Страница 5 из 8
Барок начинает повторять: «Не надо, не надо, пожалуйста, не надо», и не может остановиться, и мелкими движениями хватается за живот, но подальше от ножа, будто его боится.
- Скажи, кто тебе их дал, - требует желтый. Барок не понимает.
- Перестаньте, перестаньте, не надо, не надо, - лепечет он. «Умри, - думаю я..- Умри, жирный, пока еще ничего не сказал!»
- Твою мать, - говорит хорек. - Ты все испортил. Я шепчу Хальци:
- Кричи и беги наверх.
Она поднимает на меня глаза, но не двигается с места.
Желтый кричит Бароку в лицо:
- Барок! Слушай меня! - Он дает ему пощечину. - Кто тебе их дал? Хочешь, чтобы я перестал? Скажи, кто дал тебе карты!
- Помогите, - шепчет Барок. Теперь у него изо рта идет кровь. Тени от лампы лежат густо, большое брюхо в красном балахоне оказывается на свету, и из него начинает выступать мясо и кишки. Вонь оглушает. Один из гостей отворачивается и блюет; вонь усиливается.
- Говори, кто дал тебе карты, и мы приведем лекаря, - обещает желтый. Врет. Для лекаря уже слишком поздно. Но умирающий ничего не теряет, если поверит. Он косит в сторону Хальци. Он понимает, что происходит, чего они требуют? Барок облизывает губы, собираясь заговорить. Этого я допустить не могу. И потому я насвистываю - пять чистых диссонансных.нот,--- пробуждая заклинание у меня в черепе - то, которое поглощает энергию, свет и тепло. Свет гаснет.
Черно. Звездной магией легко пользоваться, это создать ее трудно.
- ПРОКЛЯТИЕ! - кричит кто-то в. темноте, и слышен вопль Барока - высокий белый шум. Что-то падает, я толкаю Хальци к лестнице и хватаю меч. От страха я еле могу двигаться. Может быть, если бы не Хальци, я бы и не шевельнулся, но иногда ответственность берет верх над моей истинной натурой.
Сталкиваюсь с кем-то в темноте, бью плашмя мечом по лицам, какой-то крюк рвет мне куртку, рубашку и перевязь под ней, обжигает бок. Потом становится свободно.
- Лестницу, перекройте лестницу! - кричит хорек, но я уже взваливаюсь на нижнюю ступеньку.
Темнота длится только несколько мгновений. Это заклинание свистунов, куда лучше действующее против настоящей энергии вроде освещения Двоюродных, чем против природных вещей вроде лампы, и оно меня всегда изматывает. Я поворачиваюсь на лестнице, как раз когда возвращается свет. Ослепленный на миг, я бью клинком по пламени и с брасы-ваю лампу. По полу разливается горящее масло, тот, что в синем, закрывает лицо, Барок - помоги ему боги - корчится на полу.
Лодка суха как трут, и лужицы огня немедленно расходятся синими языками. Я бегу вверх по лестнице. Хальци стоит там - не у сходней, а рядом с ограждением. Там же и моя сумка, а в ней - плащ с медалью, кольчуга и наручи - все мое имущество в этом мире. Я бросаюсь к девушке и к сумке, прижимая левую руку к горящему боку. Каждую' секунду из люка могут высыпать хорек и его компания роем разъяренных земляных пчел. Заглянув через борт, я вижу парусную лодку с неярким фонарем Двоюродных на мачте, и в ее свете стоит подросток в зеленом балахоне с выбритой по-жречески головой и смотрит на меня. Схватив Хальци за руку, я кричу: «Прыгай!» - и мы обрушиваемся на этого беднягу сверху, Хальци визжит, я тяжело грохаюсь, и парень застигнут врасплох. Хальци катится по палубе, но я приземляюсь удачнее, сломав ему руку и, кажется, ключицу, и он лежит, оглушенный, выкатив глаза. Я сбрасываю его вниз, он барахтается в воде, а я отталкиваю лодку. Дай Хет, чтобы он умел плавать - я не умею.
Лодка у нас простая, с одним парусом - прогулочное судно, а не настоящая рыбацкая лодка, но придется обойтись тем, что есть. С парусом я управляюсь неуклюже. Ветер гонит нас вниз по реке, к гавани. Других лодок я не вижу.
Погони нет. Наверное, хорек с компанией бросились перекрывать сходни, а не к лодкам. Пригнувшись у румпеля, я осторожно пальцами исследую рану - длинную прямую царапину, где нож полоснул меня по ребрам, пока его не остановили рубашка и перевязь. Кровь течет ручьем, но порез неглубок.
Хальци скорчилась на носу, глядя назад, на лодку своего дяди. Наверняка огонь пожирает дерево большими кусками. Когда мы подходим к мосту, я оборачиваюсь и вижу лодку, отрезанную от Швартовов. Она плывет по течению, ярко горя и испуская жирный черный дым. Две парусные лодки мчатся прочь от нее как стрекозы, черные силуэты на огненном фоне. Потом нас накрывает дым и пепел, заслоняющий от нас лодку, а нас - от всех.
Кашляя, тяжело дыша и - прости меня Хет - отплевываясь, я стараюсь держать лодку в облаке дыма.
Когда мы почти вышли из гавани, Хальци спрашивает:
- Куда мы идем?
- Не знаю, - отвечаю я. - Хотел бы я сейчас иметь твои карты.
Ночь ясная, дует прохладный бриз, луны пока нет. Хорошая ночь для бегства. Я иду вдоль берега прочь от города. С земли на нас лает собака, лай подхватывают другие и перебрехиваются далекими одинокими голосами. Лай передается по цепочке, сопровождая нас по всему берегу.
- Это была магия? - спрашивает Хальци.
- Что именно? - переспрашиваю я, думая о своем. Я
устал, и мне нехорошо. Кашлять и сплевывать сажу с пеплом больно, когда на боку открытая рана.
- Когда стало темно. Когда ты засвистел.
Я киваю, потом соображаю, что в темноте она этого не видит.
- Да, небольшая магия.
- А ты маг?
Я что, похож на мата? Жил бы я такой жизнью, если бы умел выплавлять металл и делать звездное вещество ярких цветов, и машины, и свет?
- Нет, лапонька, - отвечаю я ласково, поскольку мысли мои далеко не так терпеливы. - Я просто свистун. Боец без денег и с очень небольшим умением.
- А как ты думаешь, они приведут дяде лекаря? Тут уж ничего, кроме правды, не скажешь.
- Хальци, твой дядя убит.
Она долго молчит, потом начинает плакать. Она устала, ей холодно и страшно. Ладно, плакать ей не вредно. Может, я тоже поплачу - не в первый раз.
Мы плывем, ритмично покачиваясь, волны шлепаются о нос лодочки. Лают собаки, на нас и друг на друга. Слева
все реже и реже городские огни, дома все темнее и все меньше. Здесь уже пахнет не городом, а ракитовыми зарослями. В кильватерном следе нашей лодки фосфоресцируют кракены. Интересно, почему свет у них синий, а кракеновая краска - желтая?
Хальци из темноты Говорит:
- А ты можешь отвезти меня к бабушке?
- А где живет твоя бабушка, детка?
- На той стороне пролива Лилиана. На Лезиане.
- Если бы я знал, где это, я бы попробовал, даже без карты, но я же иностранец, лапонька.
- Я могу начертить карту. Те карты начертила я. Говорит, как дитя неразумное..Я устало улыбаюсь в темноту.
- Но у меня же нет, с чего срисовать,
- Мне не надо срисовывать, - говорит она. - Они у меня, в голове. Если я хоть раз начертила карту, я ее никогда не забуду. Вот почему дядя Барок отправил меня в Орден, в школу. Но мы упражнялись только в черчении бухты Хеккер и пролива Лилиана.
- - Значит, ты начертила эти карты из головы? - спрашиваю я.,
- Конечно. - Она откидывает волосы, вуаль лежит,у нее на плечах, и я вижу ее на фоне неба - просто хитрая и надменная девчонка, которая хочет произвести впечатление на северного варвара. - Все думают, что карты хранятся надежно, вся бумага и все вообще под защитой заклинаний. Но я не таскаю ни бумаг, ничего - все у меня в голове.
- Хальци, - едва выговариваю я, - ты можешь нарисовать карту?
- У нас нет бумаги, и здесь темно.
- Через пару часов мы пристанем к берегу и немного по спим. Потом ты моим ножом выцарапаешь ее на дне лодки.
- На дне лодки? - Эта мысль для нее пугающе нова. Но я уже полон энтузиазма. Вдвоем, прячась от всех островов, на лодке, не предназначенной для открытого моря, полагаясь только на девичью память о карте. Но это лучше, чем так, как Барок.
Дует ровный бриз, и лодочка идет хорошо, только иногда хлопая парусом. Вода совсем рядом, под рукой. Хальци говорит, что ей холодно. Я отвечаю, чтобы взяла у меня в сумке плащ и попробовала поспать.