Страница 33 из 125
Так только за русского языка.
Приложение второе
Конструксельвисты в пародиях
Вера ИНБЕР
Манон Леско и К°
Читатель, друг! От хохота не прыскай
И не свисти, пожалуйста, в кулак,
Я сделалась на днях конструксельвисткой
Не знаю как!
И в тот же день — подробности излишни,
Мне признаваться в этом нелегко —
Ко мне пришла подруга дней давнишних —
Манон Леско.
Она пришла ко мне и в нервной дрожи.
Переводя с большим усильем дух,
Сказала так:
«Что слышу я, о боже,
Мой милый друг!
Конструксельвизм! Неслыханные речи!
От них, ма шер, не будет вам житья.
Мы плакали над вами целый вечер —
Мой де Грие и я!»
Внимая жалобам многострадальной,
С достоинством, нисколько не спеша,
Я отвечала скромно и локально:
«Алеша-ша!
Или вы думали, что ежечасно
Я буду петь манто или авто?
Нет, я уже на это не согласна!
И ни за что!
Пусть конкуренты корчатся от злости,
Секрет сокрыт не в силе, не в уме,
А только лишь в ор-га-ни-зов-ан-ности!
By пониме?»
Манон Леско прослушала тираду,
Подумала, дыханье затая,
И так сказала:
«Если это надо —
Тогда и я!
Я поняла: не надо комментарий —
И к производству повернусь лицом.
Мой де Грие — он тоже пролетарий
Другим концом!»
И зажили мы весело и мирно,
В конструксельвинский перейдя закон, —
И с этих пор зовется наша фирма —
Манон Леско и К°!
Владимир ЛУГОВСКОЙ
Переделка
Возьми меня в переделку
И двинь, грохоча, вперед!
В моей семье инженеры,
врачи в моей семье.
У меня хороши манеры,
я рыбу ножом не ем…
Но это насмарку, мелко,
как карт надоевший крап…
Возьмите меня в переделку
и сделайте членом РАПП!
Я помню: гимназия. Пасха,
мундирчик, шитый на рост,
И я на балу с опаской целую
кузин взасос.
Мне страшно взглянуть с похмелки
на этот пройденный этап.
Возьмите меня в переделку
и сделайте членом РАПП!
Я вырос и сделал выбор,
К чертям Готье и Вилье,
Поверил я Вере Инбер,
Нашел пророка в Илье!
Но началось окруженье,
и я маленько ослаб…
Сделайте мне одолженье —
сделайте членом РАПП!
— Сезам, — я кричу, натужась, —
Откройся моим глазам.
Но вдруг оказалось, ужас.
Сезам совсем не Сезам!
И в общем, судьба — индейка,
и жизнь — сплошное трепло.
Я хотел переделки —
и вот попал в переплет!!
Илья ЭРЕНБУРГ
Смердяковщина
Кафе «Кельк-Шоз» помещается на углу Фридрихштрассе и бульвара Сен-Мишель, того самого, который парижские торговки дружелюбно называют Буль-Миш. Это два шага от Литейного, не доходя Малой Кисловки.
Если вы займете место за одним из столиков, к вам, виляя бедрами, подойдет фрейлейн Мицци и, скользнув глазами по вашим коленам, станет ждать ваших приказаний.
Фрейлейн Мицци — фрейлина ее императорского величества княжна Людмила Павловна Дундук-Фрикаделькина. Ее лицо, несмотря на густой слой пудры и бюстгальтеры новейшей системы, хранит следы горьких слез. Она плакала. Сегодня утром ее бил ее любовник, Орас Трикоте, маркер из бильярдной «Брик-а-Брак», в Уайльд-Чепле, как раз напротив Почтового переулка, что на Плющихе. В голубых кальсонах поверх своей розовой пижамы, он старательно колотил ее головой о железный брусок двуспальной кровати и певуче при этом приговаривал:
— Почему не уходят большевики? A? Где твои бриллианты и поместья? Что ты сделала, чтобы получить их обратно? Кому ты нужна, нищая и ободранная? А?
Она же смотрела на него васильковыми глазами и обещала приложить все усилия. Когда она говорила «все», она прикладывала руки к груди и становилась похожей на святую после аборта.
Она, княжна Дундук-Фрикаделькина, смолянка, шифрезка, мазурка с великим князем, особняк на Волхонке… Что она делает здесь, в промозглом кафе на окраине Вены, в двух шагах от Вестминстерского аббатства? Вы смотрите на ее тростниковую фигурку, на ее плачущие руки с подносом в руке — и вдруг…
И вдруг вы забываете, что вы коммунист, ответственный работник Третьего, коммунистического Коминтерна, член Исполнительной тройки по международным делам, приехавший сюда, в Париж, с поручением ниспровержения империалистического строя, и сердце ваше вдруг наполняется жалостью и нежностью, как у резника, который любит корову в ту минуту, когда нож поворачивается в ее затылке…
Вам хочется приласкать ее, эту бедную аристократку, хочется рассказать ей, что тетя Александрина жива, и даже недурно устроена, кузен Коко счастливо бежал из Нарыма, а его репетитор, экстерн с грустными еврейскими глазами, научился писать прекрасные французские романы из европейской жизни… Вам хочется увести ее отсюда к себе, в свою конспиративную квартиру на Пикадилли, бульвар Капуцинов, угол Бейкер-стрит и Малой Дмитровки, не доходя до Собачьей площадки, в маленькую душную комнату… где у Отелло, который на стене душит Дездемону, под правой ноздрей ползает плотоядный и такой уютный клоп…