Пути кораблей

Комната, в которой мы оказались, по всем признакам была кабинетом самого начальника неудачной американской экспедиции, зимовавшей здесь еще в 1901 году. Не добившись никаких успехов, потопив свой корабль, экспедиция эта, организованная на средства миллиардера Циглера, искавшего мировой славы, с позором вернулась в свою страну.

Нагруженный тяжелыми книгами (мы отбирали только то, что имело исключительно музейный интерес и могло погибнуть без пользы), грязный и мокрый, с немалым трудом я выбрался из темной ледяной норы на свет.

Спустившись по груде разбросанных медведями ящиков с посудой и продовольствием, я обошел дом.

Черт возьми, сколько пропадало здесь добра!

По большим камням я поднялся на горку (на этом пустынном, голом берегу не было даже полярных цветов!), где среди порожних жестянок и поломанных весел уцелел маленький домик. Здесь были навалены испортившиеся от сырости, поломанные любопытными медведями научные приборы, валялись на полу фотографические аппараты, большой кучей лежали заржавевшие охотничьи и гарпунные ружья, из которых каждое было весом в добрый пуд.

Мы долго бродили по пустынному берегу, на котором хозяйничали теперь белые медведи. На северный остров холодного архипелага в прошлые времена не раз направлялись полярные экспедиции. Следуя к полюсу, сюда стремился русский путешественник Георгий Седов. Здесь, на пустынных берегах далекой земли, осталась неведомая его могила[14]…

Хождение по льдам

Пока мы занимались на берегу, прошло несколько часов и льды, наполнявшие бухту Теплиц, стали уходить в море. С берега не было заметно медленного движения льдов. Ледокол стоял на том же месте и, чтобы поторопить нас, часто давал отходные гудки.

Занявшись отборкой музейных материалов, мы остались на берегу последними. Почти все спутники уже благополучно перебрались на ледокол, и только несколько маленьких фигурок еще виднелось далеко на льду, когда мы наконец тронулись в обратный путь.

Уже с первых шагов было видно, что многое изменилось в окружавшей нас ледовой обстановке. У самого берега зияла широкая извилистая трещина, наполненная черной водой, в которой плавали и крутились мелкие льдинки. Идя по следу, проложенному возвращавшимися на судно людьми, я остановился, не решаясь перепрыгнуть. Добрых два метра отделяло меня от противоположного края трещины. Остановившись у трещины, я долго соображал, стараясь найти способ переправиться безопасно. Круглая колыхавшаяся на воде льдинка казалась мне ненадежной. «Если ступлю на нее, — думал я в нерешимости, — она непременно перевернется и потянет меня под лед, в холодную пропасть». Я мог раздумывать так очень долго, если бы не подошел один из моих спутников, весьма опытный в хождении по льдам. Не обращая ни малейшего внимания на остановившее меня препятствие, он спокойно ступил на льдинку и, не позволив ей погрузиться, легко перешагнул на другой край. Мне стало стыдно, и, мысленно крякнув, я попытался проделать то же самое, что передо мной спокойно проделал мой опытный спутник. Все прошло благополучно: льдинка колыхнулась под моей ногой, я стоял на другой стороне трещины и смотрел, как ныряет и крутится на черной воде потревоженная мной льдинка…

Мы скоро убедились, что первая трещина, так смутившая нас по первому разу, была пустяком, на который не следовало обращать внимания. Впереди виднелись более серьезные препятствия, одолеть которые было необходимо для того, чтобы вовремя попасть на ожидавший нас посреди льдов корабль. Там, где всего четыре часа назад мы легко проходили, перепрыгивая через небольшие трещинки и переходя вброд неглубокие лужи, темнели широкие полыньи и зияли черные длинные разводья. Сильное течение на глазах наших разводило льды и увеличивало отделявшее нас от корабля широкое, покрытое темной водой пространство.

В другое время я, наверное, отказался бы от удовольствия принимать ледяную ванну и путешествие по разведенным льдам мне показалось бы не по силам. Быстроту и свободу движения (двигаться и соображать нужно было как можно скорее) особенно стесняли нагруженные, тяжелые нарты, которые мы взялись доставить на ледокол.

В первые минуты нам, малоопытным путешественникам, казалось невозможно пробраться дальше, но спутники наши продолжали подвигаться по льдам с непоколебимой уверенностью. Нам пришлось последовать их примеру. Наскоро соображая направление и выбирая путь, мы то перепрыгивали через трещины, то переплывали на льдинах широкие полыньи и, дружно взявшись за лямки, перетаскивали за собой нагруженные нарты. Рассуждать и останавливаться было некогда. Некогда было думать и соображать, что под ногами, под кружевными и хрупкими закраинами льдин, на которые приходилось ступать с разбегу, скрыта стометровая глубина, в которой лежит некогда потонувший здесь американский корабль…

Мы торопливо прыгали с льдины на льдину, и я совсем забыл об опасности. По необходимости нам пришлось быстро усвоить трудное искусство хождения по льдам.

Это было похоже на то, как происходит в жизни: начало кажется трудным, пока не увлечешься, а главное — нужно забыться и нужно иметь верную цель. Так случалось в любой трудной работе: тяжело, пока не разойдешься, а потом пойдет, и, останавливаясь передохнуть, как бы просыпаешься и радостно спрашиваешь: где я и что со мной? «Хождение по льду — отличная для путешественника наука, а самое главное — не нужно страшиться и не нужно останавливаться: в этом залог победы!» — думал я, перепрыгивая со льдины на льдину. Так устроено все: в борьбе побеждает непременно тот, кто привык не бояться и никогда не колеблется. Вот передо мной маленькая льдинка. Я могу на одно мгновение коснуться ее, и она мне дает верную точку опоры. Но стоит замешкаться на минуту, и мы непременно потонем.

Мы долго бродили по расплывшимся льдинам, по колено переходили глубокие лужи. На корабле нас поджидали кинооператоры, давно прицелившиеся к съемке. Усталые, мокрые по сами уши, поднимались мы по трапу. После хорошей прогулки особенно вкусными показались обед и чай. Через час, сидя в теплой каюте, переодевшись в сухое, уже с удовольствием вспоминали мы подробности опасного хождения по льду.

Возвращение

Должно быть, и в самом деле есть на свете необъяснимые вещи: стоило нам повернуть на юг и отказаться от предполагавшегося похода в ширь ледового океана, как беды и несчастья, заставлявшие ледокол стоять по суткам неподвижно, сняло как рукой, и «Малыгин» побежал, как застоявшаяся, заскучавшая по домашнему стойлу лошадь. Капитан выходил к обеду веселый. Чтобы не обижать его, понимающие люди намекали издалека:

— Бежит ваша кобылка, Дмитрий Тимофеич?

— Что же, — отшучивался капитан, — пора и к дому бежать. Овес приелся, вот и спешит…

Дальнейший путь был закрыт сплошными льдами, и «Малыгин» окончательно повернул на юг, с целью пройти к восточным островам архипелага, посещение которых было намечено в основном плане похода. Чтобы использовать плавание для обследования берегов и путей, решено было идти одним из проливов, пунктиром помеченным на карте. Пролив этот, находящийся в северной части архипелага, еще не посещавшийся кораблями, был покрыт молодым, тонким льдом. «Малыгин» шел, легко разламывая этот лед, оставляя за собой пробитую дорогу, на которой кружились и кипели мелкие разрушенные льдинки. Казалось, корабль идет по сухому, а за ним, отмечая каждую ошибку рулевого, длинная вьется дорога. На сером рыхлом льду виднелись черные точки тюленей, лежавших у своих лунок. В бинокль их можно было насчитать несколько десятков. Они лежали неподвижно и были похожи издали на черных улиток. Одинокий медведь бродил по ровной поверхности молодого льда, видимо с намерением поохотиться на дремавших тюленей. Я долго наблюдал за ним в большой сорокакратный бинокль, и было видно, как, неспешно шагая и покачивая вытянутой шеей, он точно ползает по серому ледяному пространству. Нам не удалось пройти каналом. В конце его виднелись на горизонте тяжелые льды и высоко вздымались покрытые снегом торосы. Стадо моржей — это было первое стадо, которое нам довелось увидеть, — темным пятном выделялось на сверкающей полосе отдаленных льдов.