Страница 4 из 110
Глава 1
Ветер нес со стороны Гердовой бухты соленый запах Гарнунского моря. В ясном утреннем небе кричали чайки. Шумели разбивающие о молы волны. Из грозно возвышавшегося над бухтой форта Зеевахт доносились отдаленные звуки утренней муштры. На внешнем рейде качались сторожевые корабли, на внутреннем — ждали своей очереди каботажники, мелкие и средние торговые суда, к которым то и дело направлялись лодки с таможенными инспекторами. Вахтенные отбивали склянки. Слышались команды боцманов, пытавшихся удержать в повиновении матросов, которые уже грезили о твердой земле, кабаках и борделях. Скрипели журавли подъемных кранов, разгружающих трюмы пришвартованных к причалам кораблей. Кричали стропальщики, крепившие грузы. Переругивались нагруженные работой докеры. Тарахтели перекатываемые бочки. Где-то трещал упавший на камень причала ящик, там же красочно описывалось генеалогическое древо нерадивого носильщика и определялись анатомические особенности строения его рук. Неутомимые писари записывали за строгими, неподкупными таможенниками. Возле них неуверенно переминались взволнованные капитаны и владельцы кораблей, при каждом взгляде таможенника в бумаги утиравшие вспотевшие лбы платками, рукавами и полями шляп. Представители неподкупной таможни и морской торговли спорили, возмущались, отрицали, возражали, подмигивали, сулили, заверяли, клялись и заговорщицки перешептывались. А досмотр выявлял или не выявлял наличие контрабандных товаров.
Анрия была самым крупным портом на Южном Берегу и воротами Империи в Этелу, на анрийский порт приходилась основная доля имперской внешней торговли на Гарнунском море. Мало кто уже помнил — или делал вид, что не помнит, — что совсем недавно у Анрии была совершенно иная репутация. Отсюда сто с лишним лет назад отплывал в Шамсит Сигизмунд Ландрийский Лев, с боем взяв непокорный вольный город, слывший пиратской столицей. Хотя еще тридцать лет назад любой корабль под черным флагом мог спокойно зайти в Гердову бухту, а орудия Зеевахта салютовали скелету-копьеносцу Эрхарта Черного, черепу и кресту Алмазного Филипа и косе смерти Счастливчика Крюгера. В анрийских кабаках достаточно было крикнуть «Пьер Дюбуа», «Диего Амаро» или «Афат Альбияр», чтобы толпы желающих пополнили потрепанную при абордаже команду. Анрийские банкиры и ростовщики с готовностью открывали сберегательные счета на имена простых торговцев сахаром и специями Веселого Эда или Яспера Музыканта. А совсем недавно анрийские склады полнились контрабандным товаром, «спасенным» с дрейфующих в открытом море кабирских кораблей командой Генриха ван дер Фрихха, капитана торгового двадцатичетырехпушечного брига «Морской дьявол».
Но кабиро-имперские войны закончились, а вместе с ними закончилось и пиратство на Гарнунском море. Пиратов либо загнали на Ту-Джаррские острова, откуда они осмеливались нападать лишь на небольшие одинокие суда, либо вовсе вытеснили к Коярскому архипелагу, где до них мало кому есть дело, кроме самих коярцев, ютившихся на обочине истории и мировой политики.
Анрия стала примерно чтущим имперский закон богатым торговым и промышленным центром, городом, где цветет коммерция и предпринимательство. А все те преувеличенные слухи о разгуле преступности и Большой Шестерке опровергались на высочайшем уровне.
Бруно жил в Анрии почти всю свою жизнь. В молодости чтобы заработать, ему пришлось выйти в море. Выбор морской стези в Анрии всегда был обширен, поэтому Бруно выбирал тщательно. В Его Величества Кайзера Фридриха Второго флоте была жесткая дисциплина и могли убить. У пиратов дисциплина была еще жестче и умирали гораздо чаще. В рыболовецком промысле приходилось горбатиться круглые сутки, чтобы отдавать долю и хоть как-то кормить себя. Береговые контрабандисты больше прятались по пещерам и лесным фортам или постоянно бегали от патрулей, резались с хакирами, пиратами, клиентами, друг с другом, нежели курсировали на тартанах вдоль побережья.
Поэтому Бруно пошел матросом на торговое судно и очень быстро пожалел об этом. Приходилось много работать, недоедать, недосыпать, жить в постоянном страхе заболеть цингой, слушать постоянные выговоры, а однажды пережить порку, и день и ночь смотреть на до тошноты одинаковый морской пейзаж.
В конце концов, все окончилось тем, что капитана поймали на провозе контрабанды и справедливо вздернули, а матросов сослали на рудники Нойесталля. Не избежал этой участи и Бруно, но ему дали всего год, причем, не самый худший в его жизни. Оказавшись на свободе, Бруно после недолгих раздумий вернулся в Анрию и только тогда понял, для чего родился.
Он родился, чтобы стать профессиональным нищим.
И в этом очень быстро достиг вершин мастерства. Он так ловко делал жалкий вид, ныл, плакал и сочинял слезливые истории, что у прохожих рука сама тянулась, чтобы бросить бедолаге пару нидеров. К тому же, Бруно обладал определенной склонностью к изучению языков, поскольку в Анрии без этого профессиональным попрошайкой стать невозможно. Он мог подсказать дорогу на трех, благословить и пожелать долгого здравия на семи, выклянчить монетку для бедного нищего на двенадцати, представиться брошенным ветераном войны на двух и послать упрямого скрягу на пятнадцати различных языках.
Вскоре Бруно вошел в шайку таких же уличных попрошаек и мелких карманников и за очень короткое время стал среди них настоящим авторитетом и общепризнанным маэстро «честного вытягивания нечестно заработанных медяков». Среди попрошаек считалось, что нет такого зазнавшегося скупердяя, который отказался бы подать Маэстро милостыню, а если такой находился, то Бруно считал прижимистость личным вызовом и не успокаивался, пока не освобождал его кошелек от пригоршни монет, а то и пары зильберов.
В общем, можно было с уверенностью сказать, что Бруно был счастлив. Занимался любимым делом, был в нем успешен, имел признание и какую-никакую крышу над головой и кусок хлеба.
Впрочем, счастье имеет обыкновение когда-нибудь закончиться.