Страница 15 из 17
– А теперь будем пятнадцать лет выплачивать, – празднично улыбается Римма, подкладывая очередную порцию салата в наши тарелки, – а вот придется ли там жить – это еще вопрос; скорее всего, нет. Саша хочет его монастырю подарить; может, вам пригодится? Мы все равно собираемся купить квартиру в Веве, тоже, разумеется, в кредит, там и храм есть, и кладбище. Но бизнес в любой момент из-за Сашиной болезни может рухнуть, да ладно бы только это, а то еще и отвечать придется по швейцарским законам за какие-нибудь незаконные операции, которые всегда можно при желании обнаружить.
Вот, значит, как! Ничего у них, оказывается, на сегодня практически нет. Даже небольшой дом в российской деревне Саша уже успел подарить монастырю. А с другой стороны, кто может себе гарантировать будущее благополучие, хотя бы на завтрашний день?
– Ну и что? – будто отвечает на мои размышления Римма. – Мы уже давно положились на волю Божию, это жители Запада хотят заручиться гарантированным благополучием. Несуществующее будущее у них расписано прямо-таки по минутам. И что удивительно, они с этим как-то умеют справляться.
– Вот-вот! – подтверждаю я Риммины слова. – Наш английский приятель, погостив у нас летом, собирался снова приехать через год и позвонил незадолго до предполагаемого срока, напоминая о себе. А в это время наш маленький внук очень серьезно заболел, ему предстояла сложнейшая операция, и нам было, естественно, не до гостей, о чем мы ему с извинениями и сообщили, предлагая перенести визит. «Но как же так, – чуть не заплакал он, – у меня же в записной книжке помечена дата моего приезда!» И чем же, вы думаете, это все закончилось? Да тем, что мы его пожалели, и он все-таки приехал к нам в намеченное год назад время. Вот что значит «спланировать»! «Спланировать» – это значит, по-западному, всенепременно обладать.
Такая иллюзия обладания, размышляю я, дает уверенность в стабильности жизни, потому и память о смерти на Западе всячески вытесняется. Только смерть, несмотря ни на что, постоянно напоминает о себе, и с этим ужасом смириться непросто. Но правду говорят, что нет безвыходных положений, выход всегда найдется. Так и тут. Если хочешь справиться со страхом, надо посмеяться над ним. Иначе как объяснить наличие постоянных гробовых мотивов, навязчиво бросающихся в глаза на улицах? Веселые скелетики в витринах магазинов, изображение скелета перед мольбертом, на котором прикреплен детский рисунок: на рисунке человечек, а под ним подпись: «Мой папа». А вот и большой плакат, на нем два человека в черных смокингах и цилиндрах, сидящие напротив друг друга. Локтями они упираются в стол, а кисти рук в перчатках соединены. Но если отойти подальше, то увидишь не сидящих мужчин, а череп с зияющими провалами вместо глаз. И к этой условности, надо сказать, быстро привыкаешь и даже принимаешь ее. А почему бы и нет? Лишь бы все было привычно, уютно, комфортно и вечно. Вот жизнь – это серьезно и надолго, а смерть… А почему ее, собственно, надо бояться? Как говорил один философ, пока я живу, смерти еще нет, а когда я умру, смерти уже не будет. Вот и живи сколько можешь в свое удовольствие, и не нужны никакие покаяния, никакие изменения.
В швейцарском городе Берне есть своеобразный фонтанчик: Плачущий мальчик. Этот мальчик стоит на одной из центральных улиц в стареньком пальтишке, с бумажным пакетом в руке, он собрался по каким-то своим делам, где-то его ждут, а он не может стронуться с места из-за тоски, неожиданно сжавшей его сердце, из-за слез, буквально заливающих его лицо, которые он уже не может удержать. Вот и одежда его, и пакет пропитаны ими, а слезы все текут и текут на асфальт, собираясь в лужицу под его ногами. Летят обрывки бумаги, спешат куда-то прохожие, а мальчик все плачет и плачет, и никто не может утешить его. «Это человек, страдающий от неразделенной любви», – наскоро поясняет экскурсовод. Хочется добавить: человек, страдающий от неразделенной любви и обреченный на трагедию. Он так сосредоточен на своих страданиях, на своем желании обладать, что уже не способен различить человека в толпе, человека, так нуждающегося в его любви, того, кто может спасти его от одиночества. Но сердце мальчика окаменело и утратило способность любить. Эгоистичная любовь и любовь жертвенная – два противоположных полюса, как жизнь и смерть.
А потом мы увидели мост смерти. Но до этого мы еще прошли вместе с экскурсоводом по цветочной улице.
– Туристы, – говорит экскурсовод, – обычно спрашивают: «А где же та знаменитая Цветочная улица из “Семнадцати мгновений весны”?» И им на это отвечают: «А такой улицы нет, это выдумка постановщика фильма, да и фильм-то снимался не в Берне, а в Риге». А вообще-то здесь все улицы цветочные: видите, перед каждым окошком балкончики с геранью.
И надо сказать, мы уже ждем, когда же закончится наконец центральная улица Берна с ее знаменитыми часами, которые исправно ходят, по словам экскурсовода, уже пятьсот лет, со множеством флагов, с километрами теснящихся друг к другу домов, обвитых красной геранью, с одной стороны улицы и с магазинами – с другой. Все это мало похоже на среду обитания и напоминает скорее музейные экспонаты, чем жизненное пространство.
– Вы видите? Пешеходные дорожки этой улицы все под навесами, и вы можете прогуливаться по ним, заходя во все магазины сколько хотите, даже если идет дождь… А вот, обратите внимание: здесь жил сам Эйнштейн. Он входил вот в этот подъезд.
Но тут дома неожиданно расступаются, и мы оказываемся на площадке перед панорамой, дающей глазам отдых. На горизонте лесистые горы, на их фоне замок в готическом стиле, внизу протекает река, обрамленная зеленью, а над рекой выгибается огромный мост. Пожалуй, здесь можно немного задержаться, пусть экскурсовод пройдет вперед, успеем догнать.
– Этот мост называют мостом самоубийц, – мгновенно выбивает из только что коснувшегося умиротворения гид. – Сюда приходят те, кто не хочет больше жить…
И тут же вспоминается человек, который встретился в начале улицы. Он робко протянул к нам руку, так робко и так незаметно, что мы даже не сразу поняли смысл этого жеста. Такие, как он, приходят? Да нет, как раз просящий милостыню сюда, скорее всего, и не придет. А кто придет? Какой несчастный окажется на этом страшном мосту? («А в Америке все счастливы, – так говорила недавно наша случайная гостья, которая вот уже девять лет живет там, – потому что они хорошо зарабатывают, правда, работать приходится много…» А если бы можно было еще больше зарабатывать, то они были бы, наверное, еще больше счастливы!)
– …это те, кто страдает от одиночества, – поясняет гид, а потом добавляет: – Обычно они собираются здесь на Рождество и на Пасху. В эти дни тут дежурит специальная бригада волонтеров, которые пытаются предотвратить трагедию.
На Рождество и на Пасху… Пасха и Рождество – два самых символичных православных праздника. Ликующая радость для верующих и невыносимые страдания для тех, кто не обрел Бога.
«Что остается от человека, когда из тела его извлечена душа? Труп… Что такое человек, который отвергает душу в себе и в мире вокруг себя? Не что иное, как обмундированная глина, ходячий глиняный гроб. Результат поразительный: влюбленный в вещи человек в конце концов и сам стал вещью. Личность обесценена и разорена, человек стал равен вещи. Финал трогательно печален и потрясающе трагичен: человек – бездушная вещь между бездушными вещами». (Это из статьи преподобного Иустина Поповича, которая была написана им на Западе. Неудивительно, что здесь приходят такие мысли!)
Но в Берне мы были вчера, а сейчас мы в доме наших друзей. Хозяева заботливо угощают нас, а мы мысленно прощаемся с Сашей, не в силах поверить в печальный исход.
В гостинице, завернувшись в уютные одеяла после горячего душа, думаем всё о том же: сумеем ли мы хоть немного отогреть их? Ведь ради этого Сашина жена и попросила матушку Евпраксию приехать к ним, а Батюшка не только тут же благословил ее на поездку, но и отправил нас с мужем вместе с ней. Это была последняя Риммина надежда, хотя и очень зыбкая («Он даже со своей любимой дочкой перестал разговаривать!»). Мы знаем, что жить ему осталось не больше месяца, и Саша об этом тоже знает, потому и не хочет тратить время на ненужные разговоры и лечение, но Римма, самоотверженная хрупкая женщина, похожая на маленькую девочку, мужественно борется за его жизнь, поэтому ему приходится терпеливо глотать лекарства и ездить по врачам.