Сигиец

Это было действительно живописное место, и многие, даже именитые художники не считали зазорным запечатлеть его красоты и достойных обитателей. Другими местами, удостоившимися собственной картины, были анрийский порт и Зеевахт, отчего у тех, кто никогда не бывал в Анрии, складывалось впечатление, будто весь город только и состоит из проспекта, порта и форта. Хотя на деле Анрия разрослась до размеров настоящего гиганта, где жило больше полумиллиона человек. Но другие улицы не привлекали рабов искусства, которые не сильно жалуют грязь, разруху, неприятные физиономии и нескладные фигуры.

Когда часы показали за полдень, а кафе и ресторации заполнились изволившими отобедать господами, к дверям гостиницы «Империя» подошел некий человек. Швейцар заприметил его еще издали, потому как незнакомец выделялся своей походкой. Пешеходы на Имперском проспекте обычно никуда не торопились, хвастали собой, любовались видами и пребывали в том блаженном расположении духа, который присущ любому, кто добился в жизни успеха. Этот же шел твердо, быстро, по сторонам не смотрел, и над ним как будто собирались мрачные тучи решительности и сосредоточенности.

Подойдя к дверям «Империи», он немного постоял, разглядывая фасад гостиницы, потом поднялся по ступеням и протянул руку к дверной ручке. Швейцар практически не пошевелился, лишь выбросил из-за спины руку, опередив незнакомца, но не с тем, чтобы открыть дверь.

— Простите, майнхэрр, — глядя строго перед собой, вежливо произнес он, — но известно ли вам, что это за место?

— Да, — коротко ответил незнакомец.

— А известно ли вам, что в таком виде сюда не пускают, майнхэрр?

— Нет.

— Теперь вам это известно, майнхэрр, а посему…

Швейцар не договорил, против своего желания повернув к незнакомцу голову. Он встретился с взглядом вроде бы самых обыкновенных глаз, но что-то в них крылось такое, отчего решимость привратника поколебалась. Незнакомец просто смотрел с бесконечной невозмутимостью, но было бы лучше, если бы в его глазах разгоралось возмущение, негодование, желание устроить скандал, ненависть, в конце концов. Было бы лучше, если бы незнакомец принялся угрожать или попытался вломиться в двери, но он просто стоял и смотрел на швейцара.

Привратник нерешительно убрал с ручки руку и заложил за спину, отвернулся, пытаясь сконцентрироваться на фасаде банка Винчентти с противоположной стороны проспекта, но у него это не получалось. Он нервно моргал, а глаза сами собой косились на незнакомца в надежде, чтобы тот перестал таращиться и скорее бы уже убрался хоть куда-нибудь. И когда фремде открыл дверь и скрылся в фойе гостиницы, швейцар облегченно вздохнул и утер лоб тыльной стороной ладони. Рука дрожала.

В фойе, не считая портье за стойкой, было безлюдно и практически тихо. Тишину нарушало лишь редкое, отдающееся эхом тиканье дорогого часового шкафа. Немногочисленные постояльцы «Империи» обычно возвращались к позднему вечеру, так что гонять обслугу и брюзжать по поводу и без имел удовольствие только господин Терье, который редко выходил из своего кабинета. Поэтому портье позволил себе ненадолго присесть и украдкой запихнуть в рот крутон, добытый располагающей к нему служанкой. И был очень недоволен, когда дверь в гостиницу распахнулась.

Портье своего недовольства не выказал, мгновенно подскочил и вытянулся, проглатывая кусок хлеба так, словно того и вовсе не было. Однако, когда посетитель приблизился к стойке, портье, хоть и безупречно владел лицом, все же не смог удержать брови, ползущие на лоб от удивления. Работая в таком месте, как «Империя», волей-неволей заразишься всеобщим снобизмом и высокомерием. И если на человеке не надет годовой бюджет провинции, значит, он просто нищий. А конкретно этот не носил годового бюджета даже самого портье.

Однако портье придерживался строгого правила в работе: если кто-то оказывался в фойе, портье совершенно не волновало, как он сюда прошел и кем, собственно, является. Если пропустили, значит, он, по меньшей мере, достоин дежурной улыбки и попытки вежливого обхождения.

— Добрый день, майнхэрр, — протянул портье. — Чем могу служить?

— Артур ван Геер, — сказал незнакомец.

— Простите? — переспросил портье, хотя прекрасно расслышал это имя.

— Артур ван Геер здесь?

Портье приложил усилие, чтобы сохранить приветливую улыбку на лице.

— Прошу прощения, — вежливо проговорил он, — но мы не разглашаем информацию о наших постоя…

Портье нерешительно умолк. В фойе почему-то сделалось жарко, а узкий воротничок надавил на шею. Портье нервно перемялся с ноги на ногу и тихо кашлянул — незнакомец смотрел на него. Просто смотрел и не моргал, но от этого взгляда хотелось провалиться под землю. Хотелось сделать что угодно, лишь бы он перестал так таращиться.

Руки портье сами потянулись к регистрационной книге.

— Да, — после недолгих поисков объявил он, — за хэрром ван Геером зарезервирован номер, однако сам хэрр ван Геер еще не заселился.

Незнакомец сосредоточил на портье взгляд. Тот в ответ едва не задрожал, чувствуя, как его прошибают насквозь ледяные иглы. Портье вдруг с ужасом осознал, что захоти он солгать, не смог.

— Если не верите, — нервно проговорил он, — можете удостовериться сами, — и портье развернул к незнакомцу регистрационную книгу, указывая пальцем на нужную строчку.

Незнакомец даже не взглянул. Вместо этого задрал голову и принялся смотреть куда-то под потолок. Портье беззвучно выдохнул, радуясь, что равнодушные глаза перестали таращиться на него, и украдкой поправил воротничок. В какой-то момент показалось, что глаза незнакомца заволокло ровной зеркально-серебряной гладью. Это почему-то захватило все внимание портье. Он даже привстал на цыпочки, чтобы убедиться, что ему не кажется.

Незнакомец наконец-то моргнул, пожалуй, первый раз за все время, что находился в фойе, опустил голову. Глаза у него все же были самыми обыкновенными.

— Когда? — спросил он.

— Простите? — кашлянул портье, надеясь, что горящие от неловкости щеки не сильно выдают его.

— Когда он будет?

Портье удержал рвущийся наружу мученический стон.

— Покорнейше прошу меня извинить, но это мне не известно. Номер записан за ним на неопределенный срок, так как хэрр ван Геер часто останавливается в нашей гостинице. Возможно, он прибудет через пару дней или через неделю…

Незнакомец выслушал с каменным выражением лица. Ничего не сказал. И от этого равнодушия портье сделалось еще неуютнее, чем было до этого.

— Если желаете, можете оставить для него сообщение, — попытался он успокоить себя и удостовериться, что говорил не в пустоту. — Не сомневайтесь, мы передадим его лично в руки.

Незнакомец прикрыл глаза, на секунду задумался.

— Нет, — сказал он, развернулся и отошел от стойки. Бесшумно. В фойе даже каблучки невесомой кокетки в воздушном платье отдавались громогласным эхом, слышимым на другом конце Имперского проспекта. А этот верзила ростом не меньше шести футов ступал, не издавая ни звука.

Когда он вышел, портье облегченно выдохнул и вдруг тревожно заморгал, задумчиво наморщив лоб. Вроде бы проблем с памятью не было, а лицо этого странного, пугающего человека совершенно не запомнилось. Словно никто и не приходил.

Бруно был доволен тем, как проходил день. В карманах звенели честно выклянченные нечестно заработанные нидеры, сам был полон сил и предвкушал заслуженное вечернее безделье. Ему нравилось быть предоставленным самому себе, и в слове «бездельник» он не видел ничего предосудительного. Конечно, настроение несколько омрачала встреча с коллекторами Беделара, собирающими «налог», но с этим ничего не поделаешь. К тому же причитающейся доли Маэстро хватало не только на еду; он умудрялся даже кое-что скапливать «на старость». Правда, если кто-нибудь об этом узнает, ему не поздоровится, поэтому никто и не знал.