Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта

Реакция профессионального сообщества на идеи Гофмана была достаточно критической. Причина заключалась, вероятно, в кажущемся аморализме социологии «лицедейства», где даже благонравие не более чем «исполнение». Э. Макинтайр уловил в гофмановских идеях стремление превратить личность в «вешалку» для различного рода перформансов. Поэтому, считает Макинтайр, Гофман не видит внутренней связи социологии с моральной философией и не уделяет никакого внимания моральной критике, которая, по Макинтайру, должна быть главной задачей социальных наук[19]. P. Сеннет предложил аналогичную интерпретацию гофмановских воззрений на общество как на совокупность сцен, где отсутствует сюжет[20]. Тем самым социолог превращается в отстраненного от жизни скептического наблюдателя «исполнений». Общий отрицательный тон критики был задан, как это ни парадоксально, не «позитивистами» и не структурными функционалистами, а последователями «активистской парадигмы» в социологии, которые проницательно усмотрели в гофмановских идеях пренебрежение индивидуальным действием. Обычно Гофмана считают символическим интеракционистом, хотя в его работах присутствуют и элементы структурного функционализма, экзистенциализма, феноменологии, марксизма, аналитической философии и даже социальной этологии. Вероятно, считая научные школы слишком наигранными исполнениями ролей, Гофман немало сделал для того, чтобы не принадлежать ни к одной из них[21]. Между тем он не только открыл новую предметную область — социальную организацию повседневного общения, но и создал оригинальный словарь для описания данной области. Результатом метафоризации языка социологии — непрерывного переноса значений — стало «остранение» реальности, обнаруживающее за каждым смысловым горизонтом новые интерпретационные возможности. Вклад Гофмана в теоретическую социологию заключается в детальной разработке концепции социального «Я» и формулировке проблемы соотношения структуры и действия[22].

Интеллектуальные влияния

Определяющее влияние на теоретическую концепцию Гофмана оказали идеи американского прагматизма, главная из которых — рассмотрение человека как действующего субъекта, формирующего бытие в соответствии со своими целями, и общества как результат межличностной коммуникации. В центре внимания Гофмана — проблема, сформулированная Уильямом Джемсом: «При каких обстоятельствах мы считаем вещи реальными?». Проблемы бытия как такового в прагматизме нет. Каждый «порядок существования», или «мир» (научный объект, абстрактная философская истина, миф), обладает собственным бытием. Прагматистский поворот, отмечает А.Д. Ковалев, «положил начало своеобразному социологическому конструктивизму значительной части американского обществоведения — толкованию социальной реальности как непрерывно творимого продукта повседневных взаимодействий, смысловых интерпретаций и переинтерпретаций. Подход этот заставляет также вспомнить зиммелевскую идею „обобществления“ как функциональной формы межчеловеческого взаимовлияния, в которой отдельные люди „срастаются“ в то или иное общественное единство»[23]. Основное значение прагматистского поворота для социологии заключалось в том, что социальное взаимодействие рассматривалось в контексте действия. В той мере, в какой разные действия влекут за собой разные определения реальности, истина перестает быть единственной, истин становится столь же много, сколь практических ситуаций: каждый прав по-своему. Эта мировоззренческая установка повлияла не только на философско-социологическую традицию, но и на правовую систему, где, например, суд не обязан устанавливать истину по делу, а обязан принять правильное заключение по материалам дела. Тем самым проблема заключается в его исполнении. Равным образом социальные качества должны быть определены не как qualities, а как performances — представления, изображения или исполнения. Основной вопрос социологии Гофмана: «Что происходит на самом деле?». Но и этот вопрос при анализе форм организации опыта оказывается бессодержательным. «На самом деле» мультиплицируется, как в рассказе Аркадия Аверченко «Человек в четырех измерениях» или рассказе Рюноскэ Акутагавы «В чаще». Следуя феноменологической традиции, Гофман ставит в центр исследования мыслительные конструкты и выносит за скобки предпосылки знания, в том числе естественную установку здравого смысла, прежде всего постулат единого мыслящего «Я». Задача заключается в поиске беспредпосылочного знания. Таким беспредпосылочным знанием становятся в работе Гофмана «перформансы»-исполнения — то, что можно назвать прагматистской версией феноменов. «Перформансы» оказываются и формой социальности: есть аудитория — есть и «перформанс», нет аудитории — и «перформанса» нет.

В центре зиммелевской социологии — проблема описаний социальной жизни как непрерывающегося потока событий. В этом потоке события взаимодействуют таким образом, что самые малозначимые из них влекут за собой серьезные последствия и ничто не может заранее считаться тривиальным. Зиммель писал: «Взаимодействия, которые мы имеем в виду, говоря об „обществе“, кристаллизированы в качестве определенных, устойчивых структур, например государства и семьи, сословия и церкви, социальных классов и организаций, основанных на осуществлении общих интересов. Кроме того, существует неизмеримое количество менее заметных форм отношений и видов взаимодействия. Взятые изолированно, они могут показаться малосущественными. Поскольку в действительности они включены в более развернутые и, как это бывает, официальные социальные формации, именно они создают общество в том виде, в каком мы его знаем. Ограничивать исследование „большими“ социальными формациями — значит оставаться в рамках старой анатомии, которая сосредоточивала основное внимание на таких органах, как сердце, печень, легкие, желудок, и пренебрегала неизмеримыми, непоименованными и неизвестными тканями организма. Однако без них главные органы никогда не смогут составить живой организм»[24]. Гофман сделал это зиммелевское рассуждение эпиграфом своей докторской диссертации и всегда стремился исследовать банальные, незаметные и не имеющие наименования ткани социальной жизни.

Влияние зиммелевских идей вполне отчетливо прослеживается в понимании Гофманом ритуалов анонимного общения. Зиммель детально прослеживает отражение анонимности капиталистического обращения в повседневной коммуникации, при этом анонимность вовсе не обязательно ведет к тотальному распространению этоса отчуждения и индивидуализма. Наоборот, здесь возникают особые условия для возникновения новых форм доверия. «Наша жизнь в значительно большей степени, чем это обычно предполагается, основана на вере в честность других людей, — пишет Зиммель. — Примерами могут служить наша экономика, которая все больше становится экономикой доверия, наша наука, где большинство ученых должны использовать без проверки великое множество результатов, полученных другими учеными. Мы основываем наши самые серьезные решения на сложной системе представлений, большинство которых предполагает уверенность в том, что мы не будем обмануты. В современных условиях ложь, следовательно, становится намного более опаснее, чем она была в прежние времена, и затрагивает сами основы нашей жизни. Если бы среди нас ложь была столь привычным делом, каким она была у богов Древней Греции, ветхозаветных патриархов или аборигенов Океании, и если бы мы не умели воздерживаться от нее со всей неукоснительностью нравственного закона, то организация современной жизни была бы просто невозможна; в современной жизни „экономика доверия“ приобретает более чем экономический смысл»[25]. Зиммель рассматривает парадоксальное соответствие между анонимностью и доверием в самых различных формах. Он показывает, что современные формы повседневности содержат в себе образцы доверительного и учтивого поведения. Зиммель назвал их «установками социабельности», связывая формы социальности с моральными представлениями о «добре». Это объединяет индивидов в регулируемые сообщества и со временем в небольшие социальные миры. На протяжении всего творчества Гофмана в центре его внимания находятся именно формы социальной интеграции и доверия в мире, где господствует анонимность. В этом отношении Гофман является последовательным зиммелианцем.

19

MacIntyre A. After virtue. Brighton: Duckworth, 1981. p. 30–31, 109. Русский перевод: Макинтайр А. После добродетели: исследования теории морали. М.: Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2000.

20

Se