Черная мантия

Причиной ее колебаний был робкий рассвет, разгоняющий ночную тьму над болотом. Черная мантия до сих пор не сталкивалась со светом, если не считать причудливого фосфорического свечения глубоководных рыб. Но дневной свет был ей незнаком.

Тем временем становилось все светлее и рассветные лучи все настойчивее пробивались сквозь свинцовые тучи непогоды. Черная студенистая масса, совсем недавно обитавшая на густо-чернильном океанском дне, чувствовала, как в окружающий ее мир вторгается нечто неведомое. Она распустила во все стороны чувствительные щупальца, надеясь схватить и сокрушить ненавистный ей свет. Но чем яростнее она старалась, тем насыщеннее вибрациями становилась атмосфера вокруг нее.

И когда над вершинами деревьев солнце наконец обрушило на нее смертоносный заряд лучей, разъяренная, сбитая с толку тварь нехотя скользнула в омут и зарылась в мягкий придонный ил. Она оставалась там все то время, пока на небе неистовствовало солнце, а мелкие обитатели болота, крадучись, выходили из своих убежищ.

В одном из закоулков небольшого городка Клинтон-Сентер, что в нескольких милях от Уортонской топи, из жалкой неказистой лачуги, но дающей хоть какое-то подобие крыши над головой, вышел, спотыкаясь, заспанный Генри Хоссинг. Приложив козырьком руку к слезящимся глазам и поскребывая давно не бритую щеку, он равнодушно щурился на восходящее солнце. Этой ночью он плохо спал — и все из-за бури, грохот которой не давал ему сомкнуть глаз. Да и спать он лег на пустой желудок, а это никогда не шло Генри на пользу.

Опасливо глянув на улицу, он двинулся вперед, опустив голову и ссутулясь. Он всегда смотрел себе под ноги, не забывая при этом заглядывать в придорожные канавы в надежде отыскать случайную монетку.

Клинтон-Сентер был неласков к нему. Его жители скупились на милостыню, а вчера один из местных полицейских даже запретил ему приближаться к городу.

Бормоча под нос, он добрел до конца улицы и хотел уже перейти на другую сторону, как вдруг остановился и что-то быстро подобрал с мостовой. Это была смятая зеленая кредитка. Он неистово развернул ее, и на его щетинистом лице застыло выражение безумного, ошеломляющего восторга. Десять долларов! Такой кучи денег у него еще не было.

Аккуратно спрятав купюру в единственный не дырявый карман своей потрепанной серой куртки, он торопливо пересек улицу. Но на этот раз он прохаживался взглядом по магазинам и ресторанам.

Он задержался было у одного ресторана, но тот показался ему чересчур шикарным. Поколебавшись, он пошел дальше, и через несколько кварталов ему встретился ресторан попроще.

Когда Генри уселся, человек за стойкой покачал головой.

— Иди-ка отсюда, приятель. Сегодня нет бесплатного кофе.

Ухмыляясь во весь рот, бродяга вытащил свою десятидолларовую купюру и выложил ее на стойку.

— Здесь ведь хватит на приличный завтрак, дружище?

— Ладно, ладно, — раздраженно проворчал продавец, с подозрением рассматривая купюру. — Что будешь брать?

Генри Хоссинг заказал апельсиновый сок, яичницу с ветчиной, гренок, овсянку, дыню и кофе.

Он съел все, что ему принесли, до последней крошки, заказал еще три чашки кофе, оплатил по счету, словно двухдолларовые завтраки были ему не в диковину, и неспешно вышел на улицу.

Вскоре после полудня, насытившись трехдолларовым обедом, Генри увидел магазин спиртных напитков. Остановившись напротив, он нерешительно мял в руках пятидолларовую купюру. Рассеянно улыбаясь, он пересек наконец дорогу, вошел в магазин и купил кварту ржаного виски.

Позже, уже на улице, он долго колебался, не зная, куда лучше отправиться. Возвращаться в свою лачугу не хотелось, и он зашагал к Уортонской топи. Навряд ли у местной полиции возникнет желание беспокоить его там, к тому же небо уже прояснялось и стало тепло. Одним словом, спешить в лачугу было незачем.

Свернув с дороги, огибавшей топь на несколько миль от города, он пересек заболоченный луг, пробрался через поросли низкого кустарника и устроился под амбровым деревом на опушке леса.

Ближе к вечеру Генри был уже порядочно на взводе и даже не думал возвращаться в Клинтон-Сентер. С трудом оторвавшись от ленивого потока бесформенных мыслей, он заставил себя собрать в лесу немного валежника для костра и снова уселся на мягкий мох под деревом.

С наступлением сумерек он слегка вздремнул. Затем, когда на топд легли длинные черные тени деревьев, он, стряхнув с себя сон, развел небольшой костерок и вновь переключился на бутылку, содержимое которой быстро уменьшалось.

Блаженные расплывчатые грезы убаюкивали его. И вдруг колдовские чары рассеялись.

Трепещущие язычки пламени к тому времени почти угасли, и жутковатое свечение головешек освещало лишь узкое пространство под амбровым деревом. Генри насторожился. Его внезапно охватило острое чувство неотвратимой опасности, затаившейся в ночи.

Он встал, пошатываясь, заглянул за амбровое дерево и со страхом стал вглядываться в ночные тени. В непроницаемой темноте, окружавшей со всех сторон тускнеющую арку света от костра, он ничего угрожающего не заметил.

Неожиданно Генри ощутил зловоние и вздрогнул. Нестерпимую вонь не мог заглушить даже запах дешевого виски, облачком витавший вокруг него. Отвратительный, тошнотворный смрад отдаленно напоминал вонь от гниющей рыбы. Или нет?.. А может, вчерашняя буря забросила в болото некое существо, которое долгие века лежало на дне океана и разлагалось?.. По спине пополз противный холодок.

С нарастающей тревогой он огляделся вокруг, ища взглядом валежник, чтобы оживить умирающий огонь.

Но рядом валялось лишь несколько веток. Генри бросил их на тлеющие головни; вверх взметнулись яркие язычки пламени и тут же опали.

Он прислушался. Ему почудился — а может, вовсе не почудился — странный звук в кустах неподалеку, словно там кто-то полз, а при вспышке пламени слегка отпрянул.

Человека охватил панический страх. Он вдруг понял, что ему не спастись. В этом жутком, кромешном мраке кто-то прячется и смотрит на него. И ждет, когда погаснет его костер, потому что боится света.

Обезумев от ужаса, Генри озирался вокруг в поисках валежника. Но ничего не было. Не было в пределах, очерченных слабым свечением костра. А идти в темноту Генри не решался.

Его стала бить нервная дрожь. Он пытался закричать, но у него перехватило дыхание, и он не смог выдавить из себя ни единого звука.

Тошнотворный запах усилился. Сейчас он явственно слышал странный тягуче-скользящий звук в черных тенях вне тускнеющего светового круга.

Генри беспомощно смотрел, как догорает его крохотный костер. И вот последняя тлеющая головня разломилась, выстрелив искрами. На короткое мгновение вспышка выхватила из темноты жуткое существо, которое почти выползло из кустов.

Со страшной скоростью оно устремилось к Генри. Все его страхи, которых он натерпелся за целую жизнь, все дурные предчувствия и ночные кошмары воплотились в этом чудовище, будто сам дьявол пришел по его душу.

Мучительный, душераздирающий крик вырвался из его груди и тут же оборвался, придавленный огромной черной тенью, поглотившей Генри Хоссинга.

Джайлс Гауз, Старина Гауз, поднялся с постели после восьми часов изнурительного сна и ночных кошмаров. В тягостном настроении он пошел на кухню и заварил себе кофе. Его ветхий домик, стоявший на краю Уортонской топи, насквозь пропах тухлой океанской водой. Неприятный запах беспокоил его уже с полуночи. Он часто просыпался, а в его обрывочных снах метались зловещее тени, предвещавшие беду.

Позавтракав и прихватив в кладовой ведро для молока, он с ворчанием отправился в сарай к своей единственной корове.

Уже у сарая, Джайлс вновь почувствовал тот самый отвратительный запах, который преследовал его чуть ли не всю ночь.

— Уортонская топь! Вот что это такое! — произнес он и погрозил болоту кулаком.

В сарае запах усилился. Нахмурившись, он подошел к шаткому стойлу, где держал свою корову Сару.

Джайлс замер. Сара исчезла. В стойле было пусто.