Кость от костей

– Бери, что хочешь, – ответил Си Пи. Взял шуршащий пакетик, разорвал его и стал запихивать в рот что-то хрустящее.

– Обязательно есть, как корова, жующая траву? – проворчала Джен. – Ради бога, ешь с закрытым ртом.

Мэтти робко взяла шоколадку. Нащупала сквозь обертку квадратики и внезапно вспомнила, как разламывала большую плитку на кусочки, раскладывала их на салфетке на столе и ела по одному. Она почти ощутила вкус шоколада на языке, почувствовала бархатистость тающей плитки за щекой. Поднесла шоколадку к носу и понюхала. Из-под обертки доносился слабый сладкий аромат.

Чтобы открыть упаковку, пришлось снять варежки, и руки почти сразу задрожали. Без варежек рукам было холодно, но Мэтти хотела шоколадку. Она не помнила, когда в последний раз хотела чего-то так сильно.

Несколько минут она пыталась сорвать обертку онемевшими пальцами, и наконец ей удалось отодрать самый краешек. Запах шоколада усилился и вызвал наплыв забытых воспоминаний, лавину прошлого, грозившую накрыть ее с головой.

Она стоит в коридоре в костюме Спящей красавицы с розовой лентой в волосах и держит в руках пластиковое ведерко в форме тыквы. У Хезер такое же. Хезер в костюме Белль из «Красавицы и чудовища», а мама держит в руках фотоаппарат и слепит их вспышками. «Еще разок, еще разок! Скажите “сыр”!»

Она откладывала карманные деньги, чтобы самой покупать сладости в магазине. Всегда выбирала шоколадку «Хершиз», хотя Хезер говорила, что скучно выбирать простую плитку – когда есть батончики «Риз» с арахисом и «Милки вэй».

Половинка шоколадки на крекере, сверху – горячий поджаренный маршмеллоу, сверху еще один крекер, прижать – и в рот! Бутерброд получался сладким, хрустящим и плавким, с привкусом костерка.

Мэтти аккуратно отломила кусочек плитки зубами и положила на язык. Она совсем забыла вкус сладостей. Воспоминание не шло ни в какое сравнение с реальностью.

Джен положила ей руку на плечо.

– С тобой все в порядке? Тебе больно?

Мэтти растерянно взглянула на Джен и только тогда заметила, что плачет. Горячие слезы согрели замерзшие щеки.

– Как… давно… я не ела шоколада, – прошептала она. – Я и забыла.

Ей хотелось все им объяснить, но горло по-прежнему болело и говорить было трудно. И она так злилась, что не может говорить, что первые ее моменты среди людей – других людей, кроме Уильяма, – испорчены неспособностью нормально общаться. В глубине души Мэтти боялась, что они посчитают ее тупой или слабоумной, ведь она не могла даже произнести полную фразу, не запинаясь.

– Давно ты ела шоколад? – спросил Си Пи.

– Еще до… всего этого, – ответила она. – До Уильяма.

– Двенадцать лет назад? – уточнил парень. – Так в новостях говорили.

Двенадцать лет. Мэтти догадывалась, что прошло много времени, и знала, что Уильям привез ее на гору еще ребенком, но он не праздновал дни рождения и не вел календарь. Она не знала, сколько лет прошло.

«Я потеряла детство, – подумала она. – Потеряла маму, сестру и детство».

Си Пи заговорил о новостях, и Мэтти захотела узнать кое-что еще.

– Хезер, – произнесла она. – Про нее… говорили в новостях?

– Хезер? – Си Пи взглянул на Джен.

Та покачала головой.

– Сестра, – уточнила Мэтти и постучала себя по груди. – Моя сестра.

– Про сестру они ничего не говорили, – ответил Си Пи. – Насколько я помню.

Значит ли это, что Хезер еще жива? Или она умерла и Си Пи просто невнимательно слушал передачу?

– Кажется, они упомянули только твою маму, сказали, что она… ну, ты в курсе. И говорили про тебя, мол, никто не знает, что с тобой произошло. Судя по всему, тебя считали мертвой.

– Где твое чувство такта? – возмутилась Джен.

– Я просто пересказываю, что слышал!

– У тебя его просто нет!

Тогда-то все и случилось – так быстро, что Мэтти толком не поняла, что увидела.

Громадная тень выступила из-за деревьев. Блестящие когти сверкнули в темноте. Из-за груды валунов высунулась лапа, схватила Гриффина за плечо и затащила вверх, на дерево.

Через секунду парня как не бывало; лишь эхо его крика повисло в воздухе.

На миг они замерли. Потом Мэтти попятилась, отошла на несколько шагов, высматривая зверя. Вернется ли он? Может, решил оттащить Гриффина в пещеру, а потом вернуться за ними? И в итоге все они окажутся в его коллекции?

Мэтти вспомнила свисающих с веток зверьков и представила тело Гриффина, болтающееся на ветке. В груди поднялась знакомая паника, желание спрятаться и стать незаметной, скрыться там, где нет боли и страха.

Боже, не позволяй ему прийти за мной, не позволяй ему забрать меня, я больше так не могу, я только что сбежала от Уильяма, а теперь это; что я такого сделала? Почему это происходит со мной? Почему мне нельзя просто быть счастливой и свободной?

– Гриффин! – закричала Джен, вскочила и уставилась в пространство между веток, где он исчез. – Гриффин, ответь!

Мэтти вздрогнула, услышав ее голос. Зачем она кричит? Хочет призвать зверя, чтобы он снова напал? Надо уходить. Надо бежать, пока зверь не вернулся!

Она схватила Джен за плечо и заставила ее на себя посмотреть.

– Его… нет. Зверь… забрал… его.

– Что значит «его нет»? Что он с ним сделает?

Точного ответа на этот вопрос у Мэтти не было, но она примерно представляла. Джен и Си Пи тоже должны были представлять – они же были в пещере. Знали, что зверь там хранит.

– Надо… бежать, – пролепетала Мэтти. – Пока он… не вернулся.

– О чем ты говоришь? Никуда мы не побежим. Надо догнать его, – воскликнул Си Пи. – Он понес его в пещеру, верно? Чтобы там расчленить? – Он не стал дожидаться ответа. – Оставим рюкзаки здесь, возьмем только еду и воду. Можно спрятать рюкзаки между этих валунов и вернуться за ними потом. Тогда нас ничего не будет тормозить.

– Но сможет ли Саманта быстро идти? – спросила Джен.

– Она может остаться здесь с рюкзаками. Или убежать, если захочет, – отрезал Си Пи.

Последние слова он произнес таким пренебрежительным тоном, что Мэтти стало не только страшно, но и стыдно.

Неужели убегать стыдно? Неужели стыдно хотеть избежать боли?

– Пойдем! Если поспешим, догоним его прежде, чем он разорвет Гриффина на кусочки, – поторопил Си Пи Джен.

Мэтти, видимо, его больше не волновала; узнав, что она не хочет участвовать в его миссии по спасению Гриффина, он потерял к ней интерес.

Мэтти боялась сказать, что не хочет оставаться в лесу одна, потому что не сомневалась: тогда Си Пи посчитает ее трусихой.

Но ты не трусиха. Ты столько лет прожила с Уильямом и выживала каждый день, пока он окончательно умом не тронулся. Си Пи просто не знает. Он даже не догадывается, как это было.

Этот голос, кажется, принадлежал Саманте: ее сильному, прагматичному «я», что еще не до конца слилось с Мэтти, которую она знала столько лет. Саманта говорила только правду. Мэтти не была трусихой. Не была.

Си Пи не желал смириться с очевидным: они практически ничем не могли помочь Гриффину. Как вырвать его из лап такого огромного, свирепого и осторожного зверя? Все они видели его гигантские размеры, оценили длину его когтей. И никто из них не услышал, как он приближается. Они даже не заметили, что зверь был рядом и за ними следил.

Его можно услышать, только когда он хочет, чтобы его услышали.

В этот раз не трещали ветки, не было слышно натужного дыхания и рева, разносящегося по лесу. Зверь наблюдал за ними, выжидал, а потом схватил и унес самого слабого, того, кто не стал бы отбиваться. Гриффина.

Но у Гриффина есть шанс выжить; остается шанс, что зверь его не тронет. Шанс остается.

Мэтти твердила себе это, но не верила. Скорее, надеялась, хотела, чтобы все было так, загадывала желание, как маленькая девочка. Но она уже не была маленькой девочкой и знала, что такие истории редко кончаются счастливо.

Подумав о Гриффине, парне с добрыми глазами, который так хотел отправить ее к врачу и напал на Уильяма, чтобы она могла сбежать, Мэтти ощутила болезненный укол.