Госпитальер. Путь проклятого

Тихий монотонный голос звал его сделать шаг вперёд, чтобы этот манящий покой больше не смог прерваться.

Нет! Гийом не боялся неизвестности, но при этом не спешил к ней навстречу, понимая, что иллюзии никогда не станут реальностью. Об этом часто напоминал ему Бертран, рассказывая о коварстве потустороннего мира, чьё присутствие невозможно увидеть, но можно чувствовать.

Яркий белый свет сменился на поблёкшие от времени постельные тона, и он увидел необъятные просторы среди палящего солнца и иссохшей земли. Когда-то Бертран рассказывал ему о пустыне. В тех местах любая жизнь становится испытанием. Самые страшные болезни и отсутствие воды превращает это место в адское пекло, где в муках пребывают души грешников.

Вид пустыни заворожил юного графа, а голос продолжал с ним разговаривать, бормоча слова на непонятном для него языке. Быть может, с ним сейчас говорило его будущее, а может, всё это было не более чем игра его собственного воображения.

Лекарь смазывал раны Гийома целебными мазями, сделанными на основе трав, купленных им на рынке прошлой весной и летом у хорошо ему знакомых собирателей. Процесс изготовление снадобий был трудоёмким и имел свои тонкости. Эскулап сам занимался этим делом, не доверяя подобные ответственные дела, ни о одному из своих учеников.

Перевязка ран требовала минимальных знаний в медицине, чья популярность зависела только от пожертвований знатных сеньоров и вельмож, не спешивших на тот свет. Задержаться в этой грешной жизни для них существовал прямой смысл, ведь их жизнь значительно отличалась от влачивших жалкое существование крестьян.

Эскулап усердно перевязывал раны юного графа бинтами на плотный слой ранозаживляющих и противовоспалительных мазей, бросая взгляд на пропитанные кровью облатки с применением уксуса. Правила асептики являлись главным моментом, чтобы не допустить заражения крови. Сепсис в те времена имел крайне широкий размах, а уксус был доступен отнюдь не всем. В трактатах полевых эскулапов почившей в веках Римской империи этому аспекту уделялась огромная роль. Впрочем, умение зашивать раны и останавливать кровотечения оставались не менее значимыми.

Зафиксировав бинты, старый лекарь почувствовал ноющую боль в застуженной накануне пояснице, которую и так старался постоянно держать в тепле. Впрочем, только его собственная смерть могла помешать эскулапу выполнять любимую работу, которая для него всегда была и останется смыслом жизни.

Повариха и остальные слуги таскали необходимые лекарю вещи, среди которых тёплая вода имела самую простую задачу.

Команданте сидел на стуле в кольчужном доспехе, от тяжести которого ломило спину, и левой рукой плотно сжимал эфес меча в ножнах. По жесту руки Жана один из сержантов гарнизона подбросил в камин несколько поленьев и снова стал внимательным взглядом следить за работой эскулапа.

Привычка подозревать всё и всех для команданте была одной из самых главных и жизненно необходимых. Она вырабатывалась годами и десятилетиями, а шрамы на его лице и теле, лишь напоминали о суровости невидимого учителя.

‒ Я закончил. Сеньору нужен отдых, вино и уход. Я оставлю несколько склянок с мазями, если Господь будет милостив, то юный граф выживет. К сожалению, большего я сделать не в силах… Впрочем, и не только я, ‒ приступив к мытью рук в тазу, говорил лекарь. ‒ Кто будет ухаживать за больным?

‒ Разве это так важно, мэтр? ‒ сосредоточенно ответил вопросом на вопрос команданте и провёл ладонью по густой бороде на подбородке, окончательно провалившись в глубокие раздумья. Дальнейшая судьба сейчас абсолютно не заботила Жана, поскольку он не мог потерять такого мужественного и храброго юношу, а титул уже уходил на задний план.

‒ В искусстве врачевания важно всё, шевалье! ‒ жёстким тоном уточнил лекарь.

‒ Команданте и шевалье, несколько разные вещи, мэтр! ‒ не менее жёстким тоном, ощутив, что над ним посмеиваются, парировал Жан.

‒ Мне называть вас оборванцем? ‒ с саркастической улыбкой на лице спросил эскулап, стараясь насухо вытереть о чистую пелёнку, вымытые руки.

‒ Нет! Но каждый должен оставаться на своём месте, ‒ оттолкнувшись от подлокотников стула, жёстко внёс коррективы команданте, понимая, что он простой вояка, чьи знания слишком далеки до высот лекарской мысли. ‒ Наш конюх справится с перевязкой. У него есть опыт работы с лошадьми, а они тоже не подарок. Распорядись по поводу лошади для мэтра! ‒ немедленно отдал приказ Жан и уселся обратно на стул, собираясь ни на шаг не отходить от Гийома.

‒ Кто здесь конюх? ‒ бросив в таз пелёнку и распрямив затёкшую спину, сухим тоном спросил эскулап, представляя обратную дорогу в Париж.

‒ Это я! ‒ коротко ответил здоровенный мужик плотного телосложения с большими ручищами, простоявший по большей части без движения, только следя за работой лекаря. Его кожаный костюм немного трещал на нём, а серая рубаха была настолько засаленной, что вызывала у него самого резко неприятие.

‒ Как звать?

‒ Венсан, мэтр! ‒ учтиво добавил конюх, преклоняясь перед знаниями и опытом эскулапа.

‒ Подойди сюда, я расскажу тебе, как ухаживать за сеньором, ‒ шмыгнув чуть заложенным носом с некой долей недовольства, выразился старый лекарь. Он очень боялся, что немытый конюх лишь испортит все его труды, и виновным в смерти юного графа окажется он. Какой может быть спрос с конюха, кроме выпоротой филейной части или виселицы!

Элена вместе с прислугой удалилась из покоев господина и стала спускаться по каменным ступеням за поварихой, неустанно продолжавшей кудахтать и причитать.

Подробно рассказывая обо всём, что конюху придётся делать, эскулап постепенно стал верить в способности Венсана, хотя больших надежд не питал. Он закончил подробное описание всех манипуляций, которые будут необходимы для дальнейшего лечения, и протянул руку к кружке с вином, стоявшей на столе.

Вкус креплёной виноградной лозы вызвал приятное послевкусие, но намного больше лекаря согревал туго набитый кошелёк за выполненную работу. Чего-либо ещё добавить ему было нечего, и он засобирался в дорогу, не желая больше оставаться в этом замке, где чувствовал себя крайне некомфортно…

Элена шла по ночной дороге, оставляя позади замок, исчезающий во мраке тёмной осенней ночи. Этот вечер оказался крайне странным для неё, но найти слова для его определения девушка не могла.

Для каждого человека в этом мире есть несколько часов, которые определяют его судьбу. Относясь к этому с покорностью и смирением, люди поступают мудро, но в тоже время и глупо! Конечно же, не каждый обладает такой силой духа и стальной волей, чтобы сыграть с судьбой «в возражение». Люди слабы по своей натуре и стараются сложности обходить стороной, чтобы потом не было очень больно.

Сырость в воздухе после первого снега и холодный ветер студили лицо Элены, чьи мысли сейчас были только о юном господине. Она робко и сбивчиво молилась про себя, прося у Господа милости для Гийома, а небольшой металлический крестик на шнурке согревал её веру и надежду.

Нет ничего тяжелее, чем хранить память о ком-то или чём-то, когда это причиняет тяжёлую боль! Время никогда и ни при каких условиях не простит людям их ошибки и везде и всюду сумеет об этом напомнить. Тонкая нить будет бежать по дороге, раскручивая клубок бесконечности, где в перепутавшихся узелках можно попытаться узреть смысл жизни.

Элена спускалась вниз по холму, неотрывно наблюдая за догоравшими кострами в родной деревни, от которых веяло горем и смертью. Она неспешно брела к своему дому, не представляя о том, что будет завтра. Впрочем, так случалось изо дня в день, и кроме тяжёлого труда будущее не сулило ничего.

Старый землепашец Сандро и не думал беспокоиться о дочери, а всё время провалялся вусмерть пьяный в доме. Отец Элены отличался в деревне спесивым нравом и большим охотником до браги, от которой рассудок покидал его грешное тело. Это блудливое существо совало свой «обрубок», куда только ни попадя, увеличивая количество придурков в деревне, от которых и так не было прохода. Про мать Элены говорили разное, но все сходились к единому мнению, что только блудливая сука может жить с блудливым кобелём.