Страница 17 из 73
Один из самых простых и изысканных приемов — изредка писать или выговаривать длинные слова неправильно. Кажется, мой парень от этого тащится, потому что с удовольствием поправляет меня в письме: «Милая, ты явно не знаешь, как пишется это слово»[48].
Благодаря всем этим приемам доказывается «естественное превосходство» мужчины и подтверждается привычная роль женщины как представительницы слабого пола.
О подобной маскировке рассказывали мне и жители, одного из Шетландских островов: их деды имели обыкновение воздерживаться от улучшения внешнего вида своих домов, чтобы лорд-землевладелец не воспринял такое улучшение как сигнал о возможности вытрясти из них повышенную арендную плату. Эта традиция отчасти нашла продолжение в спектаклях нищеты, иногда разыгрываемых перед шетландским чиновником, принимающим решения об оказании материальной помощи. Еще характернее, что на островах есть мужчины, которые давно расстались с традиционным жребием островитянина — фермерством ради пропитания и суровым образом жизни с нескончаемой работой, минимумом удобств и рыбно-картофельной диетой. И все-таки эти люди на публике часто носят кожаную куртку на шерстяной подкладке и резиновые сапоги, что воспринимается как общеизвестный статусный символ фермера-арендатора. Они представляют себя местному обществу как «настоящих мужиков», которые верны социальному статусу своих собратьев-островитян. Эта «партия» разыгрывается со всей искренностью, душевной теплотой, употреблением соответствующего диалекта и большим самоконтролем. Однако в уединении на собственных кухнях эти «мужики» позволяют себе расслабиться и насладиться некоторыми современными удобствами из обихода среднего класса, к которым уже привыкли.
Негативная идеализация того же рода была в ходу в Америке во время великой депрессии 1929–1930 гг., когда нередко нищета семьи утрированно демонстрировалась перед обследующими ее работниками социального обеспечения и благотворительных организаций, тем подтверждая мнение, что везде, где для назначения социальных пособий проводится проверка доходов, там, скорее всего, появится и спектакль нищеты.
В этой связи некоторые интересные случаи из своего опыта сообщает обследовательница материального положения семей для одного из правительственных департаментов. Она итальянка, но белокожая и светловолосая, совершенно не похожая на итальянку. Ее главной задачей было обследование итальянских семей, получающих пособие по безработице от федеральных властей. То обстоятельство, что она не выглядела как итальянка, позволило ей с избытком наслушаться не предназначенных для посторонних ушей разговоров по-итальянски, раскрывающих отношение клиентов к этому вспомоществованию. Например, во время собеседования в гостиной мать семейства зовет ребенка, чтобы тот предстал перед обследовательницей, но при этом велит ему надеть сперва старые башмаки. В другом случае можно услышать, как мать или отец просят кого-то за дверью убрать с глаз долой вино или еду, прежде чем впустить обследовательницу в дом[49].
Еще один пример из недавнего исследования поведения сборщиков утиля говорит о том же типе удобного для них впечатления о своем деле, навязываемого другим:
…Старьевщик жизненно заинтересован в сокрытии информации об истинной стоимости «старья» от широкой публики. Он хотел бы увековечить миф, будто утиль ничего не стоит, а те, кто занимается им, — это выбитые из колеи люди, которых надо пожалеть[50].
В подобных представлениях нужен момент идеализации, потому что для успеха исполнитель должен предлагать публике инсценировку, использующую все накопленные у зрителей стереотипы крайней нищеты и несчастья.
Из таких идеализированных рутинных партий, возможно, ни одна их разновидность не обладает такой привлекательностью для социолога как «исполнения» уличных бродяг. В западном обществе, однако, по сравнению с началом этого столетия сцены, которые ставят бродяги, по-видимому, много потеряли в своей театральности. Сегодня гораздо реже можно услышать о картинном представлении «достойной бедности» или «приличной семьи», в котором семья выступает в заплатанных, но неправдоподобно чистых одеждах, а лица детей сияют от слоя мыла, отполированного мягкой тряпкой. Больше не увидишь представлений, в которых полуголый дядя давится грязной коркой хлеба, и, кажется, не в силах проглотить ее из-за крайней слабости, или сцен, в которых оборванный мужчина отгоняет воробья от куска хлеба, медленно обчищает его рукавом пальто и, по виду не сознавая присутствия собравшейся вокруг него публики, начинает его жевать. Редким стал и «стыдящийся бродяга», кроткий умоляющий взгляд которого без слов говорит о тонкой чувствительной натуре, не позволяющей ему просить у прохожих милостыню. Между прочим, сценки, исполняемые бродягами, люди называют очень разнообразно: попрошайничество, афера, охмуреж, вымогательство, ловля на живца, мошенничество, одурачивание и т. п. — слова, которые подходят для описания исполнений больше в юридических категориях законности, чем в категориях искусства[51].
Если индивид хочет довести свое исполнение до идеального образца, тогда ему придется воздерживаться или скрывать действия, несовместимые с этим идеалом. Когда, как часто случается, это неправильное поведение само по себе приносит удовлетворение, то обычно его позволяют себе втайне, ухитряясь таким образом и изобразить воздержание от поедания пирога и попробовать его. Например, в американском обществе восьмилетние дети часто заявляют об отсутствии интереса к телепрограммам для пяти и шестилетних, но нередко тайком смотрят эти программы[52]. Известно также, что домашние хозяйки из среднего класса пользуются (тоже тайком) дешевыми заменителями кофе, мороженого или масла. Таким путем они имеют возможность экономить деньги, или усилия, или время и при этом поддерживать впечатление, будто приготовляемая ими пища сплошь самого высокого качества[53]. Одни и те же женщины могут держать на журнальном столике в гостиной «Saturday Evening Post» и прятать в своей спальне дамский роман серии «Подлинные любовные истории» (из тех, что «должно быть, забыла наша уборщица»)[54]. Не раз писали, что аналогичное поведение, которое допустимо назвать «секретным потреблением», можно обнаружить среди индуистов:
Когда их видят другие, они подчиняются всем своим обычаям, но в уединении их поведение не так безупречно[55].
Я получил достоверную информацию, что некоторые брахманы, работающие в небольших компаниях, тайно посещали «дома Шудра» от которых они зависели, и без всяких угрызений совести потребляли мясо и крепкие напитки[56].
Тайное потребление опьяняющих напитков встречается еще чаще чем потребление запретной пищи, так как первое легче скрыть. И все же это вещь неслыханная — встретить пьяного брахмана на людях[57].
Можно добавить, что сексологические обследования под руководством А. Кинси придали новую энергию изучению и анализу секретного потребления[58].
Важно отметить, что когда индивид выступает с каким-то исполнением, он, как правило, скрывает нечто большее, чем неподобающие удовольствия и благоразумные умолчания. Можно привести некоторые из таких скрываемых вещей.
48
Ibid p. 187.
49
Bakke E.W. The unemployed worker. New Haven. Yale University Press. 1940, p. 371.
50
Ralph J.В. The Junk business and the junk peddler / Unpublished M A report Department of sociology University of Chicago, 1950, p. 26.
51
Mayhew H. London labour and the London poor. 4 vols. vol. 1, L.: Griffin. Bohn. 1861, p. 415–417. vol. 4, 1862, p. 404–438.
52
Неопубликованные отчеты корпорации «Социальные исследования» в Чикаго. Выражаю благодарность корпорации за разрешение использовать эти и другие данные из ее отчетов.
53
Там же.
54
Сведения из доклада профессора Чикагского университета У. Уорнера, сделанного на семинаре 1951 г.
55
Dubois Н.А. Character, ma
56
Ibid p. 237.
57
Ibid p. 238.
58
Как настаивал Адам Смит, добродетели тоже могут быть скрываемыми подобно порокам: «Тщеславные люди часто делают вид, будто они не чужды модному распутству, которое в глубине души не одобряют и в котором, очень возможно, в действительности неповинны. Они жаждут похвал за то, что про себя не считают достойным хвалы, и стыдятся немодных добродетелей, коих иногда придерживаются втайне и к коим в душе питают известное почтение» (Smith A. Op. cit. p. 88).