Страница 16 из 17
Чтобы оторваться от тяжелых мыслей, беру в руки старый журнал «Русская Швейцария» за 2005 год и пробегаю его глазами. Интересно, значит, такая погода в июне здесь не редкость: два летних дня, теплых и солнечных, сменяются двумя прохладными, дождливыми. Трава растет круглый год. Но зимой бывает и холодно, до минус десяти, даже снег выпадает. Вода из крана течет чистейшая, говорят, целебная. Похоже, что это так: пока я здесь, забываю о нейродермите. Так, что же здесь еще интересного? Вот это да! Статья о русской обители в Швейцарии под названием «Десять лет молитвы и труда в Домпьере». А ведь наши друзья как раз собираются завтра отвезти нас в монастырь: Саша хочет исповедаться и причаститься Святых Христовых Таин. Из статьи узнаю, что Свято-Троицкий монастырь Московского патриархата основан в 1995 году владыкой Серафимом, которому в то время было девяносто пять лет. В монастыре всего трое насельников: настоятель отец Мартин, монах Силуан и родная сестра отца Мартина монахиня Оттилия. Никто из них не говорит по-русски. Вот и автор статьи тоже обращает внимание на швейцарское небо, говорит, что здесь оно всегда удивительной красоты, и матушка Оттилия называет его «Наш телевизор». (У нас в России тоже есть окно, заменяющее нам телевизор, правда, наш взор больше прикован не к небу, а к нашему деревенскому садику: летом нас радуют розовые кусты, прохладные папоротники, которые любят забираться в тень, белоснежная шапка гортензии, а зимой под яблоневым деревом мы устраиваем птичью столовую и удивляемся разнообразию ее юрких посетителей.)
Статья получилась интересная и написана по-доброму, но две фразы все-таки цепляют. Первая: «Перегородки между конфессиями до неба не доходят», да еще добавлено, что это «известная истина». С тем, что это изречение известно, согласна, а вот насчет истины согласиться никак нельзя. И второе. Упомянув, что в приют, который существует при монастыре, принимают и православных, и католиков, и протестантов (это понятно: все страждущие одинаково нуждаются в помощи), автор статьи добавляет: «Жизнь, любовь и смерть для всех едины».
И опять с таким утверждением невозможно согласиться. Вернее, здесь требуются пояснения. Да, жизнь, любовь и смерть непосредственно касаются каждого, но понимает их смысл каждый по-своему, а значит, и отношение к жизни, любви и смерти для каждого свое. (Я вспомнила, как одна женщина, называющая себя кришнаиткой, после нашей беседы с ней, которая, к сожалению, не привела нас к согласию, крикнула мне вслед, когда я удалилась от ее дома на значительное расстояние: «Но ведь главное – это любовь!» Действительно, главное – это любовь, с этим не поспоришь, но каждая из нас понимала значение этого слова, к сожалению, по-своему.)
На следующий день Саша с Риммой привозят нас в Домпьер. Вернее, везет нас на Сашиной машине мой муж (для этого мы и оказались в Швейцарии: Саша уже не может сесть за руль). Здесь все так, как и описывала автор статьи: милые, доброжелательные люди, западная чистота, аккуратность, улыбчивость. Правда, сейчас в хосписе, который называется «Милосердный самарянин», живет только одна женщина, но и ее сегодня нет: она гостит у родственников, а вечером отец Силуан должен привезти ее обратно.
– К сожалению, мы не вытягиваем наш хоспис, нас так мало, для того чтобы заниматься больными, – сокрушается мать Оттилия, хотя все хозяйство у нее в образцовом порядке.
Нам показывают подъемники для тяжелобольных, уютные спальни, столовую, открывают шкафчики с лекарствами и хозяйственными принадлежностями (и как это они умеют все так аккуратно расставить? Каждая вещичка на своем месте!).
– Будете в доме чай пить или пойдем в садик?
– Хорошо бы в садик, сегодня ведь так тепло!
Матушка Оттилия накрывает стол: фрукты, пирожные, конфеты. Пока идут приготовления к чаю, мы просим отца Мартина рассказать немного о себе, как он православным стал. Ведь сам он из старокатоликов, и его отец был католическим пастырем.
– А как же вы в Православие перешли?
– А я и не переходил, я всегда был православным. Это католики отошли от истины, а я с детства истину и правду искал. И когда вошел в православный храм, сразу почувствовал себя дома, потому что здесь была истина. Не было у меня никакого озарения и переворота, все естественно и спокойно, шаг за шагом. Тут и выбирать нечего. У протестантов ничего нет, а католики своим собственным сознанием исковеркали и литургию, и догматику.
После чая хозяева везут нас в свой маленький монастырь, который находится в семнадцати километрах от хосписа, где также все кажется естественным и спокойным. У входа в монастырь огромный деревянный крест, парящий над необъятным простором. Около храма арка, увитая розами, цветочные клумбы, шарики кипарисов, сосны, а дальше – поля, зелень, горы, растворяющиеся в небе. И я запоминаю Сашу в розовой арке, в которой он останавливается на мгновение, будто входит в райский сад, в вечные райские обители.
Нас приглашают на вечернюю службу, которая служится здесь на французском, за исключением некоторых песнопений. И французский, и церковнославянский звучат в этом небольшом храме так же естественно и органично. Сюда Саша с Риммой часто ездят, и здесь Сашу будут отпевать. После службы отец Мартин выносит из алтаря святыни: частичку Животворящего Креста Господня, частичку мощей святителя Иоанна Златоустого и пропитанную миром от Монреальской иконы Божией Матери ватку, которой крестообразно помазывают нам лоб. А потом и особо чтимую ими икону преподобного Сергия Радонежского. Это келейная икона преподобного Силуана Афонского, перед которой молился их духовник владыка Серафим. Затем нас приглашают на кладбище. Хотя до кладбища рукой подать, мы садимся в машину, потому что отец Силуан спешит к больной женщине. На небольшой округлой возвышенности в виде корабля, уплывающего в вечность, несколько десятков могил, окантованных каменной оградой. На каждой могилке оригинально оформленный цветник. Кроме этого, ни травы, ни цветов – все усыпано гравием. Строго и красиво. Нас сразу подводят к могиле владыки Серафима, их духовника, о котором они могут говорить, как сами признаются, бесконечно. На фотографии, прикрепленной к кресту, батюшка так же лучисто смеется, как и на остальных, которые мы уже видели в храме. «Вам что-нибудь надо, отче?» – спросил владыку перед кончиной отец Силуан и услышал в ответ: «Надо любить». Владыка скончался 14 декабря, но хоронили его 19 декабря, в день памяти святителя Николая: ждали владыку Николая. Гроб с телом покойного простоял в храме четыре дня, но запаха никакого не было. А в день похорон все ощутили в храме благоухание, которое сохранялось всю неделю.
– Знаете, у него было такое выражение глаз, такая мимика, такие жесты, что слов не нужно было, с ним можно было беседовать от сердца к сердцу, от души к душе. Возникало удивительное чувство общения, и слова только мешали. Владыка обладал редким даром благодати, озаряя и освящая даже неверующих, и они это чувствовали. Да, я православный, но я не русский. То, что для отца Серафима было органично, я добывал с трудом: ведь я принадлежал другой культуре, и это мне мешало. Но Православие, оно глубинно, потому что исходит от Бога, а Бог все культуры может объединить. Ведь и языки различны, но апостолам надо было – и заговорили на всех языках. Вы меня понимаете? – спрашивает отец Силуан, вглядываясь в нас по очереди, и мы очень стараемся его понять и очень хотим, чтобы это понимание было не поверхностным, а именно глубинным, но для этого, наверное, надо было бы прожить другую жизнь.
– Когда владыка лежал в храме, в окно постучала птичка с желтой грудкой, мы открыли окно, она влетела в храм и села на икону Божией Матери, а потом улетела, – вспоминает отец Мартин.
Рядом еще две могилы: старосты храма Евдокии и протоиерея Петра, отца монахини Оттилии и архимандрита Мартина. А мы всё смотрим и смотрим вдаль, где до самого горизонта поля, луга, леса. Среди колосьев пшеницы вместо привычных васильков краснеют небольшие маки. И мы думаем: надо же какое совпадение, ведь мы встретились с этой удивительной троицей в Свято-Троицком монастыре на Троицкой седмице.