Страница 67 из 162
Причем для этого не всегда даже требуются движения тела. Например, в правилах работы банка.
Охранник проходит по помещению банка, особенно тщательно осматривая хранилище с сейфами. Если все в порядке, он дает сигнал остальным служащим: можно войти в банк без опасений. Сигналом, предложенным нашим комитетом по разработке сигналов безопасности (не путать с комитетом по охране сейфов и еще тридцатью комитетами, развившими бурную деятельность в Первом банке взаимного кредитования), может служить перевернутая вверх дном корзина для бумаг на рабочем столе, сигарета, догорающая в пепельнице, стул, повернутый спинкой к столу, в общем что-то простое, наглядное, заранее подготовленное и, как я уже говорил, взятое прямо-таки из старых добрых фильмов киностудии «Уорнер Бразерс»[447].
Эта проблема требует возвращения к структурным или функциональным описаниям. Вокруг любой деятельности всегда возникает некоторое облако событий, часто скоротечных и не имеющих никакого отношения к основному событию, кроме простого совпадения во времени, и без какой бы то ни было последующей связи между ними. Это может быть почесывание носа, расположение рук, касание определенных предметов одежды и другие движения с целью устроиться поудобнее. И часть этих, казалось бы, случайных параллельных событий легко поддается сознательному манипулированию и представляет собой отличный материал для изготовления секретных кодов для передачи стратегической информации.
Понятно также, что, если во время игры в бридж у членов одной команды появляется тайный код для обмена информацией о своих картах, нужно ожидать, что жульничество получит всеобщее распространение, всеобщим также будет подозрение — обоснованное или нет, — что все мошенничают, а отсюда всеобщее подозрение — неважно, правильное или нет, — что все подозревают[448].
Рассмотренные нами надстройки над механизмом распределения опыта по каналам еще более усложняются, когда деятельность, полагаемая внутри фрейма, — официально санкционированная деятельность — сама является трансформацией настоящей деятельности. Здесь требуются предварительные пояснения.
Ранее упоминалось понятие границ очевидности. Чтобы двигаться дальше, необходимо ввести еще одно понятие: статус участия (participation status). В обычном неформальном разговоре двух собеседников оба пользуются одинаковыми способностями и привилегиями: каждый в состоянии слушать и говорить и имеет право на то и на другое. В этой ситуации можно сказать, что оба участника имеют полный статус участия. И сразу же становятся видны альтернативные варианты.
Прежде всего, нетрудно предположить, что один или оба участника разговора могут иметь некоторые физические недостатки, затрудняющие слушание и говорение, или говорить на непонятных друг для друга языках. То есть здесь можно заранее ожидать частичную компетенцию участников беседы. В связи с этим следует также выделить такой особый статус участия, как переводчик; только он один может передавать сообщения участников друг другу, которые, в противном случае, будут лишены связи.
Теперь вспомним, что без ведома участников за их деятельностью можно подглядывать, подслушивать их, делать и то и другое; наблюдение может получиться случайно или осуществляться запланировано, с использованием электронных либо «естественных» средств. В последнем случае можно рассмотреть еще две возможности. Санкционированный участник разговора может тайно записывать или запоминать все, что происходит в процессе общения. Злоупотребить своим нахождением в определенном месте, чтобы подслушать разговор, может тот, кто якобы совершенно случайно оказался поблизости и кого участники (в том числе он сам) воспринимают как находящегося за фреймом.
Следующий статус участия — статус игрушки. Он предполагает присутствие некоторого объекта, который воспринимается как находящийся во фрейме объект действий или замечаний, но в то же время находящийся за фреймом (то есть подлежащий игнорированию) с точки зрения его собственной способности слышать и разговаривать. Этот статус может быть относительно постоянным, как в случае с ребенком, или временным (например, когда муж мимоходом высказывается о своей жене так, как будто она отсутствует, хотя она находится рядом).
Наконец, мы должны допустить, что один из участников может незаметно разговаривать сам с собой, или, если число его собеседников больше одного, то также тайно, заговорщически, он может переговариваться с третьим участником. Тем самым он предстает перед самим собой в ином свете, чем перед участником, с которым у него установлен открытый санкционированный контакт.
Таким образом, даже в контексте неформальной беседы статус участия существенно различается. В случае с взаимодействием по схеме «исполнитель-аудитория» проблема становится еще более сложной.
Когда люди принимают участие в спортивных или настольных играх, ремонтируют машину или строят дом, вокруг них неизбежно собираются посторонние. Исполнителям приходится терпеть их присутствие, так как они прикрываются статусом наблюдателя. (В качестве примера на ум сразу приходит боксерский ринг.) Именно этот статус актуализируется, когда кто-то попадает в аварию или устраивает сцену; наличие права открытого наблюдения создает одну из главных издержек неприятных ситуаций в людном месте. Некоторые спортивные поединки организуются специально, чтобы способствовать такого рода сборищам. Следует отметить, что эта открытость трансформирует прагматические задачи и игры в представления, природа которых, однако, не является вполне театральной, поскольку смысл этих видов деятельности полагается все же в совершенно иной плоскости, нежели развлечение зрителей. Тем не менее, существует релевантная для данного фрейма причина, по которой исполнители, на каком бы ринге они ни выступали, должны терпеть присутствие зрителей: правила отвода взгляда действуют только в визуальном пространстве игры, где индивиды конституируются как социальные личности, а не как участники спортивного состязания или игры. Так же как спортсмен имеет право выключаться из спортивного режима и позволять себе участие в разного рода неспортивных видах деятельности или, наоборот, с головой уходить в игру, обнаруживая полную самоотдачу, так же и зрители имеют право смотреть, аплодировать, болеть и освистывать игрока, коль скоро их внимание локализовано исключительно в автономной сфере спортивной деятельности. Таким образом, спорт полагает в себе обязанность и право самого спортсмена отделять спортивную сферу деятельности от своего серьезного «я» (self). Все это еще отчетливее видно в настольных играх и картах, где действующими лицами являются различного рода жетоны и фишки. Пристально, в открытую разглядывать их считается нормальным, при этом в отношении к личности игрока присутствует доля уважительного невнимания. В играх вроде бриджа, где основным требованием является сокрытие от противников и партнеров своей раскладки, подсказывание из-за плеча, как правило, воспринимается терпимо, причем подсказывающему даже разрешается заглянуть больше чем за одну спину и участвовать в обсуждении post mortem[449]. Если игроку необходимо срочно на время покинуть игру, «советчику» даже может быть позволено занять его место за игровым столом и доиграть его картами. Ведь бридж, в конце концов, — это игра двух команд, а не отдельных игроков. Более того, его место даже может занять «попечительский совет» или компьютер[450].
Театральные представления также предполагают присутствие зрителей, но здесь зрители играют более важную роль. Так же как и зрители спортивного состязания, зрители спектакля игнорируются погруженным в исполнение актером, тогда как сами они поглощены фреймом сценического действа. Однако сценическое взаимодействие специально организовано — замедлено и сфокусировано — таким образом, чтобы открывалась возможность «подглядывания» в его специфической форме, характерной для данной аудитории. Именно это отличает театральную публику от любой другой. Театральные зрители обладают весьма ограниченным правом выражения своего отношения к происходящему, им отводится весьма ограниченная роль, но в отличие от толпы зевак, собравшихся вокруг вырытой экскаватором ямы, они реализуют в этом отношении определенные ожидания.
447
New York Magazine. 1973. September 10.
448
Хорошим примером является скандал, разразившийся на Международном чемпионате по игре в бридж в Буэнос-Айресе, когда представители команды Великобритании Теренс Риз и Борис Шапиро были обвинены в обмене скрытыми знаками: якобы их манера держать карты несла дополнительную смысловую нагрузку. Знаками они показывали, сколько черв было на руках у каждого, когда объявили эту масть. В последовавшей за этим дискуссии в прессе утверждалось, что такого рода скандалы происходят постоянно, что все игроки уверены в том, что кто угодно может жестами сообщить информацию своему партнеру, и единственным выходом из этой ситуации было бы такое изменение границ очевидности, чтобы партнеры не могли смотреть друг на друга во время торга, а торг при этом проводился не голосом, а нажатием соответствующих кнопок. См.: The Observer. London. 1965. May 30; San Francisco Chronicle. 1965. May 25, 27; 1966. August 10.
449
Post mortem (лат.) — буквально «после смерти», здесь — «после игры». — Прим. ред.
450
Наблюдателям за любительской игрой в покер к тому же дозволяется смотреть сброшенные игроками карты, но в ответственные моменты игры это не приветствуется. Способность скрыть достоинство карт — это основное правило в покере. Если еще кто-то будет смотреть в карты, он может запросто испортить всю игру, выдав своим видом, чтó у игрока на руках, или повлияв на мимику играющего, когда тот пытается ввести в заблуждение соперника. Индивидуальная манера, проявляющаяся на протяжении всей игры независимо от достоинства карт, также имеет большое значение. Поэтому подсказчик, который видит сброшенные карты, находится в привилегированном положении, так как может получить эту информацию почти безнаказанно, в отличие от противников данного игрока. И если подсказчику когда-нибудь впоследствии случится самому играть с этим человеком, он сможет использовать свою осведомленность.