Сигиец

Сигиец

Вступление

— Гюрд-калидж, сайиде ар Залам, — объявил капитан шхуны «Ямаар» Сулим ар Фустам шайех-Амар, указывая на бухту, в которую неторопливо направлялся корабль. — Ветер попутный, хвала Альджару, — Сулим коротко воздел руки к небу, — скоро мы бросим якорь в порту Аль-Ануры.

Стоявший на шканцах рядом с капитаном Уго ар Залам молча кивнул, не отрывая сосредоточенного взгляда от бескрайней Ландрии, называемой сельджаарцами Ла-Арди. От бухты Гюрд-калидж, известной менншинам под именем Гердовой. От охранявшего вход в бухту форта Зеевахт, обозначенного на кабирских военных картах как «Мадафи-калеа». И от видневшегося уже отсюда огромного порта Аль-Ануры, именуемой ландрийцами Анрией. Города, где этот странный человек, единственный пассажир шхуны «Ямаар», должен сойти на берег к вящему облегчению капитана.

Около года назад Сулим ар Фустам попал в неприятную ситуацию с таможенными службами Шамсита. Ему помогли добрые люди, уладили все вопросы, взяв под свое крыло, тем самым обеспечив надежную защиту от особо рьяных и любопытных таможенников в дальнейшем. Однако взамен добрые люди иногда просили об ответной услуге, и с тех пор капитан Сулим закрывал глаза на лишний ящик или бочку в трюме или брал на борт пассажиров, которым не нужно задавать лишних вопросов. За это капитан получал от добрых людей скромную, но приятно оттягивающую карман плату.

В этот раз повезло, как казалось поначалу: заплатили больше, чем обычно, а пассажир оказался не самым хлопотным из тех, что поднимались на борт «Ямаара». Однако уже через день Сулим пожалел, что связался с сомнительным типом. Во-первых, его вряд ли звали Уго ар Залам. Пассажир отчаянно пытался сойти за кабирца, но не был ни сельджаарцем, ни гутунийцем, ни уж тем более мушерадом. Он был хурбе, иноземцем, хоть и говорил без малейшего акцента на зависть самому пророку Зааб-наби. Во-вторых, одежда, явно снятая с плеча кабирского офицера, наталкивала на самые неприятные мысли. Ну и в-третьих, само присутствие этого ар Залама скверно действовало не только на капитана, но и на всю команду. Пассажир практически не ел, казалось, вовсе не спал, почти ничего не говорил, большую часть плавания проводил в кают-компании, лишь изредка поднимаясь на палубу. Но если уж поднимался, то передвигался словно привидение, вынуждая матросов поминать священное имя Альджара каждый раз, когда ар Залам встречался с ними взглядом. Даже сам капитан ар Фустам, повидавший за свою жизнь многое и многих, боялся смотреть этому человеку в глаза, равнодушные и холодные, словно мертвые. Потусторонние.

Все дошло до того, что Сулим последние десять дней стал непрерывно размышлять об иблисах холодных песков, приходящих за грешниками во мраке ночи из Фара-Азлия, однако упрямо гнал подозрения прочь. Ведь шхуна, как и положено, была освящена за немалые деньги и защищена от происков злых духов Эджи, а Сулим, как и любой кабирец, верил в чудодейственную силу молитв и божественную помощь, ибо ни один иблис ночи не проникнет туда, где сияет солнце Альджара.

— Благодарю, — сказал ар Залам. Голос, как и глаза, был таким же неживым. — Не доставил неудобств?

— Что вы, сайиде, — отозвался Сулим, заложив руки за спину и делая вид, что нечто на горизонте настолько важно, что можно не смотреть на собеседника. — Альджар свидетель, ваше присутствие — честь для меня. Если вам когда-нибудь вновь потребуется пересечь море, знайте, вы — всегда желанный гость на борту «Ямаара».

Что-то заставило Сулима повернуть голову — пассажир смотрел на него. Молча. Он часто долго молчал, прежде чем что-то сказать, и от этого делалось не по себе: его лицо было неподвижным, каменным, с неменяющимся отсутствующе-безразличным выражением. Шевелились только губы, когда он что-то говорил.

— Нет, — сказал ар Залам.

Сулим легко вздохнул, не решившись уточнить, что собеседник имел в виду.

Яркое утреннее солнце слепило глаза. Ветер нес соленый запах Гарнунского моря. Шумели бьющие о корпус шхуны волны. Пели работающие на палубе матросы. Кричали встречающие приближающийся к суше корабль чайки.

— В порту возникнут сложности? — спросил пассажир, прервав молчание.

— Не должны, — неуверенно возразил Сулим и облокотился о фальшборт шканцев. — Я торговал с лаардийцами еще до войны и не испытывал сложностей даже тогда. А теперь, когда султан живет с ними в мире, кабирским купцам на Ла-Арди не чинят препятствий. Выгоды от торговли стоят выше ненависти.

Ар Залам повернул к капитану голову, вновь пристально посмотрел на него. Сулим задумчиво поскреб черную бороду. Ему казалось, что когда он увидит берег, неприязнь к пассажиру начнет медленно, но верно сходить на нет. Однако, чем ближе «Ямаар» подходил к Аль-Ануре, тем меньше Уго ар Залам нравился капитану.

— Будьте уверены, сайиде, — тем не менее произнес он, — Сулим ар Фустам верен данному однажды слову, Альджар тому свидетель. Я обещал доставить вас в Аль-Ануру и выполню обещание. Не родился еще на Ла-Арди человек, который нашел бы на борту «Ямаара» то, что найти не должен. Или кого, — добавил капитан, хитро улыбнувшись.

— Не сомневаюсь, — сказал Уго ар Залам, — в словах лучшего контрабандиста Сакил-Алула. Но не должен обязывать больше, чем уже обязал. Благодарю за верность слову. И что не позволили команде выбросить этого за борт.

Сулим тревожно напрягся, чувствуя, как неприятный холодок пробегает по спине. Пассажир как будто читал его мысли. Как будто слышал тихий разговор с боцманом, еще четыре дня назад предлагавшим перерезать нервирующему экипаж пассажиру глотку и бросить его на корм акулам. Сулим был всего в шаге от согласия, но вовремя одумался.

— Пожалуйста… — растерянно пробормотал Сулим.

Однако Уго ар Залам уже вряд ли слушал его, молча разглядывая береговую линию и приближающийся порт Аль-Ануры.

Адам Кляйн смотрел, как «Ямаар» швартуется к деревянному причалу. Таможня и начальник порта получили прямой приказ пропустить кабирскую шхуну вне очереди и приступить к досмотру немедля еще за пару дней до прибытия «Ямаара», и Адам нервничал, предчувствуя недоброе. С капитаном он был знаком лично и не раз закрывал глаза на провоз запрещенных товаров. Ничего серьезного и опасного на самом деле, так, всякая мелочь, от продажи которой были довольны все: и Сулим ар Фустам, и Адам Кляйн, и барыги, и уж тем более жадные до диковинок имперские граждане.

И вот теперь скромный гешефт грозили прикрыть. Видимо, ар Фустам кому-то сильно насолил. А может, хотели поставить его в пример и назидание другим ушлым кабирским торгашам. Показать, что анрийская таможня все-таки не дремлет, не совсем еще погрязла в коррупции, а власти следят за исполнением законов и борются с Большой Шестеркой. В общем, очередная показуха, чтобы прикрыть чью-то задницу из городской администрации.

Однако этим утром таможенник понял, что все еще хуже, когда к причалу с ним отправились двое неприятных типов в одинаковых серых сюртуках, цилиндрах и круглых очках с темными стеклами. Так одевались только колдуны Ложи, отчего-то наивно полагавшие, что, раз спрятали паршивые зенки, их никто не признает. Колдунов в Анрии не очень жаловали, даже их официального отделения в городе не имелось, поэтому Ложа обделывала свои дела осторожно, только с согласия и за солидные взятки главарям Большой Шестерки. Но колдун, привыкший считать себя хозяином мира, колдуном остается всегда, и эти обращались к Адаму исключительно в надменно-приказном порядке, нетерпеливо ожидая, когда матросы «Ямаара» и докеры закрепят швартовы. Один из них, со следами сильного ожога на левой щеке, даже с умным видом погонял рабочих, как будто это могло помочь делу. Адам всеми силами пытался сохранять серьезный вид и не сгореть со стыда. Кляйну всегда было невыносимо неловко и стыдно, когда кто-нибудь выставлял себя круглым идиотом в его присутствии.