Страница 6 из 10
– И где вы обедали с Константином Никифоровичем?
– А почему вы называете его Константином Никифоровичем? – неожиданно спросила Виктора свидетельница. – Он же Никифор Константинович. Ой, да там все имена – такие сложные.
– Так где вы обедали с Константином Никифоровичем?
– В комнате.
– Уважаемый суд, – вновь встал Виктор, – ходатайствую о приобщении копии поэтажного плана, из которого видно, что в квартире Константина Никифоровича была большая кухня-столовая, а вот комнат было три, и они расположены на разные стороны.
– Свидетель! – очень строго спросила судья даму на трибуне. – Вы хоть раз были в этой квартире?
– Нет, – едва слышно проговорила свидетельница.
– И с Дубравиным не виделись?
– Нет, – уже почти пролепетала свидетельница.
– Когда вы сказали, что видели наследодателя за несколько дней до составления им завещания, какой месяц был на дворе?
– Тепло было, кажется, апрель, – не глядя на судью, почти шепотом ответила свидетельница.
– Так вы что сюда – врать суду пришли!? – неожиданно резко и громко спросила у нее судья. – Вы помните, что давали подписку об ответственности за дачу ложных показаний?! Помните – расписывались в расписке? Ну так вот вы их сейчас дали, ложные показания, и можно возбуждать уголовное дело против вас! Вон отсюда!
Все присутствующие молчали. Прошло полминуты. Судья немного успокоилась:
– У сторон и представителей еще есть вопросы к свидетелю?
Вопросов к этому свидетелю больше ни у кого не было. Свидетельница, хоть и пошатывалась уже под силой тяжести слов судьи, нашла силы сползти с трибуны и пойти к двери, по мере удаления от свидетельской трибуны заметно ускоряясь. Но она так торопилась, что сломала каблук, поэтому из зала судебного заседания она выползла, еще и прихрамывая.
– Записано в протоколе, что эта свидетельница никогда не виделась с Дубравиным и никогда не была у него в квартире? – спросила судья у секретаря.
– Да, – ответила та.
Виктора такой вариант вполне устроил.
Оба юриста – представители истицы – явно искали возможность, как бы сейчас не попадаться на глаза судье. Им это, конечно, не удалось: судья очень строго посмотрела на них, ничего не сказав, но и так все было понятно.
Затем выступал Павел Васильевич Королев:
– С Константином мы знакомы с того времени, когда он переехал в эту квартиру, примерно тридцать лет назад – я тоже живу в этом доме. Однажды сидели на лавочке, у меня с собой была шахматная доска – я имею разряд по шахматам – решили сыграть – и с тех пор играли вплоть до его смерти. Как потом оказалось, в последний раз с ним мы виделись за три дня до его смерти. У него хоть разряда и не было, но играл он очень сильно. Соответственно, и я в гостях у Константина был, и в будни, и на праздничных застольях, и он к нам приходил. У него был очень сильный логический ум, вплоть до последних дней он очень остро все соображал.
– Как часто вы с ним виделись?
– По несколько раз в неделю.
– По чьей инициативе происходили встречи?
– Иногда я звонил Косте, иногда он звонил мне, и мы договаривались, где встретиться: у них с Дашей или у нас с женой. А когда была хорошая погода – мы выходили во двор и играли там. А за игрой – и разговоры разговаривали. С Костей было очень интересно разговаривать на самые разные темы, не только о шахматах и не только о его художестве – он очень разносторонний был.
– А как складывались ваши беседы?
– Чаще всего Костя спрашивал что-то, а потом сам рассказывал, что думает. Если я его спрашивал, он всегда отвечал неторопливо и обстоятельно.
Далее выступал свидетель стороны истицы. По тому, как заметно приободрились оба представителя истицы, Виктор понял, что этот свидетель будет говорить правду; ну ничего – можно будет попробовать словить его на чем-то другом.
Но сложилось все иначе.
Говорил этот свидетель довольно по-простецки, и становилось очевидно, что иногда он как будто бы замалчивает, чтобы не озвучить их, некоторые всем известные слова-связки.
– Ну, я, в общем, друг Карины. Про ее дядю все знаю. Хороший мужик был, но к старости чудной он какой-то стал, странный – наверное, уже впадал в слабоумие.
– Это вы на основании чего такой вывод делаете? – заинтересованно спросила судья.
– Ну как? Ну вот пять месяцев назад мы с Кариной вернулись… в общем… ну… с курорта. Прилетели в Домодедово. Друзья мне машину заранее пригнали, чтобы мы нормально в Москву приехали. А Карина говорит: «Слушай, у меня же дядя в Чертаново – давай заедем проведать его?». Ну, говорю, давай, чего ж не заехать, проведать родственника-то. По пустой ночной дороге доехали до центра Москвы быстро, поднимаемся, звоним в звонок – открывает дверь старик со спутанными волосами, в каком-то халате, тапочки на ногах разные, никого не узнает – даже Карину не сразу узнал. Правда, она на курорте прическу новую сделала. В общем, дед стал совсем уже никаким.
– Подождите, – остановила его судья. – По ночной дороге?
– Ну да. У нас прилет был в три ноль пять, поэтому мне друзья машину и пригнали. А у деда мы были примерно в пять часов утра.
– Подождите, – вновь сказала судья, смотря на свидетеля, и в ее голосе чувствовалось, что сталь прямо-таки нарастает и холодеет. – То есть вы приехали и в пять часов утра разбудили спящего пожилого человека, и он показался вам странным?
– Ну да, – ответил свидетель, но под прямым звоном металла в голосе судьи его уверенность явно таяла.
Судья смотрела на свидетеля прямо и жестко, молча, и было видно, что под ее взглядом свидетель, явно основательно уверенный в себе мужчина, чувствовал себя оооочень неуютно.
Развязность его точно подтаяла.
Судья сказала, четко проговаривая каждое слово:
– Я вот сейчас как объявлю эксперимент по делу для проверки ваших показаний, свидетель: в один из дней, заранее неизвестный, мы с секретарем судебного заседания придем к вам домой и звонком в вашу дверь разбудим вас в пять часов утра.
Фразу «пять часов утра» судья проговорила предельно четко – разделяя слова. И продолжила:
– Вы не то что тапочки одинаковые не найдете – вы трусы свои долго искать будете, «друг» Карины, – презрительно сказала судья, выделяя слово «друг» (так как рассказ свидетеля не оставлял сомнений в характере их с Кариной «дружбы»). – Вы понимаете, что Карина с вашей помощью устроила провокацию? Но ее здесь нет, а вы стоите на трибуне и рассказываете, как в пять часов утра разбудили пожилого человека, и он – надо же! – показался вам странным.
Мужику явно хотелось поскорее отползти с трибуны. Он не мог понять, что он сказал не так, но понимал, что его показания оказались не такими, каким нужно было его сожительнице. И уж точно понимал, что вызвал гнев судьи; не понимал – чем вызвал, но видел, что вызвал.
На его счастье, судья отпустила его.
– Про пять утра есть в протоколе? – уточнила судья у секретаря.
– Да, конечно.
Затем выступал Геннадий Суздалев, сын Дарьи Григорьевны:
– Константин Никифорович был очень сложным в общении человеком, но – однозначно очень надежным и порядочным. Он сам вел дела семьи, собирал все чеки, квитанции, договора и хранил все это в идеальном порядке. Дом они с мамой держали в образцовом порядке. И с ним было очень интересно говорить – на самые разные темы. Причем он умел выслушать собеседника прежде, чем начать высказывать свое мнение. И всякие проходные новости его не интересовали – ему нравилось обсуждать художественные темы, а также исторические, литературные. Он до последних дней много читал, причем и перечитывал классику, и читал современных авторов.
– А кто был инициатором бесед? – спросила судья.
– Чаще всего – дядя Костя.
– Он больше слушал – или больше рассказывал?
– Знаете, дядя Костя был такой, что начинаешь с ним как бы на равных разговаривать, он спрашивает – ты отвечаешь, ты спрашиваешь – он отвечает. А потом слушаешь его – и понимаешь, что с высказыванием своего мнения лучше подождать и лучше послушать то, что дядя Костя рассказывает, потому что рассказывал он интересно, и у него было много чему поучиться.