Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 21 из 24

В отличие от Волыни и Смоленщины, Черниговская земля была относительно сильно раздроблена: 5–7 мелких княжеств в первой половине XIII в., при том, что в Волынской земле — 5 (но ко времени нашествия оставалось 1–2 — Межибожское и возможно Каменецкое), Смоленском — 1. После нашествия дробление усилилось[506]. Переход Брянска, ставшего самым значительным центром земли, к князьям смоленской ветви (вероятно, по инициативе Орды, стремившейся не допустить дальнейшего усиления Брянского княжества), как бы «отрезал» южную Черниговщину (с номинальной теперь столицей) от северной (верховских княжеств). Брянск стал уделом смоленских Ростиславичей и не мог в силу этого претендовать на то, чтобы занять место Чернигова в качестве столицы и объединить княжества «своей» земли (подобно тому, как в Северо-Восточной Руси Москва заняла место Владимира и стала объединительным центром). Власть черниговского князя стала, по-видимому, номинальной: крупного «столичного» княжества, подобно великому княжеству Владимирскому, в Черниговской земле не сложилось: главный стол так и не закрепился за определенной «субветвью» черниговской Ольговичей. В конце XIII и в XIV столетии их представители, возможно, занимали какое-то время киевский стол, но обладание им уже не давало никаких политических выгод.

Определенную роль в ослаблении Черниговской земли сыграл и литовский натиск с северо-запада, обозначившийся уже во второй половине XIII в. и усилившийся в XIV столетии.

В Юго-Западной Руси после укрепления Даниила Романовича в Галичине сложились благоприятные условия для того, чтобы Галицко-Волынское княжество превратилось в центр объединения русских земель, и можно согласиться с мнением, что оно являлось таким потенциальным очагом централизации[507]. Поскольку объединились соседние княжества, их слияние не влекло за собой такого отрицательного последствия, как отрыв части боярства от «своей» земли. Потомки Даниила и Василька Романовичей практически не воевали друг с другом (в отличие от князей Северо-Восточной Руси), а при Юрии Львовиче в начале XIV в. Галицко-Волынская земля была объединена под властью одного князя. Но международное положение княжества было крайне невыгодным. Оно располагалось между четырьмя сильными соседями — Ордой, Литвой, Польшей и Венгрией, а из русских земель граничило лишь со слабой Турово-Пинской и утерявшей свое значение Киевской. Практика «насильственного союзничества» с татарами во второй половине XIII века, во-первых, осложняла отношения с соседями — Польшей, Литвой и Венгрией, против кого направлялись ордынские походы, в которых должны были участвовать галицко-волынские князья, во-вторых, приводила к разорению татарами собственной территории княжества во время прохождения через нее[508]. Галицко-Волынская земля служила для Польши и Литвы естественным, в силу своего географического положения, заслоном от Орды[509] и одновременно становилась объектом их территориальных притязаний, приведших в конце концов к ее разделу между этими усилившимися к середине XIV века государствами.

Смоленское княжество занимало, казалось бы, очень выгодное политико-географическое положение. Оно не граничило с ордынскими владениями, относительно мало испытало разорений от военных действий татар[510]. Для Смоленской земли не было характерно столь значительное усиление политической раздробленности, как для Черниговской и Суздальской. Но уже накануне Батыева нашествия смоленские Ростиславичи выступают в ходе феодальной войны на Юге Руси как второстепенные политические фигуры. Их позиции в южнорусских землях, бывшие, казалось, очень прочными в 20-е годы (владение Киевом и Галичем), оказались утраченными. Более того, Смоленск, по-видимому, стал с середины или второй половины XIII в. признавать сюзеренитет великого князя владимирского.

Ослабление Смоленского княжества к середине XIII в. можно отчасти связывать, как и в случае с Черниговской землей, с уходом части смоленского боярства в южнорусские земли во время длительного пребывания сильнейших смоленских князей — Мстислава Мстиславича, Мстислава Романовича, Владимира Рюриковича — в Киеве и Галиче и в ходе феодальной войны 30-х годов. Вероятно также, что ослаблению смоленских князей именно накануне Батыева нашествия, в 30-е годы, способствовал мор 1230–1231 гг.: Смоленская земля пострадала от него, по-видимому, больше, чем другие — летописи говорят о 32 тыс. умерших только в Смоленске[511].

В XIV в. основной внешнеполитический фактор, воздействовавший на Смоленское княжество — натиск Литвы. И хотя выгодное политико-географическое положение Смоленской земли позволяло ей долгое время сохранять относительную независимость как по отношению к Литве, так и к великому княжению Владимирскому, лавируя между этими двумя силами, и даже расширить свои владения в южном направлении (Брянск), о претензиях Смоленска на роль объединительного центра русских земель речи идти не могло.

Новгородская земля также имела выгодное политико-географическое положение Она была отделена от Орды таким внушительным заслоном как Северо-Восточная Русь, отличалась относительным политическим единством и большими торгово-экономическими возможностями. Но прозвучавший в отечественной историографии[512] тезис о Новгороде как одном из возможных центров объединения русских земель в период после монголо-татарского нашествия нельзя признать основательным. Факты показывают, что Новгород никогда не претендовал на присоединение к себе какого-либо из русских княжеств Вся политическая система Новгородской земли не предполагала наличия общерусских объединительных тенденций. Со второй половины XIII века Новгород признавал сюзеренитет великого князя владимирского, и политических сил, которые бы стремились к достижению первенства Новгорода среди русских земель, не существовало. Новгородское боярство стремилось к другому: к максимально большей самостоятельности, независимости Новгорода от князей, к лишению их исполнительной власти в Новгороде (что и было достигнуто в конце XIII века), к тому, чтобы сюзеренитет владимирских князей над Новгородом становился все более номинальным Достаточно было у Новгорода и внешнеполитических забот — приходилось постоянно бороться с натиском Ордена, Швеции и Литвы. В этих условиях признание своего вассалитета по отношению к владимирским князьям давало возможность избегать столкновения с Ордой, поскольку отношения с ней полностью перелагались на этих последних, и привлекать военные силы князей Северо-Восточной Руси к обороне западных рубежей. Можно сказать, что Новгородская земля во второй половине XIII–XIV вв отличается ярко выраженным «сепаратизмом»[513]

Какие же политические факторы могли способствовать превращению именно Северо-Восточной Руси в объединительный центр русских земель?[514]

Во-первых, в отличие от черниговских, смоленских и волынских князей, князья Северо-Восточной Руси почти не участвовали в разорительной междоусобной войне конца 20-х — 30-х гг. XIII века. Территория Владимиро-Суздальской земли военными действиями затронута не была. Борьба Ярослава Всеволодича с Михаилом Черниговским за Новгород в 1229–1232 гг. не сопровождалась серьезными военными столкновениями Нет сведений о том, что Ярослав, находясь в Киеве в 1236–1238 гг., вел какие-либо военные действия. Не принес ему, по-видимому, серьезных потерь и удачный поход на юг зимой 1239–1240 гг.

Во-вторых следует назвать утверждение владимирскими князьями к середине XIII в. своего влияния в Новгороде[515]. Политика установления контроля над новгородским княжением была начата еще Всеволодом Юрьевичем Большое Гнездо, когда в 1187 году он направил в Новгород из Владимира своего подручного князя, «свояка» Ярослава Владимировича. Ярослав с небольшим перерывом пробыл в Новгороде до 1199 г., когда Всеволод заменил его своим сыном Святославом[516]. Отправление Всеволодом в Новгород в 1205 г. своего старшего сына, Константина, описано во владимирской летописи с необычайной пышностью, как утверждение некоего нового, незыблемого порядка[517]. Во втором десятилетии XIII в. права Всеволодичей на Новгород не без успеха оспаривались сильнейшим из Ростиславичей — Мстиславом Мстиславичем Удатным, в 20-е годы такую попытку предпринял сильнейший из Ольговичей — Михаил Всеволодич, но с 1230 г. в Новгороде княжат только представители суздальской княжеской ветви. Новгород, с его обширной подвластной территорией, выходом к морю и большими торговыми связями, оказывался в перспективе более выгодным «общерусским» (в прошлом) столом, чем Галич, лежавший на пограничье со степью, занятой теперь монголо-татарами, и тем более чем Киев, от реального владения которым владимирские князья предусмотрительно отказались к 50-м годам XIII века.

506

 Тезис, согласно которому «татарское нашествие привело к массовой ликвидации уделов в Черниговской земле» (Александров Д.Н. Указ. соч. С. 109), не согласуется с фактами: из семи существовавших в ее пределах в первой трети XIII в. княжений — Курского, Козельского, Путивльского, Новгород-Северского, Рыльского, Сновского, Трубчевского — с уверенностью можно предполагать исчезновение только двух последних; Курское и Рыльское княжения существовали по меньшей мере до 90-х гг. XIII в.; нет оснований полагать, что исчезли Новгород-Северское и Путивльское княжества, т. к. о южной Черниговщине практически нет известий источников. В то же время в середине — второй половине XIII в. появилось по меньшей мере шесть новых княжеств — Брянское, Карачевском Тарусско-Оболенское, Новосильское, Воргольское, Липовичское.

507

 Греков И.Б. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV–XVI вв. М., 1963. С. 17–18; он же. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. М., 1975. С. 23.

508

 См.: Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв. М., 1985. С. 190, 202.

509

 В Польше ее так и расценивали, см.: Болеслав-Юрий II, князь всей Малой Руси. С. 152 (письмо польского короля Владислава Локетека Папе Иоанну XXII 1323 г.).





510

 Смоленск ни разу не был взят татарами. В 1333 г. к нему подступал князь Дмитрий Брянский с татарскими отрядами: конфликт окончился миром (ПСРЛ. М., 1965. Т. 15. Вып. 1. Стб. 47). В 1339 г. Смоленск осаждала рать ханского посла Товлубия с союзными войсками великого князя владимирского Ивана Даниловича Калиты, князей суздальского, ростовского, юрьевского, фоминского и Друцкого: «И стоявши рать у Смоленьска немного дней, и отступивъ поиде прочь, а города не взяша» (Там же. Стб. 52).

511

 ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Вып. 1. С. 212; Т. 1. Стб. 511–512.

512

 Греков И.Б. Очерки по истории международных отношений… С. 19; он же. Восточная Европа и упадок Золотой Орды С. 24, прим.

513

 Это своеобразно проявилось в общественной мысли: в XIII–XIV вв. в новгородском летописании распространяются «патриотические» рефрены «местного» типа: «(умереть, пострадать, головы положить и т. д.) за святую Софию» (главный новгородский храм), причем они встречаются как в рассказах о внешних войнах, так и в повествованиях о конфликтах Новгорода с русскими князьями (См.: Горский А.Л. Представления о защите Отечества в средневековой Руси (XI–XV вв.) // Мировосприятие и самосознание русского общества (XI–XX вв). М., 1994).

514

 Часто встречается точка зрения, согласно которой объединительные процессы на Северо-Востоке Руси шли еще в XII — первой половине XIII в., нашествие оборвало их, а в XIV в. они «возобновляются» (Ключевский В.О. Указ. соч. Т. 1. С. 336; Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. О периодизации истории России эпохи феодализма // Вопросы истории. 1951. № 3. С. 60; Каргалов В.В. Указ. соч. С. 215; Сахаров А.М. Образование и развитие Российского государства в XIV–XVII вв. М., 1969. С. 26–27, 29; Греков И.Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды С. 14–19). Новейшие исследования показывают неверность такого мнения: политические процессы, шедшие в Северо-Восточной Руси в домонгольский период, сущностно отличны от объединительных тенденций, появившихся в XIV столетии (См.: Кучкин В.А. Формирование… С. 75–103, 315–317; Милов Л.В. О специфике феодальной раздробленности на Руси // История СССР. 1986. № 2. С. 144–146).

515

 На важность этого фактора для усиления владимирских князей обращал внимание А.Е. Пресняков (Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства. Очерки по истории XIII–XV столетий. Пг., 1918. С. 66, 100, 145–146).

516

 НIЛ. С. 39, 44.

517

 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 421–423; о дате см.: Бережков Н.Г. Указ. соч. С. 88.