Страница 5 из 40
Микроорганизмы (к ним относятся бактерии, лучистые грибки, дрожжи, плесени, одноклеточные водоросли, простейшие), как мы уже видели, размножаются непостижимо быстро. Вот почему ныне, когда человек готовится к полетам на Луну, ученые озабочены тем, чтобы земляне не занесли в космос наши микроорганизмы. Размножившись, земные микробы могут изменить, исказить картину природы на других небесных телах. Все перепутается.,
Человек, соприкоснувшись с миром линнеевского «хаоса», попадает в страну невыдуманных чудес, действующих на воображение, быть может, сильнее любой сказки. Полчища невидимых убийц, поражающих кровеносную систему и нервные ткани… Армия подобных же невидимок, но уже не разрушителей, а работяг, созидающих пищу, лекарства, руду… Кажется, будто микробы стоят особняком среди других живых созданий, что в мире «хаоса» — свои законы. Но это не так. Человек, обезьяна, дерево, микроб состоят из одних и тех же главных элементов; растут, размножаются, стареют и умирают, подчиняясь одним и тем же биохимическим законам.
Человек, обезьяна, дерево, микроб — все живое на нашей планете— имеют клеточное строение. Разница лишь в том, что человеческое тело состоит из многих десятков миллиардов клеток, а микроб — из одной-единственной клетки. Отдельную клетку нашего тела мы можем рассматривать как своего рода микроорганизм. И тут и там мы найдем ядро и протоплазму, заключенные в оболочку. И клетка нашего тела, и микроб, достигнув определенного размера, делятся, образуя две новые абсолютно одинаковые особи.
Есть ли жизнь за гранью линнеевского «хаоса»? Сто лет назад ученым казалось, что микробы составляют, если можно так выразиться, нижний предел жизни, что дальше идут молекулы, атомы, интересующие физиков и химиков. Но после скромных опытов Дмитрия Ивановского с табачным соком за миром «хаоса» открылся еще один невидимый мир, мир сверхмалых созданий, которые нельзя разглядеть даже в микроскоп. И в науке возник спор — живые они или неживые?
Испокон веков сверхмалые создания, подобно микробам, переносчикам заразных болезней, приносили человеку большие беды.
Еще за сто лет до Ивановского в единоборство с этим врагом вступил английский врач Эдуард Дженнер. И хотя Дженнер не мог видеть соперника, не представлял, каков он — врач одержал полную победу, обессмертившую его имя.
Дженнер одолел возбудителя оспы, разгуливавшего по свету без помех тысячи лет. В египетском папирусе Аменофиса I, составленном 5700 лет назад, уже упоминается эта страшная болезнь — оспа. Говорится о ней и в библии, где она именуется «зловредной черной оспой». Полагают, что объявилась она впервые в Эфиопии, а затем проникла в Египет, Аравию, Среднюю Азию, Индию. Один английский археолог, исследуя древнеегипетские гробницы, нашел мумию человека. На коже мумии сохранились следы оспин.
Никому неведомый, невидимый возбудитель оспы неизменно сопровождал армии завоевателей; проникал в осажденные города и крепости; укрывался в тряпье переселенцев, спасавшихся от голода и вражеских набегов; переплывал океаны в трюмах кораблей; перебирался через необъятные пустыни с купеческими караванами, гнездясь в коврах и шелковых тканях.
Около двух тысяч лет назад он проник в ряды римских воинов. В 165 году легионы Рима осадили парфянскую крепость на реке Евфрат. Осада длилась долго, пока римляне не догадались подвезти стенобитные орудия и камнеметы. Крепость пала. Как водится, римляне сожгли город и перебили всех его защитников. Но еще во время осады легионеров стала поражать странная болезнь. Жар, понос, рвота… Затем человек покрывался гнойной зудящей сыпью и быстро погибал. То была черная азиатская оспа. Легионеры назвали ее по-своему: «роса смерти». Римский военачальник поспешил увести свои поредевшие легионы прочь от Евфрата. Но «роса смерти» шла следом и вместе с остатками легионов достигла Рима, где стала уносить в могилу до двух тысяч человек ежедневно.
Арабы, вторгшись в VIII веке в Испанию, принесли оспу на Пиренейский полуостров. Пройдет восемь столетий, и испанцы, переплыв Атлантический океан, занесут оспу на остров Сан-Доминго, затем в Мексику и в Перу. Около трех с половиною миллионов инков погибнет от нее. Она уничтожит целиком некоторые индейские племена в Северной Америке…
И пошла, и пошла гулять по всему свету «роса смерти»… В Россию оспа пришла, по-видимому, и с Запада — из Греции, и с Востока — из Китая. В 1427 году, как отмечает летопись, «мор бысть велик во всех градех русских по всем землям и мерли прыщем». В следующем столетии, в 1553 году, жертвой оспы стал Новгород: «Той же осени бысть в Великом Новгороде мор, начата явитися на человецех вред яко прыщ и бысть поветрие немало».
Никто и нигде не мог от нее укрыться. Она настигала королей и королев в глубине дворцовых покоев, князей, укрывшихся в замках, опоясанных толстыми стенами, рвами, наполненными водой. Она не щадила ни епископов, ни ученых алхимиков, ни пьяных гуляк. Римский император Марк Аврелий, французские короли Людовик XIV и Людовик XV, королева Англии Анна, кайзер Иосиф I, малолетний русский император Петр II — все эти коронованные особы погибли от оспы.
Не зная причины болезни, люди давно заметили важную ее особенность: дважды оспой не болеют. Знаменитый бельгийский врач и натуралист Ван-Гельмонт, живший на рубеже XVI и XVII веков, писал: «Оспа происходит от яда и несет с собой заразу. Никто не может описать его свойств, так как он не имеет имени, а только последствия. Однажды испытав действие яда, человек не болеет им». Да, человек, перенесший «хорошую» оспу, то есть легкую форму болезни, мог считать себя в безопасности при любой эпидемии. А раз так, то нельзя ли, заразив себя умышленно, переболеть легкой формой, и делу конец? И начались прививки. У разных народов они назывались по-разному. Латинское название подобных прививок, теперь уже не применяемых, — вариоляция, от «вариола» — оспа.
В Китае вариоляция известна была еще в VI веке. Детям закладывали в нос струпья, взятые у больного легкой формой оспы. В Индии и Аравии оспенную жидкость втирали в кожу. На Руси в средние века оспенные струпья привязывали к телу и при этом советовали есть побольше меда, чтобы оспа скорее принялась. В Европе в начале XVIII века вариоляцию упростили: скальпелем, смоченным в оспенном гное, делали надрезы на коже. Именно таким способом привита была в 1768 году оспа Екатерине Второй и ее наследнику Павлу.
При любом способе вариоляция оставалась опасной. Не было ни- какой гарантии, что привитый, несмотря на все предосторожности, не заболеет тяжелой смертельной формой оспы.
Эдуард Дженнер умел делать вариоляцию. Но он понимал всю опасность этой операции и много думал над тем, как найти выход. В те времена, во второй половине XVIII века, оспой болели в Англии не только люди, но и коровы. На вымени у коров появлялись черные пузырьки, они превращались потом в язвы.
Хотя коровы болели не человечьей, а своей, коровьей оспой, доильщицы часто заражались от них. Руки у женщин покрывались язвочками, которые, впрочем, после свинцовых или купоросных примочек быстро исчезали. Иного вреда коровья оспа доильщицам не причиняла. Зато польза от нее была огромная!..
Однажды к Дженнеру пришла по поводу какого-то недомогания крестьянка. Выслушав ее и прописав лекарство, Дженнер спросил, не хочет ли она сделать себе оспопрививание — вокруг много больных, легко заразиться.
— А я не боюсь, — ответила крестьянка и протянула ему руки, покрытые мелкими язвочками, — видите, у меня коровья оспа.
— Ну и что?
— Как что? Вы разве не знаете, что после коровьей оспы человеческой не болеют?
— Вы уверены в этом?
— Да спросите хоть кого в нашей деревне!
Дженнер стал наблюдать. Много лет подряд он вел записи. Из них явствовало, что крестьянка, показывавшая ему свои руки, права — не было случая, чтобы кто-либо, переболев коровьей оспой, заразился впоследствии человеческой.
Наконец, — это было в мае 1796 года, — Эдуард Дженнер решился привить человеку коровью оспу. В присутствии нескольких врачей и других наблюдателей он взял несколько капель лимфатической жидкости из руки доильщицы Сары Нельме, заболевшей коровьей оспой. Затем он ввел эту жидкость восьмилетнему Джеймсу Фиппсу, сделав скальпелем на плече мальчика надрезы. На седьмой день после прививки Джеймс пожаловался, что у него болит под мышкой; его стало немного лихорадить, слегка повысилась температура, болела голова. На другой день все прошло, Джеймс стал здоров и весел.