Октопус

– Почему я не понимаю, о чём они щёлкают?

– Слава Течениям, что не понимаете! – откликнулся Фьют, не переставая грозить четырьмя «кулаками». – Им не вживили ниетты. Хотя следовало бы! У-у, неслухи!

Толпа вдруг расступилась. К медузе спешил малиновый октопус, размером только немного уступающий Фьюту. Уцепившись присосками за планарию, он начал сердито щёлкать. Голос казался женским, высоким, с истеричными нотками:

– Луч Познания, как вы могли? У вас есть разум – приводить на фестиваль уналашей?!

Фьют стал небесно-голубым и небрежно ответил:

– Миэлта, дорогая, это не демоны, а всего лишь родственники ламантин. Они с большим чувством прослушали гимн Южного Течения и, заметь, не лопнули, вопия и терзая себя когтями. Хватит волноваться. Уйми лучше своих учеников, они не понимают слов.

– Я? Я должна их унять?! Да тут все Льюита! Своих я держу подальше от зубастых монстров. И мои, заметьте, не гибнут по двое за сутки, обмотавшись суперновыми водорослями.

Она выставила щупальце, обвиняюще тыкала пальцем, поджав остальные. Фьют побагровел, покрылся колючками и стал похож на шипастый шарик из фитнес-зала. Видя, что конфликт обостряется, Рина вмешалась:

– Вы правы, Миэлта. Приводить на праздник, где много детей, двух неизвестных животных, которые, возможно, опасны – зачем это делать? Мужчины! Думают не тем местом.

– Одной рукой они думают! – живо откликнулась Миэлта. Осьминожиха немного успокоилась, приобрела любезно-лазоревый цвет и подобралась вплотную к медузе. – Вы правда кормите детёнышей собственной кровью?

– Молоком, – поправила Рина. – Оно специально для того и вырабатывается. А у вас очень красивый город. Огнетелки удивительные, и чудесные фракталы из раковин.

– О, вы ещё не видели центральную композицию! – Миэлта расцвела оранжевыми солнышками. Она повела правым глазом, оценивая окружившую планарию плотную толпу, и махнула Рине: – Пойдёмте, покажу, каких мы вырастили горгонарий.

Манометр пони-баллона показывал, что смеси осталось меньше половины. И переключаться на неё, а потом снова на тот невообразимый коктейль из гелия и кислорода, который Фьют сотворил под медузой, не очень-то полезно.

Однако благосклонность осьминожихи могла помочь выбраться из плена; придётся рискнуть.

Рина надела шлем, отлепила край купола от планарии и пролезла в щель. Локоть тут же приобняло щупальце Миэлты и повлекло по проходу сквозь толпу. Вслед неслись раскатистые щелчки Фьюта:

– Что вы делаете, Луч Порядка?! Верните животное на место! Оно опасно, я ещё не закончил проверку! Миэлта!

Внизу проплывали пирамидальные домики, из них выскакивали осьминожки с раковинами-подносами, на которых громоздились клешни, куски рыбы, цветные ромбики, кружочки. Продавцы кидались к Миэлте, протягивая товар, но, заметив человека, улепётывали.

Когда домики кончились, впереди стала видна необъятная клумба. Дно покрывали узоры из жёлтых и салатовых актиний, они вздымали лепестки под набегающими струями, и по площади пробегали золотые волны. Над актиниями недвижимо возвышались красные рога с тысячами отростков – те самые горгонарии.

Осьминожиха не умолкала, расхваливая своих учеников и подчёркивая, что нельзя перекармливать питомцев.

Посередине клумбы пролегала аллея, вдоль которой возвышались статуи октопусов метра по три высотой. Голову каждой украшали круглые шапки-медузы. Внутри шапок резвились золотые рыбки – но ведь они живут в пресной воде!

Жажда с новой силой сжала горло. Голос из-под маски и шлема вряд ли слышен, поэтому Рина подплыла к «аквариуму» и принялась тыкать в него.

– Нимбы? – переспросила Миэлта. – Вас заинтересовали нимбы с кислой водой? Эти нельзя трогать, они священны. Я попрошу учеников принести запасной.

После молчаливых, но настойчивых просьб повернули обратно к планарии. Следом двое работников тащили шарик, откуда убрали золотых рыбок. Рина торжествовала: вот Хонер обрадуется, что удалось добыть пресную воду! Скорее бы хлебнуть…

Толпа вокруг клетки с «уналашем» не стала меньше, но перед Миэлтой расступались. Возле самой медузы вились трое торговцев, протягивали Фьюту подносы…

И тут Рина с ужасом заметила: гидролог что-то уплетает!

С упавшим сердцем она забралась под купол, стянула шлем. Пахло вкусно, как будто копчёной сёмгой. Хонер без зазрения совести отрывал зубами куски от красной палочки. Протянул одну, дескать – будешь?

Фьют наблюдал за человеком искоса, с хитринкой. Подсунул под медузу ещё парочку «деликатесов».

– Из чего это сделано? – хрипло спросила Рина.

– Из рыбы, – веско ответил октопус.

Его щелчок прозвучал как приговор: получается, люди всё время врали и притворялись. Они – хищники, а никак не морские коровы.

Среди окруживших планарию осьминогов уже никто не дразнился, у многих солдат мелькали копья. Хонер склонился к уху Рины и прошептал:

– Большой крокодилистый приходил, орал на этого. Думали, я не понимаю, и спорили: убить нас теперь или чуть погодя, когда «завершится исследование». Вроде договорились на потом. Но хэ зэ.

Погано. Ужасно поганое положение! Один приказ октопуса солдатам – и те перевернут медузу, проткнут копьями гидрокостюмы. Как же выкрутиться?..

Фьют был меланхолически бледным. Щёлкнул, констатируя факт:

– Вы едите рыбу.

Рина решила защищаться до последнего:

– Мой друг не знал, что это из рыбы! – Она откусила кусочек палочки, пожевала. Мясо было немного солёным и таяло на языке, словно тушёный палтус. – На вкус почти как водоросли.

– Ничуть не похоже, – возразил Фьют. – Треска, обработанная желудочным соком морской звезды.

Хонер схватился за горло; его явно тошнило. Рина картинно обняла гидролога:

– Видите – ему плохо! Вы решили нас отравить своей рыбой?!

Фьют глядел с подозрением. Раздулся, потом выпустил воду с громким «Пуфф!», так что край мантии заходил волнами. Прощёлкал:

– Льюит говорит, ты охотилась на одного из его учеников. Там, в Привратных Покоях. У тебя было вот это.

Он нырнул задним щупальцем в толпу, отобрал нечто длинное у солдата, обвинительно кинул перед медузой.

Сачок.

Рина закусила губу: она ведь действительно пыталась поймать «краба», когда только вплыли в злополучный пещерный зал. Врать нельзя.

Значит, придётся говорить правду. Вздохнула:

– Я учёный, специалист по морским беспозвоночным. Животных собираю, да, но не для еды, а для коллекции, всего пару экземпляров одного вида…

– Коллекция? – Фьют стал возбуждённо-оранжевым. – Поехали!

Небрежными взмахами он заставил солдат расступиться. Планария всколыхнула боковые плавники, понеслась через длиннющую площадь к приземистой и широкой скале со множеством круглых окон. Они располагались в четыре этажа, через окна свободно скользили мелкие осьминоги, держа по устрице или по две. На вопрос «Что это?» октопус ответил:

– Устрицы запоминают нужные сведения, откладывают слоями на раковине. Чтобы дольше сохранить информацию, надо переписывать в кристалл.

Пока он объяснял, Рина через известковую трубочку пила воду из «нимба». Вода была чуть кислой и казалась потрясающе вкусной; словно ручеёк в пустыне, она лилась в горло и тут же, кажется, впитывалась. Трубочку торговцы сделали из полипа, снаружи она оплыла, будто свеча.

Хонер еле дождался своей очереди, жадно припал к питью и замычал от наслаждения. Октопус пообещал, что скоро принесут ещё нимб, так что воду можно было не экономить. С гордостью сообщил:

– Вот и наш музей.

Перед входом-аркой пришлось слезть с планарии, пойти по колено в воде; купол медузы плыл вместе с людьми. От движения и холода сустав снова принялся ныть, но Рина не обращала на него внимания. Музей? У осьминогов? Неужели?!

– Моё любимое место. – На коже Фьюта бродили лиловые узоры; казалось, он ностальгически улыбается. – Смотрите, здесь и ваши предки есть.

Они вошли в круглую пещеру, по размеру не уступающую центральному залу Национального музея естественной истории в Вашингтоне. Посередине стояла прозрачная прямоугольная глыба, в ней разевала трёхметровую пасть тёмно-коричневая акула – судя по короткому закруглённому рылу, Тихоокеанская полярная, но настолько огромных особей людям ещё не встречалось.