Ледокол

Кир сидел за столом, ко мне лицом. Вся его огромная фигура была подсвечена экраном телевизора. Он, молча, смотрел на меня, замершую на пороге. Сидел, широко расставив ноги, немного сгорбившись. На лице читалась усталость, и светлые глаза сейчас в полумраке комнаты казались темнее.

— Иди ко мне, — три слова, тихим низким голосом, отозвавшимся дрожью по всему моему телу.

Я облизываю пересохшие губы, и никак не могу вспомнить всё то, что собиралась ему сказать. Просто всё из головы вылетает. После этой хриплой просьбы, после этих слов.

И я иду.

Шаг за шагом, в этих дурацких тапках, и длинной футболке.

Мы так долго не виделись.

Интересно он видит во мне какие либо изменения. Подмечает, что я поправилась, потому что, у меня бывают ночные набеги на холодильник. И грудь моя стала пышнее, и наливается с каждым днём.

Отмечает ли он, как я смотрю на него, выискивая в его чертах, только мне приметные детали. Тонкий шрам на брови, и чуть заметную горбинку на носу.

Делает ли он тоже самое?

Тянет ли он воздух, чувствуя мой аромат. Особенный, принадлежащий только мне.

Потому что я, стоит мне только сделать пару шагов к нему, ощущаю, и горечь, свойственную его парфюму, и тонкую древесную нотку, а когда подхожу вплотную, улавливаю тонкий запах бензина, чуточку пота.

Всё это будоражит, и руки мои трясутся, когда я несмело, касаюсь его щеки. Веду по мягким волоскам бороды, рассматриваю его лицо, пристально, внимательно.

Что я там хотела ему сказать, ещё тогда когда он исчез в первую неделю?

Что он гад. Узнать, почему бросил.

А потом…

Потом, тоже были одни ругательства, и обжигающее чувство одиночества, пустота там, где сердце.

И потом, когда благодаря ему нас подвергли опасности, тоже, ничего доброго сказать ему не хотелось.

И вот он сейчас рядом. Желанный объект моих мечтаний. Такой невыносимый, и непримиримый, выводящий меня на эмоции, и самый сногсшибательный мужчина в моей жизни.

Он притягивает меня ближе и зарывается лицом в моей груди. Дышит с рычанием. Втягивает аромат, и даже через ткань футболки, меня обжигает его горячее дыхание. Ладони скользят по спине, верх, вниз, судорожно ощупывая, оглаживая моё тело. Словно он хочет убедиться, что я не сон. Что я реальна. Можно подумать, что порой ему приходилось видеть мой образ, и сейчас, он тактильно подтверждает моё наличие рядом с собой.

А я, зарывшись пальцами в его волосах, глажу его, склонившись к пропахшей табаком голове. Какой родной и гармоничный аромат. Меня сейчас часто тошнит, от запаха табака, а его запах хочется поглощать, дышать ненасытно, чтобы запомнить, чтобы запечатлеть.

Я вздрагиваю, когда он проводит ладонью по животу, касаясь его невзначай, мимоходом. Гладит мои бёдра, и утягивает к себе на колени. Сажусь и кладу голову ему на грудь.

Кир целует мою макушку, и закрывает в объятиях. Сжимает бережно руки, и держит. И так удобно и комфортно. Не хочется говорить, и выяснять что-то. Хочется наслаждаться этим теплом, уединением. В этой убогой комнате. В странном доме. Сидеть на коленях любимого человека, и впитывать эту неожиданную ласку, без намёка на пошлость. Так словно, он тоже скучал.

Страдал.

Тосковал.

И словно он любит меня.

7

Я задремала, а поняла это, когда меня разбудили взрывы фейерверков.

Надо же, даже в этой глуши, и то не скрыться, от ставшей уже привычкой, у наших людей палить в небо по любому поводу.

Вскинула лицо.

Телевизор так и светил экраном разгоняя темноту. На экране люди веселились, жгли бенгальские огни, пили шампанское. Звук еле-еле долетал до нас.

Оторвала голову от твердой груди.

Мы сидим за столом. Кир по прежнему держит меня на руках, а я без зазрения совести уснула, наконец, почувствовав его тепло, по которому так тосковала.

— С новым годом! — шепчу, заглядывая в усталое лицо.

— С новым годом, — повторяет Кир.

— Что дальше? Опять уйдёшь? — решила я не тянуть, сразу расставим все точки.

Его лицо не меняет отстранённого выражения. Он смотрит на меня, но словно сквозь.

— А ты хочешь, чтобы я остался? — наконец подаёт он голос.

— А тебя волнуют мои желания? — выдаю с обидой, потому что, не смотря на все те трепетные чувства, что взмыли у меня в груди, при его появлении, ещё тяжёлым осадком давила обида.

— Если захочу остаться, позволишь? — спрашивает он, игнорируя мой выпад. И честно говоря, сбивает с толку, потому что именно спрашивает. Не давит, не утверждает. А ещё я и сама не знаю, позволю ли.

Нет, я знаю, что хочу его. Хочу, чтобы был рядом, хочу, чтобы любил. Но между нами же пропасть… Это тогда, мы играли в подобие отношений, но сидение в заброшенном подвале отрезвило меня. Ведь всё могло сложиться не так удачно, а сколько ещё вот таких Сарханов может быть. И это вносит коррективы… Да и не достаточно мне теперь роли одной из его «девушек». А большего он мне вряд ли предложит.

— Останься на эту ночь, — нахожу компромисс между своими желаниями и доводами разума. В конце концов, у нас не было никакого прощания, путь эта праздничная ночь сойдёт за него.

Кир молча, поднимает меня на руки и несёт к расстеленному дивану.

Как мы с Андреем корячились, чтобы разложить эту книжку!

Он аккуратно опускает меня на постель, садиться рядом. Гладит мои плечи, ладони скользят ниже, очерчивают грудь, потом живот, бёдра. И сейчас в этой ласке нет ничего порочно, просто нежное поглаживание. Он не отводит свои серых глаз от меня. И в них таких холодных, сейчас сверкает боль.

— Я сперва отдал за тебя миллион, — говорит он, поднимаясь рукой к моей шее, смыкает пальцы, но не давит, нежно поглаживает, — сегодня, почти всё, что имел!

— Ты боишься, что прогадал? — язвлю я.

— Я ничего не боюсь, — отстраняется он, и выпрямляет спину, убирает ласкающую меня руку, — вернее до определённого времени не боялся ничего! А потом стал бояться тебя потерять. Когда ты, как ненормальная кинулась на нож своего мужа, тогда и осознал. Словно момент истины. Понял, что если тебя не станет, и тогда и мне пиздец. И тогда я решил уйти сам. И ушёл.

— Тебе стало легче?

— Легче, — усмехается он, и потирает глаза, — по мне не видно, как я свечусь от счастья.

— Кир, ты ушёл, и прекрасно дал мне понять, что я не нужна тебе…

— Я стал уязвим, Юля, благодаря тебе, на меня теперь можно надавить…

— Ты мог отказаться от всех условий этого… Сархана, — фыркнула я, сложив руки на груди.

— И смотреть, как вас рвут на куски? — приподнял он бровь.

— Зато ты бы остался неуязвимым, — продолжала гнуть я свою линию.

— Это да, — кивнул Кир, и огладил свою бороду, — неуязвимым, богатым, и съехавшим с катушек!

— Поэтому нам не стоит продолжать дальше…Мне тоже не понравилось быть разменной монетой… Ты даже не представляешь, что довелось пережить нам с Андреем…

— Я уйду, красивая. Сделаю так, что больше не услышишь обо мне. Не увидишь никогда. И никто тебя больше не тронет, обещаю.

— Да, так будет лучше, — выдавливаю из себя, а сама, впиваюсь пальцами в его футболку, притягивая ближе.

— Для нас обоих, — продолжаю тянуть его на себя, а он покорен моим движениям, и смотрит только на мои губы, и его светлые глаза сейчас, темны, как провалы, но мне всё равно в них чудиться искры, а может это отблески от света телевизора.

— Сделаю, как скажешь, красивая, — жарко шепчет, обрамляя моё лицо своим дыханием, а сам уже задирает мою футболку, жадно сжимая моё тело. И оно реагирует моментально, подстраиваясь, выгибаясь, вспоминая.

Успеваю коротко застонать, перед тем как его рот накрывает мой, и язык нетерпеливо раздвигает мои губы, ныряет глубоко.

Слишком я соскучилась по нему. Трудно совладать с собой, когда тебе дают, то чего ты так долго жаждал. А я очень хотела его. Не пересчитать сколько, ночей подряд я просыпалась, с чётким ощущением его в себе. Как горело моё тело только от одних воспоминаний, об этих грубых поцелуях, о дерзких, бесцеремонных руках. Сколько раз, разочарование заволакивало моё сознание, и я лежала вся в слезах, понимая, что больше не увижу его никогда.