Скорлупы. Кубики

В сути, Санёк поступает как извечная тёща, которая типа уступает зятю с дочкой свою просторную комнату: “Живите, лишь бы вам было хорошо, а я уж как-нибудь в вашей каморке”, – но потом всё равно заходит без стука и когда захочет.

– А вот щас реально пробесил! – взвизгивает Терентьич. – Хуле ты мне этот жидовский ахуй, не моргнув, втираешь! Эйн Соф без трусов! Прям въебал бы!..

– Ну въеби! Попробуй! Пидор очкастый!

– Допиздишься щас у меня!..

– И чё ты мне сделаешь?! Чё?!..

Лейбниц вводит в обиход понятие “теодицея” как оправдание зла, царящего в мире. Зло – это существование за пределами Санька (к примеру, Терентьич). Или даже так – всё, что не Санёк, есть зло. Но Санёк попускает его, ибо разрешает Творению санькование вне себя. Ведь если все внезапно станут хорошими и добрыми, то всё вернётся в Единую Целостность и Творение (которое Санёк типа любит) исчезнет. А так оно обладает свободой воли и выбора между добром и злом, эгоизмом и альтруизмом.

В этом, конечно, кроется известный подлог, потому что никто из живущих как минимум не выбирал, появляться ли ему на свет, а всё остальное уже псевдовыбор. Но тут на помощь Лейбницу приходит “акциденция” – случайность. Как только Санёк даёт миру право на жизнь, тот, начав отдельное существование, получает новые свойства, Саньком не задуманные.

Рождённые от Санька Макро-Коги (Арх-Ангелы, Эманации), получившие Волю и независимость, вскоре обращаются против Санька – восстают (ну, что значит “восстают” – творят самостоятельно, без оглядки на Санька). Материя Феминоида (“Утроба Лилит” закабалившая Санька в “браке”) обретает благодаря павшему (эманировавшему в материю) Саньку автономное Бытие, нагло полагающее, что именно оно (Коннектом) определяет Санька (Когнитом), а не Санёк определяет Бытие.

И разверзается Бездна, и возникает материальный (или того хуже) мир нечистот, которым уже вовсю заправляют Коги-отбросы.

Этих Макро-Когов, породивших собственные миры и эманации, каббалисты [И. Лурия] называют скорлупами – в честь Феминоида, хотя сами-то они себя, поди, называют “саньками” (как и русская религиозно-мистическая община конца Серебряного века, члены которой тоже именовали себя саньками, а сам Санёк некоторое время там “апостольничал”, пока не выхватил грандиознейших пиздюлей (peasdjules grande) за пьяное исполнение “Малевич чёрным квадратом смертию смерть попрал!..”).

То, чем занимаются Макро-Коги, никак нельзя назвать санькованием в чистом виде. Отпавшие Макро-Коги создают, каждый на свой лад, симулякра-санька, паразита-мыслеформу, который(ая) эманирует и творит самоё себя (создаёт ментальные предпосылки, и структуры, и состояния – и так до бесконечности).

Всякая мыслеформа стремится обладать реальностью и материальностью. Поверхность Феминоида давно поделена между плодящимися и враждующими колониями когов, которые бьются за умы – единственный, увы, ресурс, в котором они обретают реальность и материальность. Вся история человечества – война ментальных Зверей (Мысленных Волков) за человеческие мозги. Многие Коги (эмоции, поведенческие паттерны) давно слились с “коллективным бессознательным” и стали неотторжимой частью людской сущности.

Миф феноменальный не имеет иной реальности, кроме реальности Санька. Тварность его (пресловутая “твёрдость”) определяется сознанием или же мышлением, то есть снова-таки Саньком.

Санёк – возобладавшая над материей Феминоида система Воображения, рациональная деятельность, которая конституирует (полагает) субъекты (сознание) и объекты (Вещи, ноумены). В сути, Санёк создаёт видимую материальность. Поэтому у него имеется Тело (щуплое, мелкое, весьма неказистое).

“Твёрдость” окружающего мира, украденная когда-то Когами у Санька и размноженная, присутствует повсеместно. Но конкретно “Санёк” – это русская система творения феноменального мира. У европейцев, к примеру, европейская “твёрдость” – она же феноменальная реальность. Проще говоря, табуретка из IKEA деревянная и там и здесь, но “твёрдая” по разному. А у русских своя твёрдость, ибо они – единственная нация, у которой есть персональный Санёк (санько-избранность). Впрочем, Санёк лично никого не выбирал. Единственная цель существования Санька – само существование Санька: “Я один реально мыслящий и одушевлённый, остальные – хуй пойми!”

Изначальным травмирующим актом для Санька является возможность восприятия чего бы то ни было. Пойманный в клетку Бытия и не имеющий шансов из неё сбежать, Санёк “закрывается” от влечения к смерти путем замещения раздражения удовольствием [З. Фрейд], то есть систематически пьянствует, сквернословит, попрошайничает, юродствует и совокупляется.

Санёк – русский квант санькования. Ростом почти карлик. Без возраста, с полудетским морщинистым личиком. Волосы мягкие и лёгкие, как кроличий пух. Глаза голубые, голосок тощий, с фистулой. Малец – так называют его местные ad marginem: забулдыги, бомжи, люди хоть и отчаянно пьющие, но в целом добродушные.

Сразу за панельками, такими серыми, что по осени они сливаются с горизонтом, ad marginem собираются за гаражами на ящиках у заброшенного котлована, который Терентьич называет Бездной. Шутки шутками, но беднягу Санька пару раз туда спихнули, а Терентьич потом издевательски комментировал “низвержение Санька”:

– Пизданулся в Бездну, как сефира!

Санёк бытийствует не сам по себе, а в троице: Санёк, Тамарочка да Терентьич. Для большинства они друганы не разлей, а по факту (и на беду) – любовный треугольник, ибо легкомысленная Тамарочка отдаёт попеременно руку и койку в своей коммунальной комнатке то Саньку, то Терентьичу.

Санька она редко называет Саньком, чаще Сыночка – за миниатюрность. Санёк, когда задерживается у Тамарочки, подолгу глядится в трюмо на стене (выломанная зеркальная дверца шкафа). И всегда произносит одну и ту же сокрушённую фразу своему плюгаво-голому отражению: “Ебались, ебались и до мышей доебались!”

К нахватанному Терентьичу (всё ж учился на философском факультете) Тамарочка обращается уважительно, по имени-отчеству – Александр Терентьевич. Что он говорит, глядя в зеркало, никто не знает, а Тамарочка не сплетничает. Терентьич ростом тоже не великан – среднего, но коренастый, с большой кругло-кудлатой головой на неповоротливой шее. Ему под сорок. На вздёрнутом пуговкой носу – очки с вечно отлетающей дужкой, глаза зыркающие, умные. И сократовская рыжая бородёнка. С Саньком он вроде бы приятельствует, но как-то жестоко и чуть корыстно. Скорее терпит, потому что Санёк умеет наклянчить всей Троице на пропитание, и они всегда с пивком или каким другим алкоголем.

Миловидной Тамарочке лет тридцать, она то ли отёкшая, то ли пухленькая. Причёска – аляповатое каре. Но главное, Тамарочка жалостливая. Если у Санька в силу слабости организма случаются проблемы с полноценной эрекцией, Тамарочка его не гонит и не насмешничает. А Санёк и без мужской силы умеет быть ласковым, как котик.

Терентьич, вызнав кое-какие интимные подробности, дразнит Санька “постельным (сокращённо – “пост”) структуралистом”. Ревнует к Саньку. Говорит: “Мы с Тамарой ходим парой”, – намекая как бы, что Санёк в троице лишний. То есть охуевшее Творение пытается оттеснить Санька и тут.

– Пошёл в жопу! – огрызается Санёк. – За каким-то хером ещё структурализм приплёл…

– Да потому что чей-то язык, как универсальный феномен, – издевательски щурится Терентьич, – обладает субстанциональностью в одном лохматом месте…

– Пошёл нахуй, сука ебучая! – взвивается Санёк.

– Допиздишься, лилипут!

– Отдавай, гад, пиво! Я покупал, не ты!

– На, бля! Получил?! Теперь доволен?!.

Дело-то было аккурат возле Бездны, на ящиках. Сидели вдвоём, без Тамарочки. Терентьич сам не понял, чего так психанул и приложил тщедушного писклю Санька бутылкой по башке. А тот остался сидеть, словно ничего и не произошло. Даже крови не было почти. Со стороны выглядело, будто Санёк пригорюнился, как сказочный Иванушка – буйну голову повесил.