Страница 10 из 13
– Мод… Как поживаешь?
Она отстраняется от меня и кладет мне руки на плечи. В ясных глазах я угадываю тень тревоги. Ничего странного: я впервые нагрянул к ней без предупреждения.
– Что ты здесь делаешь? Откуда приехал? Что-то случилось?
Она не слышала новости. Жаль… Я бы хотел, чтобы она уже все знала.
– Я выехал из Парижа прошлой ночью. До сегодняшнего утра был в Авиньоне. Мы можем пойти в дом? Мне нужно с тобой поговорить…
Мы сидим в гостиной и молчим. Мод плачет. Всхлипывая, незаметно вытирает глаза и нос платочком. Ошеломленная моим рассказом, она слушала, почти не перебивая. Я смотрю ей в лицо – наверняка слишком пристально. Как и дом, тетя выглядит изношенной и усталой. Я всегда отказывался признавать, что люди вокруг меня меняются, а теперь вижу вещи по-новому, более ясно, более жестоко.
На столике, на всегдашнем месте, стоит большая инкрустированная шкатулка. В ней лежат трубки моего отца, хранящиеся в войлочных мешочках. Я кладу пальцы на крышку, но не открываю ее, хотя очень хочется. Нужно держать ностальгию в узде.
Мод, снова всхлипывая, говорит:
– Не могу поверить… Нину посадят?
– Сейчас она в больнице, с ней хорошо обращаются.
Я не должен щадить ее. Дальше будет только хуже. Я выжидаю несколько секунд, прежде чем продолжить:
– Ты уверена, что имя этого человека ничего тебе не говорит? Далленбах… Грегори Далленбах. Постарайся вспомнить.
Я виню себя за тон, за то, что ставлю ее в унизительное положение, намекая на слабеющую память.
– Я уверена, что никогда не слышала этого имени.
– Когда мама должна была приехать к тебе?
– На следующей неделе. Во вторник, если быть точной… Три дня назад мы говорили по телефону.
– Она показалась тебе не такой, как всегда? Сказала что-нибудь странное?
– Нет. Она радовалась, что мы увидимся. Призналась, что скучает в Париже и хочет сменить обстановку.
Я почти убежден, что в поступке матери не было ничего преднамеренного, но знаю, что ей редко случалось проводить целую неделю в одиночестве в отеле.
– Мод, никто не знает Нину лучше тебя. Случившееся заставило меня осознать многие вещи. Об отце мне известно все – его происхождение, прошлое, ваша семья… Даже если б ничего не рассказывали, мне достаточно было бы зайти на его страницу в «Википедии», чтобы все узнать. А вот мама для меня загадка. Я понятия не имею, откуда она родом, – никогда не знал ни бабушку с дедушкой, ни других родственников. Словно она появилась на свет в тот день, когда встретила папу. Считаешь, это нормально? Кажется, меня все детство приучали никогда не расспрашивать о ней.
– Что ты такое говоришь?!
– Правду. Об отце – на здоровье, даже после его смерти все продолжало вращаться вокруг него: наследие, его работа, которую нужно сохранить, его память, мельница, которая стала настоящей святыней… А как же моя мать, где она во всем этом?
Мод подносит к губам сцепленные в замок пальцы, будто решила помолиться. Я вижу, насколько болезненным будет для нее этот разговор.
– Твои бабушка и дедушка умерли, когда Нине было всего тринадцать. У нее не было ни брата, ни сестры. Ее перекидывали из одной приемной семьи в другую, и она никогда не чувствовала себя как дома. Учитывая перенесенную травму, ты легко догадаешься, что у нее остались не самые забавные воспоминания о том времени. Вот почему она никогда об этом не говорит.
– Все это я уже слышал раньше, но рассказ о ее прошлом всегда сводился к нескольким пустым фразам. Сирота… Пресловутая автомобильная авария, в которой погибли дедушка и бабушка… Но где она произошла? Почему мы никогда не посещали их могилы? Почему я в глаза не видел ни одной фотографии, как будто семьи никогда и не было?!
– Тео, они умерли больше сорока лет назад. Всю свою жизнь Нина пыталась перевернуть страницу и построить новую жизнь. Ты можешь это понять?
– С трудом. Когда теряешь родителей в таком юном возрасте, не пытаешься заставить их исчезнуть, не можешь вычеркнуть детство из своей жизни. Прошлое всегда возвращается.
Мод смотрит на меня строже обычного.
– Что именно ты ищешь? Тебе не кажется, что все и так достаточно сложно? Какое отношение детство твоей матери имеет к случившемуся?
– Я пытаюсь понять, как мы могли до этого докатиться. Как моя мать, не причинившая вреда ни одной мухе, могла попытаться убить человека, просто поплавав в бассейне?.. В прошлом есть что-то, чего я не знаю, и я хочу выяснить, что именно.
В гостиной повисает тяжелая тишина. Я обвожу взглядом комнату.
Помню, в детстве стены были увешаны работами отца. Однажды летом все они исчезли, уступив место небольшим картинам и старым местным открыткам. Полагаю, Мод было невыносимо смотреть на эти реликвии. Как и Нине.
– Были у мамы другие мужчины, кроме отца?
– Тео! Думаешь, мне хочется говорить об этом с тобой?
– Она овдовела, когда ей не было двадцати пяти. Она всегда была невероятно красива. Кто поверит, что у нее ни с кем не было отношений?
Мод неодобрительно качает головой.
– Ты истинный мужчина… Хочешь сказать, что, если б твоя мать была уродиной, ты счел бы ситуацию нормальной?
– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Я с трудом представляю, сколько мужчин, должно быть, за ней ухаживали…
– Тебе никогда не приходило в голову, что Нина, возможно, пыталась защитить тебя?
– Защитить меня?
– Да, она овдовела в двадцать четыре года, а тебе было всего пять, когда умер Йозеф. Ужасно потерять отца в таком возрасте… Как бы ты отреагировал, если б Нина приводила домой мужчин? Сам знаешь, как некоторые дети страдают в подобной ситуации.
– Согласен – и могу понять, почему она пыталась вести себя сдержанно, когда я был ребенком. Но позже… Зачем скрывать от меня свои романы? Она не сделала бы ничего плохого, и я бы только радовался.
Мод наклоняет голову, кладет руки на колени.
– Нина познакомилась с твоим отцом, когда была совсем юной. До него в ее жизни не было ни одного мужчины. Отец был на тридцать лет старше! Ты хоть представляешь, что ей пришлось пережить? Слухи, злобные сплетни…
– Какие сплетни?
– Ты все знаешь об отце и должен понимать, о чем я говорю. Многие думали, что твоей маме нужны были деньги и слава Йозефа. Кое-кто упрекал его в том, что он быстро утешился после смерти первой жены в объятиях молодой и красивой девушки. Мой брат был обольстителем, бесполезно пытаться скрыть это; ты не представляешь, сколько женщин крутилось вокруг него. Но выбрал он ее. Она умела утешить его, успокоить тревоги, внушить желание продолжать фотографировать. Нина очень любила твоего отца. Это была безумная любовь, которую мало кто знает в жизни; она и подумать не могла, что Йозеф когда-нибудь исчезнет. Во всяком случае, так скоро…
Внезапно лицо Мод темнеет.
– Подожди, Тео… Ты думаешь, у Нины были отношения с этим мужчиной? Ты поэтому задаешь все эти вопросы?
– Еще недавно я мог поверить в подобное, но теперь все изменилось. Нина как-нибудь связана со Швейцарией?
– Швейцарией?
– Далленбах – швейцарец.
Она качает головой.
– Кажется, нет. Я помню, что Йозеф несколько раз ездил по работе в Женеву или Лозанну… Твои родители путешествовали, когда ты был маленьким; возможно, они бывали там, но не более того.
Я разочарован. Я надеялся, что Мод расскажет мне больше, но не остановлюсь на достигнутом.
– Нина посещала психиатра?
– Даже если и так, я бы тебе не сказала. Ты не имеешь права… не имеешь права копаться в жизни матери.
– Мод, она в больнице. Она не произнесла ни слова с момента нападения, не смогла даже шага сделать самостоятельно, когда полиция задержала ее. Поэтому я считаю, что имею право и обязан задавать вопросы.
– Мы с Ниной не говорим о подобном.
– Ты ее золовка и лучшая подруга. С кем она могла бы поговорить о таком, кроме тебя? Если у Нины есть психологические проблемы, ты должна мне сказать. В любом случае полиция в конце концов узнает об этом…