Майский ястреб

Моргауза уже стояла, воздев руки. Мне показалось, что тьма облекла ее сияющей мантией, и в этот миг она была прекраснее любой смертной женщины. Меня ослепила ее красота и тьма, затопившая все вокруг! Я готов был пасть перед ней на колени. Конналл, скованный ужасом, не в силах даже молиться, глядел на нее широко распахнутыми глазами. Последние слова страшной клятвы еще звучали в воздухе, когда моя мать вспомнила о гонце и повернулась к нему. Наверное, она показалась ему разгневанной богиней. Мать засмеялась. Она уже вернула себе контроль над чувствами, но от этого не перестала быть прекрасной.

— Я вижу ужас в твоих глазах, — усмехнулась она. — Но ты не видишь и десятой доли настоящего ужаса, Конналл из Далриада. Хочешь увидеть?

Он отпрянул от леди Моргаузы и сжался возле двери в покои. Руки матери заметались, словно змеи, когда она начала плести заклинание. Я видел, как черная сила вливалась в призрачные нити, образуя странный узор.

— Ты еще не видел настоящей силы, которой нет у воинов короля Лота или Артура, — прошептала она. — Эту силу нельзя увидеть простому смертному, она действует не так явно, как меч или копье, но она вызывает ужас в умах людей. Ни один мужчина, ни один король не способен защититься от нее. И Артур не способен! И уж тем более ты, Конналл из Далриада... Показать тебе, Конналл? — вкрадчиво спросила мать.

Он замотал головой, облизывая пересохшие губы. Спиной воин упирался в дверь, нашаривая руками засов. Засов был отодвинут, но дверь не открывалась, словно ее держали железные цепи. Леди Моргауза медленно приблизилась к нему. Конналл стал бледнее привидения.

— Прошу тебя, не надо, Великая Королева Морриган! — прошептал он.

— Ты не хочешь изведать силу своей Королевы? — Словно бы удивилась мать.

Но воин только дрожал крупной дрожью и мотал головой.

Моргауза отступила назад, уронив руки. Тьма, клубившаяся в воздухе, рассеялась. Холод, затопивший покои несколько мгновений назад, внезапно исчез. А ведь на дворе стоял июль.

— Ты никогда не расскажешь никому о том, что слышал, иначе тебе не жить, — уверенно произнесла леди Моргауза. — И тебе никогда не увидеть настоящую силу. Все твои воспоминания останутся здесь. Иди! — повелела она.

Конналл нащупал дверь за спиной, и вылетел вон. Последний его взгляд оказался обращен ко мне, но был ли он осмысленным?

Когда дверь закрылась за ним, леди Моргауза опустился на кровать, содрогаясь от хохота. А я понял, что мое посвящение в маги состоялось.

Глава четвертая

Отряд вернулся домой. Короли разъехались по своим островам, а для Лота и его воинов оставался лишь один путь — в Дун Фионн. Мы спускались в порт, когда они прибыли, и теперь наблюдали, как подходят к берегу боевые карраги, как корабли вытаскивают на берег и крепят их там. С нами были запасные лошади, и когда отец покончил с хлопотами на берегу, мы все вместе поехали в крепость.

Отец устал. Это было заметно с первого взгляда. Энергия, обычно бившая в нем через край, словно бы иссякла, в буйной шевелюре появилось несколько ранних седых прядей, приглушивших обычную яркость волос. Глаза налились кровью, под ними залегли темные круги, а складки возле рта стали резче и глубже. И еще… он стал очень тихим.

Я молча ехал позади и смотрел на спину отца. Побежденный отец — зрелище почти невозможное, нереальное. А мысль о том, что Агравейн остался в заложниках, и вовсе не укладывалась в голове. Интересно, каково ему одному там, при дворе Артура. С заложниками обычно обращаются хорошо. Отец держал в заложниках родичей подчиненных ему королей, и все они сражались в отряде и обладали всеми правами других воинов, — но я понимал, что для Агравейна сам факт того, что он является заложником, стал сокрушительным ударом. Я почти видел, как глубоко ранят его разговоры окружающих о поражении отца, видел, как он впадает в ярость от нападок чужих людей, один, в чужой земле…

Потеря Агравейна ничем не улучшила моего положения. Король Лот по-прежнему смотрел на меня недоуменно и презрительно. Впрочем, так же недоуменно он время от времени посматривал и на мою мать. Ненадолго во мне родилось прежнее желание попытаться оправдать его надежды, но я почти сразу оставил эти попытки. Я был сыном своей матери. Хотя я уже покинул мальчишеский Дом, я не взялся за оружие, чтобы стать воином и не перешел в Мужской Дом. Теперь я ночевал то в одном из гостевых домов, а если там вдруг не оказывалось места, уходил к Орламу, друиду моего отца и главному барду. У меня было мало общего с королевским кланом воинов, и я определенно не был потомком Света. И Лот, и Агравейн вправе обижаться на меня.

Леди Моргауза молчала всю дорогу. Я видел, что мать пребывала в ярости. В ее взглядах, которые она изредка бросала на отца, сквозило презрение. Она не могла простить ему поражения и не собиралась сдерживаться, демонстрируя мужу свое отношение к его силе, доблести и мужеству. Я видел, как руки короля Лота то сжимают поводья, то почти бросают их, когда он смотрит на гордо выпрямленную спину жены.

Отряд выглядел плохо. Погибших или искалеченных оказалось не так уж много, ведь до встречи с Артуром они не знали поражений. Но военная добыча осталась там, где их покинула удача. В Гододдин пришлось возвращаться поспешно, оставив трофеи победителю. Похоже, новый Пендрагон не собирался отказываться ни от богатства, ни от припасов. Да это и понятно. Отряд у него большой, впереди война с саксами… Только теперь оплачивать эту войну придется и нам здесь, на Оркадах. Если не повезет с урожаем, выжить нам будет не просто.

За воротами Дун Фионна мы спешились. Люди молча отправились отдыхать. Ночной пир по случаю возвращения никто не назвал бы веселым. Воины то и дело мрачно задумывались над своими кубками с медом, а король Лот, бледный, как смерть, сидел за своим высоким столом, поглядывая на дверь в покои леди Моргаузы. Орлам, наш главный бард, пел как-то неуверенно, и слова баллад словно гасли в спертом воздухе.

Мужчины пили много. Я это видел, потому как был виночерпием. Пил и отец. В какой-то момент он оглядел зал, увидел меня и громко стукнул кубком о стол.

— Гавейн! — Он впервые обратился ко мне напрямую после возвращения. Да и вообще не часто он называл меня по имени.

— Да, отец? — Я поставил кувшин с медом на стол.

— «Да, отец», — горько повторил Лот. — Ты знаешь, что Агравейн… ну, остался в заложниках?

— Да, отец.

— Вот ты умеешь читать, знаешь латынь, играешь на арфе, поешь, как птица, на лошади скачешь, демон бы побрал этих лошадей! А на что еще ты годишься?

Гм, интересно, откуда он знает про латынь? Я беспокойно переступил с ноги на ногу. Некоторые воины подняли голову и тоже смотрели на меня, словно пытались определить мою ценность.

— Я ничего другого не умею, отец.

Лот страшно вытаращил на меня глаза. Воины смотрели тяжело. Я видел, что моя репутация для них не секрет. Я решил не отступать и выдержал взгляд отца.

— Ну да, не умеешь… Не воин, — наконец произнес отец. — Ну что же. Тогда забери у Орлама арфу и сыграй, наконец, что-нибудь приятное. Мне надоело его нытье.

Орлам со вздохом протянул мне арфу. Я взял инструмент, сел и внимательно осмотрел струны. Во мне нарастала злость, но ненависти не было. А короля Лота жаль… Я рассердился еще больше, но мне все равно было его жалко. Что я могу ему спеть? Наверное, что-нибудь, что не будет напоминать о поражении…

Я осторожно прикоснулся к струнам, нащупал мелодию, потянул ее из арфы, как стеклянную паутину, и спел плач Дейрдре о том, как она покинула Конхобара, отправившись в Ирландию, навстречу своей смерти.

Возлюбленная земля, восточная земля,

Чудесами прославленная и богатая,

Не думала я покидать тебя

С тех пор, как ушла с Найси.