Гибель «Кречета»

День, два, а может и больше, Соколов то лежал, то бесцельно брёл куда-то. Голова его была будто налита свинцом. Его кружило по лесу, то и дело валило в траву. Но вот сознание стало возвращаться. Соколов сел на кочку, вытянув ноги, прислонившись спиной к дереву, и силился вспомнить, что с ним произошло, понять, где он находится. Кажется, вот он держит в руках штурвал «Кречета»! Неожиданно перед его глазами мелькнуло пламя, раздался свист стремительного снижения, возникла фигура Гришина с огнетушителем в руках, и постепенно Соколов вспомнил всё, вспомнил... Он вскочил на ноги и спотыкаясь пошёл, как ему казалось, к самолёту. Сделал несколько шагов и замер – куда он идёт?

Наступили сумерки. Сразу стало темно, и лётчик залез в густой кустарник; ему казалось, он будет там в безопасности, но мошкара залепила лицо и руки – не стало сил терпеть. Сквозь переплетение ветвей сочился лунный свет. Соколов решил забраться на дерево – от зверя спасение и мошкары будет меньше.

Устроившись поудобней на разлапистой ветке и приложив ко рту рупором ладони, он громко закричал. Расчёт на то, что его услышат товарищи, если они где-то неподалёку, конечно, не оправдался.

Эхо разнесло и многократно повторило его голос.

Чутко прислушивался Соколов к ночным звукам. Ухнет филин, завоет какой-то неведомый зверь, захрустит валежник под чьими-то тяжёлыми шагами... Ночь полна звуков, незнакомых и тревожных. Снова и снова кричит человек во тьму:

– Ого-го-го!

Ответа нет...

Вскоре после рассвета Соколов не столько услышал, сколько ощутил всем своим дрожащим телом нарастающий гул моторов. В небе показались две военные машины, летевшие примерно в километре друг от друга.

Воздушные разведчики долго кружились, то снижаясь до самых сопок, то взмывая ввысь, пока не скрылись за горизонтом.

Обнаружить сгоревший самолёт и одного человека в тайге очень трудно, почти невозможно, а Соколов был бессилен дать о себе знать.

Во многих переделках бывал Соколов, но в таком отчаянном положении очутился, пожалуй, впервые. Один, больной, в тайге, в неведомом месте. Определить точку, где произошла авария, он не мог: под рукой никаких приборов, даже простейшего компаса нет.

Соколов взглянул на часы. Секундная стрелка с разбитым вдребезги стеклом была неподвижна. Он приложил часы к уху – не тикают. Может быть, забыл завести? Нет, пружина накручена до отказа.

Сколько крайне нужных сейчас вещей погибло в огне! Даже пистолет остался в кабине. А как бы пригодилось оружие в тайге. Хорошо ещё, что на поясном ремне висит кожаный футляр и в нём финский нож.

Соколов, в который раз, сам себе не доверяя, – а вдруг что-нибудь пропустил! – обшарил свои карманы, но нашёл лишь расчёску да нетронутую плитку шоколада «Золотой ярлык». Вот это ценная находка! Если экономно его расходовать, хватит на несколько дней.

Соколов вспомнил, что он давно не ел. Сорвал лилово-золотистую обёртку с плитки шоколада, отломил несколько сладких квадратиков и медленно разжевал их.

Боли в голове постепенно утихали. Лишь при ходьбе, каждый раз, когда он спотыкался о кочки или корни, это отдавалось в затылке тупым, не очень сильным ударом. Голова была как в тумане, мысли возникали ленивые, расплывчатые и, не успев как следует оформиться, исчезали. Тело было вялым. Как видно, сотрясение мозга, полученное при аварии, ещё не совсем прошло. Но всё-таки способность оценивать обстановку в какой-то степени вернулась к лётчику.

Соколов знал, что «Кречет» будут искать. К его перелёту было приковано внимание всей страны. Правительственная комиссия посылает, должно быть, и самолёты, и наземные поисковые партии. Конечно, скорее всего его нашли бы около места катастрофы, а он в горячке ушёл от пепелища, вблизи которого, наверное, бродят Рахимов, Морозов, может быть, Гришин; надо бы вернуться туда. Он пытался найти место падения самолёта, двигался в разных направлениях, но ничего не обнаружил.

Соколов с трудом влез на высокое дерево, которое росло на вершине сопки; он думал, что увидит оттуда пепелище, но ничего не заметил. Найти что-нибудь в хаосе деревьев очень трудно, почти невозможно.

Куда же идти?

По его расчёту катастрофа произошла в районе Могочи, чуть южнее станции. А вдруг ветер снёс воздушный корабль на китайскую территорию? Нет, этого не могло быть. Гришин неоднократно просил пеленг; такой опытный штурман, каким он был, не мог сбиться с маршрута. Значит, надо идти на северо-запад. В этом направлении должны быть населённые пункты.

Совсем налегке, с открытой головой, в замшевой рубашке и хромовых сапогах, отмахиваясь от мошкары берёзовой веткой, человек зашагал на северо-запад, ориентируясь по солнцу.

Вскоре облака плотно укутали небо, закрыли солнце. Но Соколов продолжал двигаться вперёд и вышел на небольшую поляну, посреди которой росла сухая ель. Потом, пробиваясь сквозь кустарник, потерял направление и опять очутился на той же самой поляне.

Долго ждал Соколов, когда появится солнце, но сплошные облака непрерывно продолжали двигаться в одном и том же направлении. Тогда он подошёл к неуклюжим мохнатым елям, росшим на склоне сопок. Всё живое тянется к солнцу. И на елях, с одной стороны, было значительно меньше веток, а шершавые стволы у основания поросли рыжим мхом. Значит, на этой стороне север. Лётчик встал лицом к северу, протянул руку налево – на запад и мысленно провёл линию на норд-вест, куда, по его догадкам, надо было идти.

...В самом начале пути заметил матёрого волка. Безоружный человек заулюлюкал, и зверь, озираясь, не спеша скрылся в густом кустарнике. Тут же среди деревьев лежал медведь, должно быть убитый. «Значит, здесь не так давно проходил человек, – обрадовался лётчик. – Хорошо бы встретиться с ним!»

Волки ещё не успели разделаться с огромной тушей.

Стараясь не сбиваться с курса, Соколов шёл и день, и два, и никто ему не попадался навстречу. Шоколад кончился, а лесные ягоды, которые иногда удавалось собрать, мало утоляли голод и жажду.

Стояли сумрачные дни. Белесоватое небо низко нависло над тайгой – над хаосом сопок, деревьев, кустарников.

Днём идти было нежарко, но ночью Соколова бил озноб. Как добыть огонь? Как согреться?

Неожиданно судьба подсказала ответ. У подножья высокой сопки Соколов увидел камни, раскиданные, как видно, рукой человека. Ясно, что это следы геологической экспедиции. Очевидно, где-то близко был лагерь. Еле заметная тропинка привела на зелёную площадку, посреди которой крупным пятном чернела зола, прибитая дождём. Лагерь геологов был, увы, давно покинут, остались лишь колышки от палаток, вбитые в утоптанную траву, закопчённая тренога с деревянным крюком для котла и большая куча жестяных банок от мясных консервов и стеклянных из-под компота и варенья. Соколов стал лихорадочно рыться в этом мусоре, надеясь найти спички. Попадались почерневшие спичечные коробки, но они были пусты. Он извлёк рваную стёганку, из дыр которой торчала вата, и тут его осенило: если высечь искру и заставить вату тлеть – будет огонь!

Быстро вернулся лётчик к тому месту, где видел камни. Он взял небольшой обломок и ударил вскользь тупой стороной ножа об острый угол. Сверкнула искра.

Поспешно набрав сухих сучьев и сосновых колючек, лётчик сложил костёр. Затем он вырвал кусок ваты, натёр её золой и прижал большим пальцем к камню. С первого же удара от искры затлела вата.

«Вот и уподобился я человеку каменного века, – Соколов грустно улыбнулся. – Только тому было легче. Он раздобыл огонь, чтобы изжарить мясо, а у меня есть очаг, но нет пищи...»

Костёр пылал.

Соколов нарезал травы и соорудил себе мягкую постель. В эту ночь он впервые в тайге спал спокойно.

Ненужное богатство

Несколько раз он ясно слышал где-то вблизи лай собак. Он убыстрял шаг, надеясь вот-вот выйти к жилью человека, но ничего не находил. Как-то утром совсем рядом, как показалось ему, послышались людские голоса. И опять – разочарование.