За пределом

— Поднимайся, — дёрнул я её вверх, ставя нормально.

И она покорно встала. Даже сейчас она не пыталась сопротивляться. Жалкое зрелище… Почему они не борются, почему никто не пытается бороться даже перед лицом смерти? Ведь у неё же дочь, она даже не пытается убежать.

— Умоляю-умоляю-умоляю… Руд, пожалуйста, мой волчонок, моя Сьюзи, не оставляй её сиротой, прошу тебя, она всего лишь ребёнок… нам и так досталось, прошу тебя… Не ради меня, ради неё. Чтоб она не была одна… пожалуйста, она не выживет без опеки… она ещё такая глупая и маленькая…

И вновь она разревелась навзрыд, спрятав лицо в ладонях и сотрясаясь всем телом.

Мы лишь хотели спасти сестёр. Так сильно, что пожертвовали жизнью других. И теперь, когда всё кончено, когда у нас есть всё для цели… я хочу мести, от которой будет ни холодно, ни жарко никому, кроме меня.

Но я не стал настолько другим, как говорят все мои родные, что теперь не могу различить необходимость и собственные желания. Что бы я ни думал, что бы ни хотел, я знал правду — она делала это ради родного человека, и уж точно не мне её судить. Будет просто ещё одна смерть и мнимое чувство свершившегося правосудия.

Угрозы, проклятия, ненависть — это лишь слова, пустой звук. Всегда имеет значение только материальная реальность. А материальная реальность будет заключаться в том, что в мире появится ещё одна Сирень, такая же озлобленная и одинокая, как и та, что передо мной.

Месть ничего не даст, кроме боли, ребёнку, которого Сирень любила и грела своей заботой.

В конечном итоге, я имел своё мнение, и кто бы что ни сказал, я не собирался опускаться на уровень тех, кто пытался кинуть меня на деньги. Я имею свои принципы, которые влияют на настоящее, и не собираюсь подстраиваться под остальных, словно послушный скот.

— Пошла, — подтолкнул я её в спину дулом пистолета. — Без глупостей, Сирень.

Я подвёл её к багажнику, после чего, одной рукой держа пистолет наготове, другой открыл его.

— Забирай.

Реакция была… никакой. Она просто рыдала. Насколько надо быть… такой? Мне пришлось чувствительно ткнуть её в спину стволом, чтоб добиться хоть небольшой реакции.

— Забирай, Сирень, — поднял я голос.

Она приподняла голову и обернулась, словно не веря мне.

— А?

— Забирай деньги и убирайся, Сирень.

— Я… деньги? — она тяжело дышала, а лицо так вообще было красным, опухшим и мокрым. Она вся буквально скукожилась, будто её изо дня в день избивают.

— Деньги. Забирай и проваливай, Сирень, — я отошёл назад. — Я буду считать до десяти. И если ты не свалишь отсюда, я сделаю то, что задумал изначально.

— Я… ты…

— Раз!

На «два» Сирень, кажется, смогла совладать с собственным телом, а на «три» вытащила аж две сумки, после чего, немного хромая, потащила их волоком по земле в сторону машины, ни разу не оглянувшись. То ли боялась получить пулю, то ли просто хотела подальше убраться от меня и этого города в принципе.

Меньше чем через минуту я уже провожал её взглядом.

Сделал ли я правильно?

Да, я считаю, что сделал правильно. Хватит с меня смертей и убийств. Я не собирался и не стану таким, какими были те, с кем мне пришлось столкнуться. В конце концов, меня ждала сестра и новая, пусть уже и другая жизнь. Оставалось лишь добраться до больницы.

Была глубокая ночь, когда я подъехал к больнице.

Естественно, что я не стал парковать машину близко, как и не стал тащить за собой сумки с деньгами. Надо было сначала поговорить насчёт того, чтоб оплатить операцию наличкой, после чего уже можно будет принести сумки с деньгами. Это при варианте, что они не смогут подождать несколько дней прежде, чем мы сможем отмыть с Натали деньги в казино и там уже куда более безопасно получить уже наши деньги на счёт и оплатить всё.

Но прежде чем решать эти вопросы, надо было поговорить с врачом, а потом заглянуть к матери и убедиться, что всё хорошо. Надо сказать им, что всё в порядке, что всё позади и теперь никому ничего не угрожает. Я должен был удостовериться, что с моей семьёй всё в порядке.

В больнице практически никого в этот час не было. Только охранник лениво бросил взгляд на меня, после чего вновь уставился в телефон. Здесь же сидели одинокие люди, то ли к врачу, то ли ждущие своих родственников или новостей о них. Больница переходила в состояние сна, готовясь прикрыть свои двери на ночь.

Но я успел до закрытия. Я молодец, всё успеваю сегодня. Правда, лифт оказался отключён, что несколько удручало. Пришлось подниматься по лестнице. И пусть сил после двух последних дней не было, я всё равно упорно, не снижая темпа, забирался на нужный этаж. На одном энтузиазме и волнении о близких, можно сказать.

Нужный этаж встретил меня практически абсолютной тишиной. Здесь и так всегда было маловато медсестёр и врачей, но теперь вообще никого не было. Было точно так же пусто и на этаже, где располагалась реанимация. Она в принципе не отличалась особой оживлённостью, когда мне здесь приходилось бывать при прошлых визитах, но теперь здесь всё выглядело в прямом смысле этого слова мёртвым. От такого у меня даже невольно мурашки пошли по коже.

Белый длинный коридор оканчивался дверью, которая всегда была заперта и открывалась, только если тебе давали разрешение на посещение. По бокам были двери во всевозможные кабинеты и даже лекционные залы и залы совещания. Вдоль стен стояли скромные скамейки. На одной из которых и сидела одинокая фигура моего отца.

Каждый раз, когда Наталиэль сюда попадала, он сидел вот так и ждал новостей о ней. Или мама, в зависимости от того, у кого сейчас было меньше работы. Видимо, в этот раз выпала его очередь. Он не поворачивал ко мне головы до тех пор, пока я не подошёл ближе. Словно не слышал даже моих шагов.

— Я пришёл, — тихо сообщил я о своём присутствии.

Отец посмотрел на меня каким-то пустым безразличным взглядом, словно не мог узнать меня.

— Я вижу, — сипло отозвался он. — Только зачем?

— У меня есть деньги, — перешёл я сразу к теме. — Теперь мы можем оплатить лечение Наталиэль.

Молчит. Почему-то молчит. Ещё сильнее свесил голову, словно поняв что-то.

— Пап? — позвал я.

— Зря ты пришёл сюда, Нурдаулет, — вздохнул он, подняв ко мне взгляд. — Ты серьёзно считаешь, что можешь вот так просто прийти и использовать эти деньги?

— Не вижу в этом ничего сложного или плохого, — нахмурился я.

— Зато я вижу в этом плохое. И сложность. Огромную сложность.

— Будто это кого-то волнует… — пробормотал я.

— Боюсь, что есть те, кого это волнует. Ты умный парень, но молод, потому допускаешь ошибки.

— Ты про дом?

— Именно. Ты никогда не думал, что за всё приходится отвечать?

— И я отвечу. Когда-нибудь.

— Когда-нибудь, — хмыкнул с грустной усмешкой он. — Когда-нибудь… Из-за тебя мать в реанимации до сих пор, — вполголоса ответил он. — Если тебе кажется, что этого мало, то и твоя сестра Натали попала в больницу тоже. А ты мне говоришь, что за всё ответишь когда-нибудь. Как ты не понимаешь, что ты натворил…

— Я сделал всё, что от меня зависело, — хмуро ответил я. — Всё ещё можно исправить, и мы сможем жить дальше.

— Ты знаешь, что великие цели требуют жертв? — пристально посмотрел он мне в глаза. — Готов ли ты взять ответственность за то, что сделал, Нурдаулет?

Я не ответил, лишь подтянулся, приподняв подбородок.

Мы смотрели на друг друга — я со злостью, он с какой-то вселенской грустью, будто это он прошёл через всё, что пришлось пройти мне. Едва ли его лицо можно было теперь назвать мужественным. Отец словно состарился на много лет. Он отвернулся от меня и взглянул на дверь позади, ведущую в реанимацию, словно она была интереснее его родного сына. Мы молчали около минуты, прежде чем он нарушил тишину.

— Я знаю, — едва слышно начал он. — То, что случилось — моя вина. Потому что я не смог защитить свою семью и позволил случившемуся произойти. Но то, что сделал ты…