Разбойничьи Острова

Так она выбрала свою участь. Жрица. Теперь, почти двадцать лет спустя, она знает травы и таинства. Она мать девочки, рожденной от Обряда. Она ни разу не пожалела о своем решении. И лишь через много лет поняла слова, что слышала священной ночью: “…судьбу свою оставь себе”. Очень далеко была ее судьба от той весны, когда Дельфина стала Жрицей.

Ане же выбора не дали. Она ждала и ждала своего часа отправиться на Остров Обрядов, а вместо того дождалась матушку Маргару. "Не будет свершен Обряд, – сказала Жрица. – Так велело гадание: увечную деву не должны подносить в дар богу. Брось в воду все драгоценности, какие у тебя есть, во искупление того, что не можешь отдать Господину нашему Алтимару. Сними Ленты и иди замуж, дай Островам хотя бы детей". Маргара произнесла приговор мягко, как только умела, – ее громовой голос не годился для утешения.

Малый обряд Жрицы все же провели, Ана побывала в Гроте Мары, пила меркатскую смолу и предсказывала. Ленты не разрывали на лоскуты, не брали на счастье. Браслет, подарок Теора, полетел в Море, но унижение Аны было не смыть и в тысяче морей. Она была дочерью Островов, и даже Дельфина не увидела ее слез. Жрицы велели – тэру и хромоножка жили, будто все шло своим чередом, и навеки замолчали о Браке, так и не состоявшемся. Ана таинственно улыбалась перед подругами и кокетничала с друзьями уже открыто. И жила отныне с мыслью, что обокрала богов и братьев, не стала даром и не вернулась с удачей.

Долго Дельфина верила, что Алтимар отказался от хромоножки. Однажды узнала, что то роковое гадание выпало Тине, и не заподозрила лжи, потому что была наивна. Но даже Дельфине не хватило наивности на всю жизнь. Теперь-то она понимала, что гадание ответило устами Тины, а не высших сил. Что Тину упросил сын – Ану не отдали всем мужчинам деревни. Теор искренне верил, что уберег ее.

Травы

Больший, словно короной, увенчан Птичьей Скалой. В ее расщелинах начинают жизнь сотни птенцов, ее уступы щедро усеяны пометом, который люди добывают и разбрасывают по полям. У ног ее знаменитая Пещера, а тропинку по ее склону Дельфина прозвала Свадебной, потому что поднималась туда в день свадьбы Аны.

Была зима. Юная Жрица поднялась наверх, чтобы остаться одной. Днем с этой скалы она разглядела бы засеянное поле и поле под паром, на котором пасут скот. С запада деревню обнимала река. Позади домов лес медленно отползал от жилья. Чем больше кораблей – тем меньше деревьев. Поля, скот и даже дома принадлежали не семье, а Общине, и потому не наследовались. Но старшему из детей Община позволяла остаться жить в родительском доме. Сейчас ясно сияло лишь полотно Нат над головой и внизу, отражением звезд, горели костры праздника. На поляне, где собираются на совет жители деревни, Малый Каэ, столб-идол, благодушно взирал на веселье. Старик-из-Холма, наверное, угощается вином и неуклюже пляшет в толпе. Утром девушки станут рассказывать, что маленькая рука из темноты хлопала их по заду, а кто-то обязательно увидит, как он нетвердой походкой возвращается в свой Холм.

На Море Дельфина безошибочно предсказывала погоду, и среди людей – чаще, чем ей хотелось – видела сквозь веселье грядущую бурю. Она легла на камень, подстелив теплый плащ. Дома она всегда ходила в женском платье, ее одежда мало чем отличалось от той, что носят регинки. Разве что добротностью – мягкий лен рубахи, прочная без примесей шерсть верхней туники, теплый мех плаща. Хорошая ткань, не истерзанная тысячей заплат, чистая на чистом теле.

Сняв Ленты, Ана впервые явилась к идолу Акрины, чтобы надеть на богиню любви ожерелье из сушеных ягод. И одними губами прошептала имя, а девушки смеялись:

– Тебе-то о чем просить богиню любви? Он же следы твои в пыли будет целовать – только прикажи.

Но Акрина ее услышала.

Черепахи приплывали на Ожерелье в начале лета. Под покровом ночи выбирались на сушу, где когда-то родились сами, и оставляли пир для людей и животных. Мясо черепах было то съедобно, то ядовито, поэтому на них охотились редко, но сбор яиц был событием. Дети и подростки присоединялись к наземным хищникам и набирали полные корзины. А самое главное, пировали и играли вокруг костров, без наставников, почти без запретов. В детстве Дельфина дождаться не могла, когда их отпустят с Острова Леса на Берег Черепах.

Пять кос новой Жрицы перевили Синими Лентами – символом Моря, могущества и священного уважения. Тэру будут уступать ей дорогу, а в миг опасности призывать ее, как живое божество. Ленты означали, что она никогда больше не будет играть с друзьями на Берегу Черепах.

– Это свиной боб, – представила Медуза сухую траву с неприятным запахом. – От его семян человек горит огнем и видит демонов. Вот корень Дэи, который навевает любовь и забвение. А это порошок из красных грибов, его достаточно лишь лизнуть.

Дельфина послушно шла за Мудрой, изучая содержимое глиняных горшков и кувшинов. Летом травы покрывают мягким ковром каменеющую землю, и Жрицам известна скрытая в них сила. Есть снадобья нагоняющие видения и отбивающие память, дарующие детей и изгоняющие плод, ядовитые и целебные. Дельфине – очевидно, к глубокой старости – предстояло изучить все тайны, преумножать по мере сил бесценные знания, и однажды передать их дальше, чтобы век за веком они служили людям.

– Девочка, понимаешь, почему этот Грот называют Гротом Мары?

– Потому что от трав можно умереть?

Медуза кивнула:

– Верно, девочка. Они опасны в неумелых руках, демоны крадут разум у того, кто не готов их увидеть. Поэтому только Жрицы знают дорогу к Гроту.

Дельфина старалась слушать внимательно, но мысли утекали прочь. Теор и Наэв сейчас на Берегу Черепах, где она сама хотела бы оказаться. Молчаливо помирились. Или сделали вид, что не было потасовки в доме. Они слишком взрослые, чтобы участвовать в детских забавах, и именно поэтому дурачатся, как мальчишки. Закидывают друг друга песком и ракушками, и черепашьими яйцами, которые должны собирать.

… – напоследок, – сказал Теор. – В следующем году мы, быть может, будем женаты, и не придем сюда. Так, брат?

Наэв обреченно признал:

– Один из нас будет женат…

Усилием воли Дельфина вернулась в реальность. Трудно сказать, видела ли она нездешним зрением, что происходило на берегу, или просто представляла, как это должно произойти. Ана больше не связана Белыми Лентами. Не нужен пророческий дар, чтобы знать: она сидит у костра и заливисто хохочет с ровесницами. Не замечает двоих, что издали пожирают ее взглядом. Погаснет костер, и темнота укроет молодые пары. “И думать не смей!” – читается в золотистых глазах Теор. В черном взгляде Наэва: “А я и не смею…”.

– Медуза, почему не рассказывают о битве Каэ с Алтимаром?

Старуха вся поглощена похожей на мед смесью в плошке. Когда надо, она глуха, как каменная стена.

– Узнаешь, Дельфина? Это меркатская смола. Ее ты видела в рейдах.

– Много раз. Жрицы дают ее тяжело раненым, чтобы унять боль.

– Именно так, девочка. Но если прибегать к ней слишком часто, потеряешь свою душу. Не сможешь без нее.

Дельфина поняла, что ответа на вопрос о Каэ не получит. Молчание Мудрой означает, что вопрос не имеет право на существование, или, что ученица сама должна найти ответ. А, может, Старуха действительно не слышала.

Дельфине пришла в голову детская мысль:

– А что будет, если проглотить все снадобья сразу?

Она не знала, что много лет спустя увидит ответ собственными глазами.

– Никому не пожелаю, – затряслась Медуза сухим смехом. Костлявой рукой сжала руку молодой Жрицы. – Все запомнила, девочка? Проведешь в Гроте ночь, а завтра в полдень отправляйся домой, повидай родителей. Потом вернешься. Но, прежде, чем уйти, расскажешь мне, как готовятся снадобья.