, Слоним, Белосток, Гродно, Шиловичский лес. В память о писателе, о его службе в тех местах и временах, я назвал одного из своих персонажей именем Владимира Богомолова. А потом так же помянул и Ивана Фотиевича Стаднюка: он воевал в начале сорок первого в этих местах, а я хорошо знал его по Студии военных писателей. И очень дорогой мне Константин Симонов судьбой и смертью своей причастен к Белорусской земле, и ему поклон в романе. Тут нет никакой нарочитости: все трое прошли по той огненной земле и волей-неволей позвали за собой. В своих стихах и книгах они запечатлели соратников – бойцов сорок первого. Мне оставалось только перечитать их творения и вспомнить их живые рассказы…



И последнее. «Лес простреленных касок» – это тот самый Шиловичский лес, где действуют герои богомоловского «Момента истины».

Часто бывает: читаешь – и вспоминаешь, что тебе эти места знакомы. Порой бывает и по-другому: попадаешь в некое пространство, и возникает дежавю – кажется, тебе всё близко, всё узнаваемо, хотя ты никогда здесь не бывал. Именно это чувство я испытал, войдя в Шиловичский лес. Писатель не придумал это место, лес действительно находится там, где говорится в романе, – в треугольнике между Лидой, Слонимом и Волковыском.

«Лес этот с узкими, заросшими тропами и большими участками непролазного глушняка местами выглядел диковато, но вовсе не был нехоженым, каким казался со стороны, – он был изрядно засорен и загажен войной… Разложившиеся трупы немцев в обмундировании разных родов войск, ящики с боеприпасами и солдатские ранцы, пожелтевшие обрывки газет, напечатанных готическим шрифтом, и пустые коробки от сигарет, фляги и котелки, бутылки из-под рома, заржавевшие винтовки и автоматы без затворов, сожженный мотоцикл с коляской, миномет без прицела и даже немецкая дивизионная пушка, невесть как затащенная в глубину леса, – что только не встречалось на пути Андрею… Единственно, что на минуту задержало его внимание в первой половине дня, – старый, разложившийся труп в полуистлевшем белье, с обрывком толстой веревки вокруг шеи. Явно повешенный или удушенный – кто?.. кем?.. за что?..

Такого обилия грибов и ягод, как в этом безлюдном лесу, Андрей никогда еще не видел. Сизоватые россыпи черники, темные, перезрелые земляничины, должно быть невероятно сладкие, – он не сорвал ни одной, дав себе слово поесть досыта только после того, как что-либо обнаружит.

Над лесом и будто над всей землей стояла великолепная тишина. В жарком тускло-голубом небе не появлялось ни облачка. Как только он оказывался на солнце, горячие лучи припекали голову, жгли сквозь гимнастерку плечи и спину».

Таким Шиловичский лес был в августе 1944‐го, когда в Белоруссии еще звучали последние выстрелы операции «Багратион». В июле 1941 года он был почти таким же, только в зеркальном отражении: под его деревьями лежали тела убитых советских солдат, а тропы, поляны, просеки были усыпаны советскими патронами, повсюду валялись остатки разбитых грузовиков, винтовки, гранаты… Через этот лес прорывались, выходя из окружения, танки, автоколонны, конники и бесчисленные пехотинцы 10‐й армии, самой мощной на Западном фронте, а может быть, и во всей РККА, армии, состоявшей из шести (!) корпусов, а не двух-трех, как обычно.

Эти места полны особой исторической сакральности. Здесь разыгралась одна из самых жестоких трагедий минувшей войны: десятки тысяч красноармейцев, выходивших из Белостокского котла, попытались прорвать немецкий заслон, который преградил выход под Слонимом. В Берлине были уверены: измученные стокилометровым переходом бойцы, потерявшие полковых и дивизионных командиров, без связи, с танками на пределах топлива и боезапаса, голодные, израненные, не смогут вырваться. А они вырвались! И так вырвались, что потом из Берлина приезжала в Слоним комиссия выяснять, почему вермахт понес такие потери. Военные врачи немецких войск установили: некоторым солдатам буквально перегрызли горло. Вот с такой яростью прорывались здесь окруженцы. Увы, не многим удалось выйти к своим. Те, кому не повезло, все еще лежат в том лесу…

Местные жители бывают здесь редко и неохотно: эти места окутаны дурной славой – лес мертвецов, лес убитых солдат… О похожем пели солдатскую песню герои романа Ремарка «Черный обелиск»:

Мы входим в этот лес втроем: лесник Иван Жак, поисковик Дима Козлович и я, автор этих строк. Идем вдоль заросшей колеи – это старая Варшавка, дорога, которая с давнишних времен вела из Варшавы в Слоним, Новогрудок, Минск. Потом ее затмила новая трасса с твердым покрытием (ныне отлично асфальтированная). Именно по той новой дороге, единственной в округе, вынуждена была выходить из окружения 10‐я армия, именно ей суждено было стать в 41‐м дорогой смерти, именно с нее, обильно политой кровью, сворачивали на лесную, изрядно заросшую Варшавку автоколонны с войсками и беженцами, надеясь укрыться под сенью леса от бесконечных налетов «юнкерсов». Но сверху, из корзин поднятых в воздух аэростатов-корректировщиков, хорошо было видно, куда сворачивали вереницы машин, их догоняли самолеты и тут же накрывали мощным бомбовым ковром. После такой обработки колонны замирали, чадно дымили горящие машины, из их кабин свешивались убитые шоферы, а из кузовов – окровавленные тела пассажиров. Живые уходили пешком на Ружанское шоссе, в обход захваченного Слонима. А разбитые колонны стояли… Стояли месяцами, пока немецкие тягачи не оттаскивали несчастные полуторки на станцию, чтобы отправить их в рейх на металлолом. А всё, что слетело с этих машин при бомбежке, упало по обочинам Варшавки, уже восемь десятков лет лежит в траве, подзоле, папоротниках, в заплывших воронках…