Страница 7 из 10
Следующим должен был выступать свидетель со стороны истицы из той крикливой толпы, которую Виктор увидел при входе на этаж – но поскольку никто не зашел, секретарь вышла в коридор и по возвращении сказала, что свидетелей с той стороны нет.
Поэтому завершила эту часть заседания свидетельница со стороны ответчицы:
– Меня зовут Наталья Александровна Балахнина, я подруга Даши – вот она здесь присутствует, Дарьи Григорьевны Суздалевой. Когда они познакомились, Константин Никифорович был уже вдов, и через некоторое время они стали жить вместе. У них было так душевно! Я подружилась и с ним и часто приезжала к ним в гости. Как он пел романсы, аккомпанируя себе на гитаре!
Наталья Александровна даже подняла голову вверх и закрыла глаза, явно вспоминая, как Константин Никифорович пел. Но быстро спохватилась:
– Он пел до конца своих дней.
– Вы это утверждаете?
– Да! Я была у них с Дашей в гостях за четыре дня до его смерти, и он как раз по нашей с Дашей просьбе спел две песни.
– Что вы еще можете рассказать?
– Костя и Даша сдружили всех нас: меня, Павла Васильевича с женой, Николая Викентьевича с женой. Мы ездили на выставки, на концерты, на творческие вечера. Причем билеты всегда организовывал Костя. Нам очень не хватает его, общения с ним.
У свидетельницы появились слезы, она сказала «Извините», торопливо достала платок и вытерла их. Судья тактично подождала полминуты, потом спросила:
– А как складывалось общение?
– Мы общались все на равных. Хотя у Кости была всероссийская и даже международная известность, он никогда не зазнавался этим. И с ним было очень легко и приятно общаться.
Вопросов к ней не было, и судья отпустила ее с трибуны.
После этого было рассмотрено и удовлетворено ходатайство о назначении и проведении экспертизы.
Виктор был очень доволен тем, как прошло это заседание.
У Владимира Синегорова тоже был насыщенный день.
Утром он вместе со своим подзащитным, по счастью, не находящимся под стражей, поехал в следственный отдел, где следователь Меншиков должен был провести допрос. В назначенное время Владимир и его подзащитный постучались в кабинет следователя и зашли туда.
Никита Петрович Меншиков, человек молодой, лет двадцати восьми – тридцати, считался уже опытным следователем, и это придавало ему уверенность в своих силах. Выглядел он солидно и даже внушительно. Ответив на приветствие адвоката и его подзащитного кивком (молча), он показал подзащитному рукой на стул за своим столом, а адвокату сказал:
– Вооон там, у двери, стульчик есть – располагайтесь там.
– Хорошо, – сказал Владимир.
Он взял стул, указанный следователем, но поставил его рядом с подзащитным и свободно и уверенно расположился на нем.
Никита Петрович несколько скривился: он не привык, что в его кабинете кто-то не выполняет его указаний. Но с Владимиром Синегоровым он решил не связываться. Тот был известен и медиен, и ему ничего не стоило собрать пресс-конференцию и рассказать о произволе конкретного следователя.
Никита Петрович взял бланк допроса обвиняемого, заполнил формальные пункты, предложив подзащитному Владимира далее написать все известные ему обстоятельства. Уточнив, нет ли вопросов, далее Никита Петрович продолжил заниматься своими делами, так как дел в его производстве было много.
Подзащитный начал писать, написал, потом взял бумагу, переданную ему Владимиром, и протянул следователю. Тот удивился, так как показания обычно писались обвиняемыми дольше. Но он удивился еще больше, когда прочитал текст: обвиняемый написал, что все известные ему сведения он изложил в протоколе опроса лиц с их согласия, который вел его защитник, адвокат Синегоров В.В., и этот протокол опроса он, обвиняемый, прикладывает к протоколу допроса.
Прочитав это, следователь явно был в ярости – и по его губам Владимир явственно читал все, что тот хотел бы озвучить (но – сдерживался, ибо – адвокат известный и медийный, и может быть пресс-конференция, а портить карьеру из-за какого-то адвокатишки, пусть даже известного и медийного – ну совсем не хотелось).
– Это что такое? Это нарушение предписаний УПК! – едва сдерживая искренний гнев, сказал следователь.
«Тяжело же с ним приходится обычным адвокатам» – подумал Владимир, считывая всю палитру мыслей с лица следователя.
Вслух же он сказал, примирительно:
– Никита Петрович, все, что мой подзащитный мог рассказать – он сообщил мне вчера, когда я проводил его опрос и составлял этот протокол. Скрывать ему нечего. Закону это не противоречит.
Никита Петрович задумался, размышляя над словами защитника, и потом проговорил.
– Ну… пожалуй, что да, это так.
А и действительно: все то же самое обвиняемый мог и написать, и это было бы коряво и плохо читаемо. Да и время сэкономили.
На том и порешили.
А во второй половине дня у Владимира было судебное заседание по гражданскому делу в Бутырском суде. В Москве жил Степан Терентьевич Лесорубов; прославился он тем, что, будучи конструктором, придумал много важных изобретений, отмеченных в том числе и государственными наградами. Фактически он был пенсионером федерального значения, и до последних дней его жизни профильные ведомства обращались к нему за консультациями. Тогда за ним приезжала служебная машина, и на ней же он возвращался домой. Он давно овдовел, детей у него, к сожалению, не было, и он оставил завещание на все принадлежащее ему имущество (а таковым были его квартира в престижном доме и дача) на семью соседей, которые уже много лет искренне дружили с ним и помогали ему.
Эти соседи подали нотариусу заявление об открытии наследственного дела, все шло установленным чередом, но тут вдруг появились представители с доверенностью некоей Клавдии Терентьевны Лесоруб, родившейся и живущей в том же поселке в Томской области, откуда был родом Степан Терентьевич. И они представили решение районного суда Томской области об установлении родства, согласно которому Степан Терентьевич Лесорубов и Клавдия Терентьевна Лесоруб были родными братом и сестрой, и от рождения у Степана была фамилия Лесоруб, а изменил он ее лишь при переезде в Москву.
И затем представители Клавдии Терентьевны подали в суд иск о недействительности завещания.
Владимир припарковал машину, взял портфель и пошел в здание суда, там поднялся на нужный этаж. Представитель Клавдии Лесоруб уже был там в коридоре, увидев Владимира, недружелюбно смотрел на него. Владимир поздоровался с ним и отошел в сторону. Разговаривать с этим представителем все равно было не о чем.
Когда дело пригласили в зал, оба представителя расположились за противоположными столами.
Сначала представитель истицы пересказал иск.
Затем встал Владимир:
– Ваша честь! Прошу приобщить к материалам дела ответ Томского областного архива, данный на мой адвокатский запрос, о том, что Лесорубов Степан Терентьевич, родившийся пятого июня тысяча девятьсот тридцать пятого года в селе Верхние Луга Томской области – а именно эти дата рождения и место рождения указаны во всех документах Степана Терентьевича – был одним из двух детей своих родителей, Терентия Никодимовича и Антонины Кондратьевны Лесорубовых. Еще у него был старший брат Семен, погибший в годы Великой Отечественной войны. Кроме того, заявляю, что мной от имени моих доверителей подана апелляционная жалоба на представленное судебное решение, и эта жалоба принята к рассмотрению, сроки обжалования восстановлены, и дело уже назначено к слушанию в апелляционной инстанции. И еще заявляю, что мной от имени моих доверителей подано заявление о возбуждении уголовного дела по факту фальсификации доказательств в том гражданском деле, по которому вынесено решение. И в связи с этим ходатайствую о приостановлении разбирательства по этому делу. Вот все упомянутые мной документы.
Говоря все это, Владимир лишь на первых словах смотрел на судью, а потом он пристально смотрел на представителя истицы (которая – некая Клавдия Терентьевна – возможно, даже и не знала, что в районном суде Москвы от ее имени ведется этот судебный процесс). Представитель, не поднимая глаз, напряженно смотрел на стол перед собой. Владимиру даже показалось, что тот дрожит.