Страница 22 из 53
Первомайск, улица Мичурина
— Я тебя точно не мешаю? — смущенно спросила Марина.
— Точно, — улыбнулся я, выворачивая с моста на улицу Ленина.
— А то я и Риту с Настей напрягла…
— С Искандером-то? — фыркнул я. — Ничего, им полезно! Ритке — особенно. А то ноет всё! Одноклассницы, видите ли, уже сюсюкают своим «бэбикам», а она одна не испытала материнского счастья! Ага… Неделями не спать, без талии остаться…
«Росита» рассмеялась.
— Тебя, по-моему, второе больше беспокоит!
— А как же! Эти ж «херувимчики» всю красоту высосут! — я покосился на спутницу, и мои губы повело в улыбку. — Правда, по тебе не скажешь.
— Спасибо! — блеснула зубками Марина. — Ты всегда умел говорить комплименты.
— Не-е! — замотал я головой. — Комплимент — это, когда толстушке внушаешь, что она стройняшка. Только мне такое без интереса. Я люблю красивой девушке говорить, как она красива — и ей приятно, и мне! Ой, забыл спросить… А тебе куда?
За окном «Ижа» проползали Дом пионеров, парковая лестница, белые высотки…
— На Мичурина! — встрепенулась Ершова, и мило покраснела. — А я забыла сказать… Тебе тоже… туда. Там раньше наша группа кучковалась… И вот опять. «Царевичи», когда не на дежурстве, на Мичурина ночуют. Рустам с Умаром завтра подъедут, а майор Славин с утра уже там. И генерал-лейтенант…
— И Семеныч здесь? — вскинул я брови, дергая уголком рта. — По мою душу, небось…
— Это он тебя звал. Поговорить хотел.
— Ла-адно…
«Ижик» вписался в поворот, прокатываясь мимо старой автостанции, нырнул в короткий туннель под железнодорожными путями, и свернул вправо, одолевая пологий подъем.
Я любил старые первомайские улицы, которых не коснулся прогресс, а история будто замерла в начале века. Мичурина была именно такой — мощенная булыжником, в тени стародавних оград и замшелых деревьев, она хранила давно утраченный миром образ. Образ неспешной, размеренной жизни — без суеты и лишней мороки. Дома, утопавшие в глянцевой зелени садов, очень «шли» улице — солидные, сложенные из камня или темного кирпича, они глядели окнами молчаливо и надменно, с дутым купеческим самомнением.
— Приехали!
Я тормознул возле кованных ворот, за которыми тянулся зеленый двор, стиснутый двумя особняками дореволюционной наружности.
— Раньше тут было имение князя Святополка-Мирского, — раскрасневшаяся, Марина отворила тяжелую калитку, будто сплетенную из железных завитков.
— Скромненько для его сиятельства, — заценил я.
Вдвоем мы зашагали к большому, приземистому дому, у белых стен которого припарковались две «Волги».
— Нам сюда, — девушка провела меня к веранде, сплошь заросшей виноградом. За стеклянными створками сгущалась зеленистая тень и витал легкий запах сигаретного дыма.
— Ох, уж эти куряки… — проворчала Марина снисходительно, и открыла дверь в дом, сразу выпуская жилой шум, как будто мы переступали порог кухни в коммунальной квартире.
В огромной комнате стояло, подпирая холодильник или стену, ходило, с громким хлюпаньем потягивая чай из огромных чашек, сидело за общим овальным столом или за маленькими письменными человек восемь с военной выправкой. Оделись они «по гражданке», но в том, как носился штатский прикид, чувствовалась армейская жилка.
— О, какие люди! — осклабился Иван Первый. — Здорово! Давно не виделись!
— Со вчерашнего дежурства! — хохотнул Иван Третий, крепко пожимая мою руку.
— А с ним боюсь здороваться, — кивнул я на громадного майора Славина. — Раздавит еще…
— Он легонечко! — промяукала миниатюрная девушка, клацавшая за монитором микроЭВМ. — Да, Коля?
Под смех и подначки мы с майором поручкались.
— А, явился! — из коридора гулко донесся голос Иванова.
— Не запылился! — подтвердил я.
Генлейт, все такой же плотный, очкастый, энергичный, потащил меня к себе, в кабинет-пенал с единственным окном, по стеклам которого возил соцветиями синий дельфиниум.
— Ну, что, товарищ Гарин? — бодро хлопнул в ладоши Иванов. Неожиданно он сник, словно сдулся, и потер руки. — Простите, Миша, тонус скачет… Ленка сейчас в Берлине, Маркус обещал за нею присмотреть, но это же такая оторва! — походив, пошныряв по узкой комнате, хозяин кабинета так и не занял потертое кресло, лишь присел на край монументального стола. — Ее вызвал на разговор сам Даунинг. Выбился, прохиндей, в директора ЦРУ… Вот, надолго ли? Если Рейган победит на выборах, Джек точно лишится места — ковбой Ронни усадит в нагретое кресло своего человечка…
Похоже, генерал-лейтенант сильно переживал за Елену, вот и болтал «на нервах».
— Значит, говорить будут за Берлинской стеной, — вывел я. — Да вы не волнуйтесь, Борис Семенович. Если уж Даунинг сам прилетел, то тема серьезная. Что-то ему нужно, этому цэрэушнику, что-то очень важное… — подумав, я подкинул темы, надеясь, что Иванов проговорится: — Какие-нибудь тайны Кремля или «координатора»… Да Джек пылинки с баронессы сдувать будет!
— Баронесса… — усмехнулся генлейт. — М-да… — усилием воли он сосредоточился. — Вот что, Миша… По данным разведки, американцы уверены, что вы находитесь в Новосибирске, под фамилией Браилов. Я звонил вашему… э-э… брату-близнецу, так сказать, и он, разумеется, рад этому обстоятельству. Да и чего было ждать? Он ведь такой же, как вы! Упертый и недисциплинированный!
— Все мы немножечко оторвы, — тонко улыбнулся я.
Иванов фыркнул, и поправил очки.
— Решено сделать так, чтобы в Штатах не разуверились в полученной информации. Браилова мы окружим… э-э… вниманием и заботой, а вот вам, Миша, придется исчезнуть.
— Здрасте! — поклонился я, впадая в легкую растерянность.
— Привет! — смешливо хмыкнул Иванов, и вскинул руки. — На время, Миша, на время! Хотя бы до осени, до ноября. Максимум — до нового года. Надеемся, к тому времени положение нормализуется.
— Надейтесь, надейтесь… — проворчал я.
— Надо, Миша, надо, — в тон мне завздыхал генлейт. — Все понимаю, но — надо!
— Чего надо-то?
— Прежде всего, необходимо изменить вашу внешность. Самое простое — отрастить усики. Аккуратненькие, такие, усики. Вам они очень подойдут! Вот, представьте себе бритого Юрия Соломина, да еще в роли лощеного офицера Белой гвардии. Ну, не то же, верно?
— Мороки с теми усами… — завел я капризно, но капитулировал. — Ладно. Еще чего отрастить?
— Наши специалисты предлагают перекрасить ваши волосы в радикальный черный цвет, — бойко зажурчал Иванов, — и сделать ринопластику. Ваш нос станет чуточку меньше, уйдет широковатость и… — он пальцем описал круг. — Эта вот рязанская курносость тоже ни к чему. Ну, и еще немножечко изменить рисунок губ — линия рта станет тверже… И всё! Вы получите новый паспорт… Два паспорта. Один на имя Михаила Гарина — и вы его спрячете подальше, а другим будете пользоваться.
— Отчество я не сменю, — сухо заявил я. — Из принципа. А имя? Фамилия?
— Придумайте сами! — широко расплылся генлейт.
Я насупился, легонько барабаня по столу.
— Придумайте, главное… — заворчал строптиво. — А подумать?
— Разумеется! — ухмыльнулся Борис Семенович, и строго уставил палец в потолок. — До завтра. О, кстати… — он лукаво сожмурился. — Миша, а откуда вы знаете про «координатора»?
— Оттуда, — буркнул я. — Пересекался, знаете ли, то с Рокфеллером, то с Барухом… — глянул на ехидный прищур, и махнул рукой: — Ладно! Елена разболтала. Только вы ее не ругайте — бесконтактный массаж сильно волю слабит… Седрик жив?
— Ему очень не повезло, — молвил Иванов с серьезным видом. — Три ракеты «Малахит» прилетело.
— Нормальная ответка.
Борис Семенович заерзал.
— Ладно, — вздохнул он, — вы у нас и так секретоноситель. Одной тайной больше, одной меньше… В общем, ваши «гастроли» в Америке принесли нам больше пользы, чем… К-хм… Мы резко продвинулись в операции «Сафари» — наш человек вошел в круг Морганов, Рокфеллеров и прочих, как вы говорите, олигархов. И один из них проговорился — по пьянке. Так мы и узнали о Седрике Уиллете. А уж какие пляски начались, когда доискались до тайны тайн… Мы нашли сына Уиллета, Фримена! Стали его окучивать, наивно полагая, что тот, заняв «трон» отца, будет послушно исполнять наши хотелки. А фиг… Кстати, Миша, это он, Уиллет-младший, заказал и оплатил ваше похищение. Дескать, русский во всем виноват! А придурки-шляхтичи решили еще ниже прогнуться перед белыми господами — и захватили Машерова!