Страница 8 из 122
— Считайте спокойнее. Дышите ровно и глубоко.
Голос Вольфа доносился до больного уже как бы издалека. Он вдруг начал считать неестественно громко, а через секунду перешел на невнятное бормотание. И замолчал, дыша ровно и глубоко.
— Можно? — спросил Вольф.
Присутствующие замерли и невольно подались вперед, когда Вольф ввел пациенту, опять-таки внутривенно, РМ-089. Спящий расслабленно обмяк. Знакомый эффект — как от индейского кураре. Взгляды устремились на грудную клетку пациента: он спокойно спал. Бергер следил за кардиограммой, которая показывала ровный, без малейших изменений, сердечный ритм.
Вольф взял в руки склянку с эфиром. Первые капли упали на наркозную маску, закрывающую рот и нос пациента. Зрители, искушенные в своем деле профессионалы, скептически наблюдали, как Вольф медленно, через равные промежутки времени, роняет из склянки одну-две капли, а Бергер и Рунге меж тем отработанными движениями удаляют воспаленный отросток. Операция прошла без осложнений, как всякое обычное вмешательство такого рода, и все же лучше, чем всегда, поскольку расслабленность мышц облегчила хирургам работу в брюшной полости, а это — прямая заслуга РМ-089.
Когда брюшину зашили, Вольф дал пациенту антидотум, тот же, что используют против кураре. Пациент проснулся.
Удивленно открыл глаза. Издалека доносился невнятный говор. Ну и крепко же он спал! Чье-то лицо с улыбкой склонилось над ним.
— Как вы себя чувствуете?
Мысли пока ворочались туговато. Он старался вспомнить, откуда ему знакомо это лицо, и не мог. Над головой огромная зеркальная лампа, сбоку звякают какие-то металлические предметы. Наконец он сообразил, где находится.
Заплетающимся языком, как пьяный, выдавил:
— Уже все или вы еще не начинали? Тогда давайте!
Громовой хохот. Больной вдруг приподнялся (Вольф даже не успел его остановить), но тотчас же снова откинулся назад и застонал от резкой боли.
— Спокойно, спокойно, мой мальчик. Скакать от радости будем недельки через две, — укоризненно сказал Бергер. То, что пациент смог подняться, как нельзя лучше говорило о том, что РМ-089 перестал действовать. Первое клиническое испытание прошло вполне удачно.
Все бросились поздравлять Бергера. Вольф и Виттит смотрели друг на друга. Что ж, игра стоила свеч. Только часа два-три спустя, когда победный энтузиазм несколько поостыл, на них навалилась неимоверная усталость — результат напряжения последних месяцев.
Закончив свой рассказ, Бергер задумчиво глядел в пространство. Вчерашней приподнятости как не бывало. Еще накануне вечером он наказывал сестре Лоре особенно внимательно присматривать ночью за этим больным и в случае чего сразу звонить ему. Она уже не позвонит. Никогда.
— Как сегодня ваш больной? — спросил Гайер, который до сих пор молчал, пытаясь вникнуть в медицинские проблемы.
Бергер не успел ответить, ему помешал майор:
— Выходит, отцом идеи и первопроходцем был доктор Виттит. А значит, он больше кого бы то ни было занимался этим проектом. Думаю, товарищ обер-лейтенант, надо его к нам вызвать. Наверняка кое-что расскажет.
Гайер пометил себе: «Вызвать фармаколога в управление».
В комнате посветлело. Матовые оконные стекла гасили яркость солнечных лучей. Впрочем, никто этого не заметил. Зверская жестокость случившегося проступила сейчас, при свете дня, до боли мучительно.
2
Общежитие медсестер — перестроенный мансардный этаж одной из клиник — было расположено поблизости. Весть об утренних событиях докатилась уже и сюда, обер-лейтенант Гайер понял это сразу, едва вошел в кабинет директрисы. Она была растерянна и без конца твердила, что сделает все от нее зависящее, чтобы помочь следствию. О господи, подумал Гайер, за километр видно любительницу детективов! И он без долгих разговоров попросил ключ от комнаты Лоры Гальбах.
Комната оказалась небольшая, обставленная стандартной мебелью: стол, шкаф, кровать, стулья. Кресло-качалка, видимо, не казенное. На стенах циновки, репродукции Рембрандта. Свернутая перина — вместо спинки на кровати.
Гайер взглянул в окно. На золоченом куполе Русской церкви дробилось солнце. Прямо под окном рос одинокий тополь.
Обер-лейтенант начал методичный осмотр помещения. Директриса молча наблюдала за ним. В платяном шкафу развешана одежда. В ящиках аккуратные стопки белья. На шкафу чемодан. Пустой. Даже в боковых карманах ничего нет.
Он сам не знал, что ищет. Может, письма? Или дневник? А есть ли в этой комнате вообще хоть малюсенькая зацепка, от которой протянулась бы ниточка к убийству? Странно, что нигде не видно портрета какого-нибудь молодого парня. Либо у нее не было друга, либо она имела собственное мнение насчет вывешивания фотографий на всеобщее обозрение.
В ящике стола — сберегательная книжка на несколько сот марок, членские билеты различных обществ, почтовая бумага, марки, конверты, копия свидетельства об окончании медучилища, почетные грамоты: все по порядку сложено в коричневую кожаную папку. А вот ей как будто никто и не писал.
Обер-лейтенант перелистал книги на полке. В литературе Лора Гальбах явно отдавала предпочтение французам прошлого века: Бальзак, Стендаль, Золя и Гюго мирно соседствовали друг с другом. Только зацепок по-прежнему никаких.
Н-да, негусто. Гайер сел на кровать, которая нещадно заскрипела, достал сигарету и закурил, а спичку выбросил в открытое окно; за эту привычку ему не раз уже доставалось, но отказаться от нее было выше его сил — жалко ведь, такого совершенства достиг! Директриса, заметив его сокрушенное движение, воздержалась от укоризненной реплики.
Он попытался вновь мысленно подытожить обстоятельства. Около двадцати трех часов сестра Ева в последний раз видела Лору Гальбах. Ей кто-то звонил. Несомненно мужчина. После двадцати четырех часов она была мертва. Застрелена в лаборатории, примыкающей к отделению. Что она делала в лаборатории? Может быть, ее туда вызвал тот, кто звонил? И кто же это был? Ее друг? Союзник или сообщник? Он наверняка знал, что и как, поскольку соединился напрямую, а не через коммутатор. Об этом сообщил вахтер, который с двадцати трех часов обслуживал заодно и коммутатор. Кому люди дают свой прямой телефон? Конечно, хорошим знакомым. Впрочем, не исключено, что звонил один из прежних пациентов клиники. Поэтому надо проверить всех, кто здесь лечился. И не только во втором отделении. Какую роль сыграла лаборатория? Действительно ли речь шла о РМ-089? И место преступления — случайное, или заранее выбранное, или…
В дверь робко постучали. Гайер досадливо вздрогнул: ведь, кажется, еще немного — и напал бы на верный след. Вот почему его «войдите!» прозвучало не слишком приветливо.
Юная девушка оторопело уставилась на верзилу в форме народной полиции (Гайер встал во весь рост).
— Что случилось?
— Мне надо с вами поговорить. Насчет Лоры. По-моему, это важно. А может, нет… Ну да это вы сами решите.
Он сделал знак директрисе, и та вышла из комнаты. Сперва он, не двигаясь с места, молча смотрел на девушку, а она, присев на стул, старательно одергивая на коленях коротенькую юбку, краем глаза поглядывала на него, и на миг он едва не забыл о своей задаче. Но взял себя в руки и снова сел на кровать, смущенно копаясь в карманах.
— Сигарету? — спросил он, чтобы разрядить атмосферу, и, к его удивлению, она поблагодарила и взяла. Он услужливо пододвинул ей пепельницу. — Вы знали Лору Гальбах, фройляйн?..
— Хайдеке, Роземари Хайдеке, — быстро подсказала она, — но вы можете звать меня Рози. Так все делают.
— Ладно. Тогда Рози. Вы хотели мне сказать что-то важное. Что именно?
Она помедлила.
— Не знаю, как и с чего начать. Вообще Лора держала это в секрете и рассказывать другим не велела. Но теперь, после всего, я, наверно, должна рассказать.
— Начните-ка с самого начала.
Девушка была действительно очень хрупкой. Он едва не обратился к ней на «ты», хоть она и вышла из подросткового возраста.