Сталинград

Он действительно попал. Несмотря на острый угол при столкновении с боковым люком, усиленная бронебойно-зажигательная пуля пробила сравнительно тонкую броню, ударила в заднюю стенку, срикошетила, сбив с ног смертельно раненного заряжающего. А веер мелких осколков, образовавшийся при рикошете и брызнувший во все стороны, больно впился в спину завопившего наводчика, задел ногу командира.

Но лейтенант с говорящей фамилией Вольф, родом из-под Бранденбурга, был бывалым бойцом, ветераном боев лета и осени 41-го. Его семья вела родословную от вильцев, онемеченного племени полабских славян, более известных как лютичи (о чем, правда, сам лейтенант даже не догадывался).

В войну Вольф вступил хорошо подготовленным, но романтичным юнцом, мечтавшим о наградах и продвижении по службе. Он равнялся на старшего брата, ветерана польской и французской кампаний, и верил, что очередная, теперь уже русская кампания будет столь же легкой и быстрой. Поначалу казалось, что так оно и будет – танковые кулаки «быстроногого» Гейнца Гудериана весело катили на восток, сбивая слабые очаги сопротивления на своем пути. И даже если они упирались в оборону покрепче, командование быстро концентрировало силы, подгоняло тяжелую артиллерию, запрашивало авиационную поддержку, и те сминали любое сопротивление проклятых фанатиков, ровняли их с землей тяжелыми снарядами и авиабомбами.

Позади остались Минск и огромный Белостокский котел, а новенькая «тройка» лейтенанта Вульфа с пятидесятимиллиметровой пушкой все так же бодро катила вперед, записав на свой счет уже три орудия и два легких советских танка, подбитых их точными выстрелами. Броня вражеских машин была слабой, горели бензиновые Т-26 ярко и весело, а взвод солдат, которых подавили гусеницами за время летних боев, был приятным и весомым прибавком к достижениям удачливого экипажа. И даже механ, который матерился последними словами, когда чистил гусеничные траки от остатков тел недоразвитых славян, продолжал азартно давить большевиков, когда танк настигал очередного убегающего и нередко поднимающего руки солдата. Последнее, впрочем, все предпочитали не замечать, и романтизма Вольфа эти «мелочи» не убавляли. Он все так же мечтал о званиях, наградах, продвижении по службе, равняясь на старшего брата – командира танковой роты, бывшего в своем батальоне на хорошем счету…

А потом брат погиб – в упорном бою его тяжелый Т-4 сожгли противотанковые пушки русских. Так для Вольфа начались упорные бои за Смоленск, отметившиеся гибелью многих его знакомых и сослуживцев…

Однажды ночью, после крепкого, жаркого боя с пехотой русских, в котором кампфгруппа Вольфа заняла какое-то село с труднопроизносимым названием, экипаж неплохо принял спиртного для «психологической разгрузки». И затем подчиненные сделали командиру щедрый подарок – приволокли упирающуюся смазливую русскую девчонку. Недолго думая, «романтик»-лейтенант изнасиловал девушку, даже скорее девочку, которая оказалась к тому же девственницей. И даже после этого он продолжал себя считать рыцарем, достойным потомков тевтонских крестоносцев… Хотя, впрочем, возможно, он поступал действительно в духе немецких псов-рыцарей.

После Вольфа девчонку всю ночь пускали по кругу камрады, бросив обессилевшую и, возможно, уже сбрендившую жертву только с рассветом. Но все это давно стерлось из памяти, ведь уже следующим утром танковый взвод, в котором служил лейтенант, напоролся на артиллерийскую засаду мелких, но метких и точно бьющих сорокапяток, подбивших его панцер. «Тройка» сгорела, Вольф был ранен и обожжен, он смог вернуться в строй только этой весной. А прежний экипаж погиб целиком…

Пройдя через госпитали, обгоревший и обезображенный, лишившийся мужской силы лейтенант уже не считал себя рыцарем, он утратил все свои «романтические» грезы. Нет, теперь он сознательно стал палачом для русских, желая отомстить… неважно кому, всем без разбора.

Он получил новый танк с модернизированным, удлиненным орудием, более эффективно сражающийся с опасной русской «тридцатьчетверкой», и был рад на нем воевать. Однако сегодня судьба свела его не с равным, бронированным соперником, а всего лишь с бронебойщиками врага, стреляющими в его панцер из примитивных однозарядных «оглоблей». Ну что еще могли сляпать азиаты на скорую руку?

Думая подобным образом, он как-то забывал, что русские в начале войны имели много новых образцов оружия, которых не было у вермахта: тех же Т-34 или тяжелых танков КВ, 120-мм полковых минометов, самозарядок СВТ – пусть еще сырого, но явно превосходящего обычные карабины оружия. Да те же ПТРД или ПТРС на голову превосходили все противотанковые ружья вермахта, с которыми немцы перешли границу СССР! Но при всем пренебрежении Вольф осторожничал.

Он подкрался к противнику, защищаясь подбитым панцером, а его ветеранская чуйка вопила об опасности. Командир танка засек первый выстрел русского сержанта и, даже получив легкое ранение, не потерял ни выдержки, ни самообладания. Он действовал быстро и решительно, сбросив раненого подчиненного с кресла наводчика, и занял его место сам, стремительно и точно развернув башню лицом к опасности.

Вовка Аксенов безмерно обрадовался, увидев, что попал в цель, но при виде ожившей башни панцера его сердце болезненно сжалось, а в горле встал ком. Он хотел нырнуть вниз, под защиту окопа, но не успевал с ружьем, а без ПТРД бронебой был обречен. Тем более что после первого выстрела сержант уже успел перезарядить оружие, вставив в казенник второй и последний усиленный патрон. И потому Вова вновь рискнул, приникнув к прицелу, лихорадочно сводя целик с мушкой на шаровой установке спаренного пулемета… Ведь ему уже повезло с ней сегодня, должно повезти и в этот раз!

Бывший в своем первом бою новичком, но уже успевшим отличиться, дравшийся на равных с ветеранами панцерваффе, он вдруг очень остро, явственно почуял, что это конец, и в последний миг выдержка ему изменила. Слишком быстро, слишком рано нажал на спуск, и усиленная пуля БС-41 врезалась в бронированную плиту толщиной пятьдесят миллиметров левее цели, просто сплющившись о крупповскую сталь. А в следующую секунду в грудь сержанта что-то очень сильно ударило, выбило дух, отбросив на дно окопа…

В последние мгновения своей жизни Владимир Аксенов смотрел в небо, голубое, чистое небо, и ему было очень хорошо и спокойно. Он, как в детстве, любовался проплывающими над головой облаками и не мог понять только одного: почему он смотрит на них из ямы? И когда уже мама позовет его поснедать? А ведь завтра на зорьке договорились с отцом пойти на рыбалку. Как же хорошо…

Лейтенант Вольф самодовольно улыбался: он добил проклятого русского фанатика с бронебойным ружьем, достал его точной очередью спаренного пулемета! Но командир танка не знал, что к его машине с тыла сноровисто ползет один из «истребителей танков», Матвей Железняк. Экипаж «тройки» самоуверенно ввязался в бой, оторвавшись от не столь и многочисленного пехотного прикрытия, и сейчас это могло изменить ход боя на правом фланге.

Матвей, крепкий рослый парень, происходил из донских казаков. Его отец в свое время поверил в идеалы «равенства и братства» и поддержал революцию. Но новая, советская власть прошлась по казакам очень сурово, голодные и полные несправедливости годы расказачивания на Дону вспоминали одновременно со слезами на глазах и сжатыми кулаками. Отец, как только смог, покинул родную станицу с семьей: вроде бы чистый перед большевиками казак боялся, что крутые нравом станичники могут банально на нем отыграться за все невзгоды. После непродолжительного периода скитаний семья осела в Энгельсе, где оба родителя устроились работать на завод. Была это примерно середина двадцатых годов.

Паренька воспитывали в строгости, но с детства учили стоять за себя, даже если один против всех – прижаться к любой стенке и бить со всей силы, пока на ногах стоишь! Вот Матвей и рос бойцом, которому действительно не раз приходилось драться, и порой одному против всех. Это определило его увлечение боксом, в котором он делал неплохие успехи. Но казачье происхождение помешало парню и в спорте: его просто не записывали на соревнования, несмотря на то что не запрещали тренироваться. В итоге Железняк бросил секцию, а после школы отправился работать на завод.