Страница 14 из 40
Она просто станет моей. Уже без каких-либо ограничений. И фантазии о том, что я с ней буду делать, заставляют конец упираться в ширинку, а голову гудеть от возбуждения.
Ну же, Соня? Что ты стоишь? Сама же шла за мной почти три километра, сама преследовала, чтобы высказаться.
А все равно боится, потому что знает, стоит ей зайти внутрь, обратного пути не будет.
И она вздыхает. Протяжно так, а меня колбасить начинает, потому что свободная рубашка на груди натягивается, а розовый язычок выглядывает и губки свои пухлые облизывает.
А потом решается.
Мир, давным-давно посеревший в моих глазах, наполняется красками. Делает решительные шаги в сторону парадной и, мельком на меня взглянув, говорит:
— Я ненадолго.
Разумеется…
Вхожу за ней, и дверь слишком громко хлопает. Так, что на первой ступеньке она вздрагивает, поворачивает голову.
— Пятый, Соня, — подсказываю…
Она смотрит на меня пару мгновений, словно загипнотизированная, а потом резко поднимается по ступеням. А я за ней, и как болван смотрю, как попка качается из стороны в сторону, так и маня к ней прикоснуться.
И меня постигает удача, потому что Соня, опять задумавшись, оступается. Я поддерживаю ее, на что получаю напряженный взгляд.
— У меня сегодня нет смены, так что лечить твои переломы я не собираюсь.
Соня задирает острый подбородок, и снова шагает вверх по овальной лестнице. И достаточно быстро мы доходим до нужной двери.
Соня заходит внутрь, и вот тут-то ее прорывает. Не успеваю и дверь захлопнуть, как меня ее крик оглушает:
— Я думала, ты выполняешь свои обещания! Я думала, мы договорились! Почему ты здесь?! Почему преследуешь меня!
Дверь захлопываю, в глаза смотрю и шаг ближе делаю.
— Почему, Герман?
— Это ты сюда пришла, как бы, — говорю тихо, чувствуя, как напряжение между нами звенит в воздухе, как он дыханием пропитывается.
Горячим. Частым. И меня уже в ее сторону ведет, а она дрожать начинает.
— Я пришла сказать, что ненавижу тебя, Демидов. Ты мне жизнь сломал, — уже на грани шепота говорит она и от меня отшагивает. Но прихожая такая узкая, что ей приходится в комод упереться.
И смотреть. Смотреть. Испуганно. Невинно. И в то же время каждый миг нашего свидания помнить.
Она думала, что ее трахает Петя, но тому она никогда не позволила бы такого, никогда не изгибалась кошкой. Никогда бы не кончила. Ни с кем, кроме меня.
— Я могу загладить свою вину, — откладываю ключи и руки вверх поднимаю, еще шаг делаю.
Глава 17.
— Не получится… Я теперь никто…
— Для меня ты все, Соня. И я могу доказать это… — нависаю, свет, падающий из комнаты, закрываю.
Создаю ту самую атмосферу, когда впервые познал наслаждение, целуя ее, вылизывая, трахая.
— Как?
— Ударь меня. Сама. Сейчас.
— Что за ерунда? — отворачивается она, дергается в сторону, но я рукой в грудь толкаю. На месте заставляю остаться. – Ты что-то придумал. Опять хочешь изнасиловать меня?
Поднимаю выше руки.
— Я не притронусь к тебе. Я даю тебе шанс отыграться. Ты же хочешь сама сделать мне больно…
— Герман, — теряется она в мыслях, глаза бегают, дыхание все чаще. — Это неправильно.
— Только мы решаем, что правильно, а что нет. Вот и скажи, разве правильно держаться на расстоянии, когда нас так тянет к друг другу. Разве правильно не отомстить мне, когда так хочется. Тебе же хочется?
— Не правда.
— Давай проверим? Сейчас…
— Сейчас? — облизывает она сладкие губки и подальше от меня на комод забирается. Я пахом в коленки упираюсь. Толкаюсь и вынуждаю ноги раздвинуть. Вклиниваюсь. Руки в края упираю, и расстояние сокращаю стремительно.
— Прямо сейчас. Отомсти мне. Хочешь, ударь, а хочешь… поцелуй.
— Я ведь ударю, — хрипит она, и вижу, как прозрачные капельки по лицу текут. – Ударю. Сделаю больно! Как ты мне сделал…
— Давай. Даже боль, принесенная твоей рукой, будет наслаждением.
Ожидаемо, но довольно резко она отпечатывает ладонь на моей щеке. Не больно, но лицо жжет. Как в любом мужчине внутри возникает желание ответить. Но я лишь сильнее напрягаю руки и жду продолжения.
Новый удар и еще. Еще. И вот она уже кричит, что я сволочь, что я скотина. Лупит по груди, по лицу.
А затем, вдруг совершенно неожиданно вместо ладони, губы. По щеке мажут, прохладой обжигают, влагой приятно делают. И ласку долгожданную приносят.
И больше нет барьеров и запретов, больше нет обид и самое сладкое: «Братик, я так скучала» сносит все барьеры окончательно.
Толкаюсь пахом между ног, хочу джинсы дебильные в клочья порвать. Жадно губы в себя всасываю. Целую. Целую и между этим шепчу:
— Я не скучаю, я подыхаю без тебя.
И на руки подхватываю, продолжая в рот языком толкаться. Грубо, остервенело. Демонстрируя малышке то, что сейчас ее ждет на моей кровати.
Там, где я столько времени о ней мечтал. А теперь нет больше в этой спальне фантазиям. Только реальность. Прекрасная, сексуальная, всхлипывающая, когда с губ на шею кочую. Запах дурманящий слизываю. Пальцами под рубашку пробираюсь и слушаю пряное:
— Герман, Герман. Я так ненавидела тебя, но еще больше увидеть хотела. Обнять.
— Сейчас, сейчас, Малыш. Скоро обнимешь, — шепчу в грудь, которую стремительно оголяю и соска касаюсь языком. И торкает не по-детски так, все тело прошибает током.
И Соня выгибается, ногами плотнее обхватывает. Сама. Сама. И пусть щеки еще от ударов горят, в паху жар гораздо сильнее. И потушить его можно, только сняв эти чертовы джинсы.
Быстро справляюсь с пуговицей, молнией, стараюсь не отрываться от груди, слушая приятные, вибрирующие стоны.
Рывками сдергиваю штаны, свои снимаю следом. И дорожку поцелуев по телу вниз веду, уже чувствую, как запах сладости терпкой, что между ног вытекает, становится острее. Пальцами мокрые трусики нахожу.
— Господи, Герман. Там все так горит.
— Ты бы знала, как у меня пылает, — говорю Малышке, которая сама себя за дерзкие соски пощипывает, ноги шире для меня раздвигает.
Вскрикивает, когда через трусы промежности касаюсь.
Глаза тут же от удовольствия сами прикрываются, и я начинаю активнее лизать ткань, уже чувствуя, как Соню штормит.
— Герман… А ты… – прекрасно знаю, чего ей хочется, но все равно спрашиваю.
— Да, да?
— А ты можешь снять их? Мне кажется, они тебе мешают, — рвано шепчет она и хорошо, что не видит плотоядной улыбки, потому что испугалась бы и убежала.
Пальцем подцепляю ткань, тяну так, что она врезается в нежную кожу. Оставляет красную полосу и с треском рвется.
— Вот так? — шепчу прям в дырку, что скоро буду отчаянно долбить.
Очень скоро, а пока пусть отдохнет.
— Так, так, — вскрикивает она, когда языком клитора касаюсь и принимаюсь давить и вылизывать. Именно там, где нужно, именно так, чтобы все ее тело задрожало, выгнулось, а она сама кричать начала.
Такая возбужденная, что заставить ее кончить оказалось делом пары мгновений. И я пил ее сладко-соленный сок, и впитывал дранные стоны. А потом поднялся на коленях.
— Соня… – шепнул, стягивая последний барьер в виде боксеров, чтобы увидела то, с чем ей предстоит столкнуться.
Она все еще часто дыша, широко раскрыла глаза и, кажется, сглотнула, что не могло не почесать моего чувства собственного достоинства, а заем совсем его подняла до небес словами:
— Как он во мне поместится?
Раздвигаю ей ноги с ухмылкой, и член к пульсирующим губкам, направляя… Глажу головкой, чувствую, как смазка ее течет.
— Он создан специально для твой киски. Ты веришь мне?
Она чуть поднимется на локтях, ее очень интересует процесс вторжения? И я ей показываю, как легко, пусть и тесно, член внутрь попадает, до середины входит, немного назад и снова внутрь. Уже до конца.
— Видишь?
— Чувствую, — отвечает она и на подушки падает, а я ноги шире раздвигаю, держу лодыжки и темп неспешный задаю. Но внутри такая буря, такой шторм, что мой корабль начинает по волнам плыть быстрее. Так быстро, что Сонечка уже в голос стонать начинает. Простынь пальчиками собирает. Голову выгибает и по подушке волосы свои русые раскидывает. Именно так, как мечтал. Именно так, как фантазировал каждый проклятый день с нашей первой встречи.