Страница 90 из 162
Интересно, что существуют особые технические устройства типа фейерверков, которые по всеобщему признанию имитируют звуки, имеющие вполне серьезный смысл, и поэтому тоже дают основания для ошибочно несерьезных толкований. Так, король Марокко Хуссейн, празднуя свое сорокалетие на большом дворцовом приеме, оставался образцом гостеприимного хозяина в то время, как осуществлялась попытка государственного переворота.
Посол Рокуэлл рассказывал: «Были слышны всего лишь резкие хлопки, и большинство из нас принимало их за фейерверк, пока через открытые двери в патио, шатаясь, не ввалился мужчина с сильным кровотечением из обеих ног»[585].
Называя последний из вышеупомянутых вид ошибок «ошибками в определении ключа» к деятельности, мы используем чрезмерно обобщенную терминологию. О гостях Маундз-клуба, апартаментов в Ван-Нюйсе и короля Хусейна можно было бы сказать и гак, что они прочитали свой опыт в «возвышающем ключе»: приписали произошедшим событиям более тонкую структуру, чем было в действительности. Этот терминологический оборот позволяет нам предвосхитить противоположную разновидность ошибок — «реакции в понижающем ключе». Вот некоторые примеры таковых.
Роберт Кристофер вчера зарекся когда-либо играть в игрушки. Кристоферу двадцать три года. В пятницу, во второй половине дня он сидел в автомобиле, поджидая приятеля, и его взгляд случайно упал на игрушечный автомат, лежавший на сиденье. От скуки он взял в руки оливково-зеленый ствол, высунул его из окна и нажал спусковой крючок: «Тра-та-та!». К несчастью для Кристофера, его автомобиль был припаркован возле офиса Литтонской ссудно-сберегательной ассоциации в деловом центре Пало-Альто.
Кто-то из служащих компании услышал «стрельбу», выглянул в окно и увидел ствол автомата. Через несколько минут шесть полисменов целились в автомобиль. Один из них осторожно приблизился к открытому окну и скомандовал: «Брось оружие!» Кристофер повиновался[586].
В подобных случаях некто, предпринимая «несерьезные» действия, обнаруживает, что события выходят из-под его контроля, так как «другие» толкуют его шутку в дурном смысле, не имея правильного ключа к данному фрагменту деятельности. Но веселые игры или шутливые выходки могут оказаться крайне неудачными и независимо от чьих-либо предвзятых мнений, когда происходят физические, материальные события, придающие буквальность игре, хотя бы ретроспективно. Вот примеры таких роковых шалостей.
Франк Хикс, двадцати восьми лет, вчера утром проснулся в хорошем настроении и захотел сыграть в русскую рулетку со своей двадцатисемилетней женой Барбарой. Они были еще в постели в своей квартире в Окленде, когда Хикс полез в ящик шкафа, вынул револьвер 38-го калибра и проверил его барабан. Дразня жену, он навел на нее оружие и нажал на курок. Тот щелкнул вхолостую. Тогда муж снова проверил патронник револьвера и, приставив его к своему правому виску, опять спустил курок. Раздался выстрел, и пуля вошла ему в голову. «Так, как он, еще никто не удивлялся, — истерически рыдала миссис Хикс. — Он умер с таким удивленным лицом». Родственники сообщили, что Хикс с перерывами прослужил в армии одиннадцать лет[587].
Бландфорд, Англия. Семнадцатилетний учащийся элитной школы для мальчиков был найден вчера возле железнодорожного полотна связанным, с кляпом во рту и с отрезанными ногами. Полиция заявила, что его, очевидно, привязали к рельсам и поезд прошел по его ногам. Местные власти допускают возможность, что юноша стал жертвой глупой и злонамеренной школярской выходки. Стивен Харгривс успел сказать нашедшим его рабочим: «Они привязали меня». Он не смог сообщить ничего больше. В довольно сносном состоянии его доставили в Королевский лазарет в Солсбери[588].
Внимательный читатель заметит, что, рассматривая человеческие реакции в «повышающем» и «понижающем» ключах, я до сих пор останавливался на «откровенных» шутках, то есть таких действиях, которые по природе своей изначально рассчитаны на восприятие в качестве шуток, но эти шуточные действия либо не осуществлялись, когда их ждали, либо осуществлялись невпопад, когда в действительности о шутке не могло быть и речи. Здесь намечается удобный переход к рассмотрению роли сфабрикованных, подстроенных действий в возникновении ошибок, связанных с подбором ключа к чужой деятельности, начиная с легкого поддразнивания и других добродушных придумок и кончая фабрикациями, продиктованными эксплуататорскими целями. Однако при этом я не собираюсь анализировать такое отношение индивида с миром, которое удерживает его от ошибок: быть действительно обманутым другими — значит неправильно судить о происходящем, но такая неправильность — не то, что здесь названо ошибкой. Из анализа следует также исключить случаи, когда индивид верит, что он дурачит других, а в действительности это они управляют событиями, так что самодовольный умник и не подозревает о своем разоблачении, и это его, а не других, контролируют и сдерживают. В общем, ошибки в отношении подстроенных действий возникают тогда, когда человек убежден, будто делается попытка «надуть» его, а в действительности ничего подобного не происходит.
Я хотел бы добавить, что оружие и взрывные устройства фигурируют преимущественно в историях, случающихся из-за неверного определения фрейма, так как эти служебные средства наделены особым свойством — превращать обычную деятельность в нечто такое, что ретроспективно выглядит как злосчастная самонадеянность или опасное заблуждение[589].
Приводившиеся до сих пор примеры ошибок связаны с пространственными перемещениями и большой шумихой, однако анализ фреймов должен с такой же определенностью применяться к опыту любого рода, в том числе чисто рассудочному. Возьмем, к примеру, знаменитую проблему, изучаемую логиками под парным названием «использование и обозначение». В нашей терминологии это, по сути, проблема определения фрейма некоторых логических операций. Вообще в высказываниях используются имена, чтобы назвать, то есть упомянуть, объекты, и, очевидно, не используются сами объекты. Однако объекты, о которых логики и грамматики делают высказывания, сами суть имена и высказывания, которые могут быть построены из этих имен. Поэтому, чтобы было ясно, что упоминается имя, а не то, что оно обозначает, используется какой-либо прием форматирования вроде кавычек или двоеточия, после чего следует или жирный шрифт, или подробное разъяснение символа-наименования. Предполагается, что таким путем можно отвлечься от мира объектов и перейти в более расчлененный и компактный мир вербальных ключей, позволяющих быстро находить эти объекты и манипулировать ими.
В комментарии, посвященном необходимости последовательно различать в логике использование и описание, Куайн утверждает:
Цитирование — графически наглядный и удобный метод, но он имеет одну аномальную особенность, которая требует специального предостережения: с точки зрения логического анализа каждая цитата целиком должна рассматриваться как одно слово или знак, составные части которых имеют значение не большее, чем значение шрифтовых засечек в литере или слогов в слове. Цитата — не описание, а иероглиф. Она обозначает свой объект, не описывая его на основе понятий о других объектах, но изображая графически. Значение целого не зависит от значений составляющих его слов[590].
Далее Куайн показывает, что некоторые из систем обозначения в логике, применяемые на уровне описания, служат логическими связками между содержательными элементами взаимосвязанных высказываний, тогда как другие символы служат (или должны служить) исключительно средством высказывания о высказываниях как таковых и каждое высказывание-средство должно рассматриваться как знак формы, «имя» высказывания, короче говоря, как ключ к высказыванию. Затем, в редакционном комментарии он пишет, что в подобных ситуациях до сих пор были обычными ошибки в определении ключей: «Фреге, видимо, был первым логиком, признавшим важность точного использования кавычек во избежание путаницы между использованием и обозначением выражений. Но, к сожалению, его советы и хороший пример в этом отношении почти тридцать лет оставались незамеченными другими логиками»[591].
585
The New York Times. 1971. July 12.
586
San Francisco Chronicle. 1965. July 18.
587
San Francisco Chronicle. 1966. August 10.
588
San Francisco Chronicle. 1964. September 25.
589
Другие обстоятельства обладают свойством «дереализации» обычной деятельности, ее превращения в нечто несерьезное или, по меньшей мере, нереальное. Этот иронический структурный результат получается, например, когда некто, от кого изо дня в день зависят планы данного индивида, внезапно умирает за работой или сбегает от нее, оставляя этого индивида продолжать действовать в условиях, которые грозят обернуться ложными предположениями. Отсюда — медицинское правило давать знать о смерти человека его непосредственно доступному, ближайшему родственнику как можно быстрее. Это предохраняет понесших утрату людей не только от опасности узнать печальные новости от «неправильного» человека и в неправильной, неумелой подаче, но и от потенциальной опасности, так сказать, «рвать душу» при посторонних, что могло бы выглядеть для них как фальшь, неискреннее пустое шоу. Об этом см.: Sudnow D. Op. cit. Ch. 6. Extentions outside the hospital. p. 153–168.
590
Quine W. Mathematical logic. Cambridge (Mass.): Harvard University Press, 1965. p. 26.
591
Ibid. Некоторые примеры такого невнимания приводит Рудольф Карнап. См.: Carnap R. The Logical Syntax of Language / Trans. by A. Smeaton. London: Kegan Paul, Trench, Trubner & Co., 1937. p. 158–159). Джон Серль утверждает, что в данном случае некоторые логики переусердствовали в неразумной скрупулезности, только запутывая дело своими стараниями внести ясность (Searl J. Speech acts. Cambridge: Cambridge University Press, 1970. p. 73–76). Отсюда вывод, что практические приемы организации фреймов разнообразных логических операций недостаточно совершенны, чтобы везде обеспечивать основу для согласия в осведомленности. Однако здесь можно принять правило, что там, где обнаруживается расхождение мнений, это расхождение само по себе можно обсуждать в печати, добиваясь некоторой ясности в понимании его сути.