Страница 131 из 162
Конечно, здесь напрашивается очевидный вопрос, насколько обширными и продолжительными по времени могут быть такие вспомогательные планы[883]. В современной художественной литературе и драматургии активно используется популярная тема героических свершений (начиная, скажем, с романов Джона Бьюкена и кончая телесериалами типа «Миссия невыполнима»), а некоторые произведения строго организованы вокруг этой темы[884]. Все это должно напоминать нам о тех в высшей степени поучительных событиях, когда для обоснования ложных обвинений измышлялись истории о грандиозных заговорах, — таковы дело Дрейфуса во Франции и дело Беккера-Розенталя[885] в США. Такого рода процессы, получив широкую известность, в свою очередь сами способствуют раздуванию историй о никогда не существовавших заговорах или распространению сообщений, подлинность которых проверить невозможно[886]. Я думаю, что интерес к различного типа заговорщицким версиям объясняется нашим ощущением острой зависимости от мира, который не выносит мнимой реальности (по крайней мере, в значительных масштабах), а равным образом и постоянных сомнений при выборе альтернатив.
2. Использование скобок. Вообще говоря, многие виды социальной деятельности делятся на эпизоды с помощью специфических средств, которые можно назвать скобками (brackets), существуют также некоторые неявные периоды, предшествующие актуальному действию и продолжающиеся после его завершения. В этих промежутках люди не просто выходят из заданной роли, но становятся неподконтрольными относительно ситуации, в которой развертывается их «настоящая» деятельность.
Понятно, что тому, кто хотел бы так или иначе повлиять на поведение другого человека, лучше осуществлять свои намерения до начала запланированных действий, так как потом простофиля будет меньше осторожничать. Заложенная здесь проблема намного глубже, чем демонстрация забавных поучительных эпизодов.
Возьмем, например, розыгрыши (hoaxing). В одном из исследований «расовых установок» предубеждения интервьюера устанавливались следующим способом: студентам предложили заполнить девятипунктовую шкалу установки, заимствованную из монографии Т. Адорно «Авторитарная личность».
Шкалы использовались при тестировании всех респондентов, как мужчин, так и женщин, при этом студентам дали понять, что исследование исчерпывается данным тестом.
По прошествии некоторого времени совсем другой человек, не тот, кто производил замеры по шкале установки, подходил к студентам и предлагал желающим участвовать в следующем эксперименте. Поскольку студенты, изучающие общую психологию, должны были участвовать в психологических экспериментах, записавшихся нельзя было считать «добровольцами» в полном смысле слова. Экспериментаторы отобрали некоторое число мужчин, которым было предложено явиться к определенному времени в специальное помещение в здании психологического факультета.
Когда студент S приходил в лабораторию, он заставал в приемной другого студента (в действительности это был помощник экспериментатора). Как только S усаживался, входил экспериментатор E и объяснял, что работа с предыдущим респондентом еще не закончена, а затем удалялся. По сигналу из другой двери входил помощник экспериментатора («настоящий») и просил первого студента (фиктивного помощника) подписать какое-то заявление, предварительно объяснив его цель. Тот подписывал или отказывался подписать бумагу согласно заранее установленной последовательности. Затем распространитель воззвания обращался к S с просьбой подписать заявление и при этом регистрировал его реакцию Потом E приглашал S в экспериментальный кабинет, где тот заполнял форму для расчета семантического дифференциала. Заполненный бланк семантического дифференциала выбрасывался, как только S выходил из лаборатории, — задание лишь изображало эксперимент. На самом деле цель эксперимента была иной.
Процедурой предусматривалось, что половина студентов встречалась с негром, а половина — с белым.
Коллективное заявление, использованное в исследовании, содержало просьбу продлить время работы библиотеки по воскресным дням до 20 часов. Эта тема была выбрана потому, что не вызывала сколь-нибудь заметного одобрения или неодобрения испытуемых[887].
Аналогичная методика рекомендована следователям при проведении допросов: один следователь, разыгрывающий изверга, устанавливает специфический фрейм, с которым не имеет ничего общего другой следователь, изображающий добросердечного человека.
После того как следователь Б (злой) провел часть допроса, возвращается следователь A (добрый) и резко отчитывает Б за недоброжелательное отношение к подследственному, а затем выгоняет Б из кабинета. Тот выходит за дверь, всем своим видом демонстрируя отвращение как к своему коллеге, так и к допрашиваемому. Следователь A возобновляет допрос в дружелюбной, сочувственной манере.
Эта техника допроса особенно успешно применялась тогда, когда в роли доброго следователя выступал детектив, а злого — полицейский капитан. Как только капитан выходил из кабинета, отыграв свою несимпатичную роль, детектив мог заговорить в таком духе: «Джо, я рад, что ты ни черта ему не сказал. Он со всеми так обращается — не только с такими людьми, как ты, но и с нами, в своем собственном отделе. Мне бы хотелось проучить его, узнав от тебя правду. На этот раз он получит парочку уроков, как надо себя вести»[888].
Тем самым переход от одного следователя к другому может восприниматься допрашиваемым как переход от одной драмы к другой, тогда как в действительности разыгрывается одно-единственное шоу, которое и начинается раньше, чем он думает, и складывается в нечто целое с помощью схемы, которую он видеть не может.
Современная международная политика демонстрирует образцы пакостной изобретательности, применяемой еще до того, как начнется игра. Пример того — письма-бомбы. Хотя все мы допускаем, что в письме могут содержаться неприятные сведения, мы не думаем (или не думали прежде), что конверт представляет собой опасность. Проблемы обычно начинались при чтении письма, а не тогда, когда открываешь конверт.
Таким образом, скобка, обозначающая начало действия, может быть средством обмана, однако и закрывающая скобка может быть использована для этой цели. Когда какая-либо деятельность вызывает крайнюю осторожность и подозрительность, ее явное завершение может успешно восстановить спокойствие и доверие, при этом легко оказаться в роли потерпевшего.
Оригинальная выдумка, новое рэкетирское ухищрение, одна из тех фантастических историй, которые возникают вновь и вновь? История следующая. Однажды утром житель Северо-Восточного округа Филадельфии обнаружил, что у него угнали автомобиль. Двумя днями позже автомобиль вернули с запиской на переднем сиденье: «Извините, что пришлось воспользоваться вашим автомобилем, но он понадобился ввиду чрезвычайных обстоятельств. Оставляем два билета на спортивную игру в качестве компенсации за причиненное неудобство».
Владелец автомобиля был в восхищении от такой деликатности, он поехал смотреть соревнования вместе с женой, а вернувшись, обнаружил, что дом ограблен дочиста[889].
Еще один подобный пример — это выслеживания возможной слежки: агент, испытывая сомнения перед установлением контакта, заранее маскирует на месте встречи своих людей, которые осуществляют наблюдение и после встречи, чтобы убедиться в отсутствии слежки за ушедшим агентом, — такая тактика основана на предположении, что держащиеся поблизости «подсадные» будут особенно осторожны во время встречи, но после нее почувствуют себя в безопасности и ослабят внимание[890].
883
Более детальное изложение вопроса см. в книге: Goffman E. Relations in public: Micro-studies in the public order. New York: Basic Books, 1971. p. 61–62.
884
В этих развлекательных произведениях используются два основных способа установления аномической связи героя с миром. Во-первых, вокруг героя создается насквозь фальшивое окружение, где почти все и вся лживо за исключением его самого. Пример такого художественного решения — кинофильм «36 часов» (режиссер и сценарист Джордж Ситон). Еще один пример — телесериал «Пленник» (позже, в 1969 году, по его мотивам Томас М. Дишем написал роман). Здесь, по-видимому, целенаправленно используются почти все возможности данного фрейма, какие только можно придумать. Во-вторых, можно провести героя через жизненное событие, обрекающее его на недоверие людей, которые, ничего не зная о грозящей миру опасности, всегда и везде скептически реагируют на его усилия и превращают его исполненный трудностей и лишений путь в нечто нереальное и фантастическое.
Второй метод аномизации отношения индивида к миру настолько часто используется в коммерческих телепередачах, что приобрел характер стереотипа. Герой, до сего времени принадлежащий вполне респектабельному, «хорошо фреймированному» обществу, неожиданно попадает в клубок интриг и тайной борьбы — по ошибке его принимают за кого-то другого, он оказывается свидетелем очень важного события или случайно попадает в ситуацию, когда какому-то участнику конфликта требуется срочная помощь. В результате он узнает о плане злоумышленников, но никто не относится к нему серьезно: люди или привыкли по своей наивности верить в добро, или подкуплены, или уже знают о махинациях и скрывают их. Задача героя заключается в том, чтобы заставить людей поверить ему, прежде чем он попадет в расставленные сети. В дальнейшем ему удается убедить (так он думает) двух человек из своего окружения или, по меньшей мере, завоевать их симпатии. Вокруг одного из них начинают собираться честные люди, которые мало-помалу убеждаются в правоте героя. Другой обязательно оказывается агентом врага. Он опасен вдвойне, потому что стал доверенным лицом героя. Разумеется, в конце концов герой доказывает свою правоту, ему верят, он завоевывает сердце главной героини и, более того, восстанавливает справедливость в мире, где все подчинено абсолютной преемственности жизни и бесконечному чередованию разрушения и гармонии.
Независимо от того, используется первый или второй метод, эти истории содержат ясный материал, иллюстрирующий нашу концепцию формирования жизненного мира и отчетливую постановку исследовательских вопросов. Например, фильм «Исчезновение Бэнни Лейка», поставленный по роману Ивлина Пайпера, строится на том, что молодая мать, приехав в Лондон, обнаруживает, что ее ребенок исчез из школы, но никто не хочет верить, что у нее действительно был ребенок. Проблема приобретает космологический смысл: как организовать обстоятельства происходящего таким образом, чтобы потеря ребенка подвергалась сомнению всех участников действа. Насколько глубоко должен измениться мир под влиянием подкупа, шантажа, угроз и т. п.? Какую роль в происходящем играют непонимание, стремление людей «не вмешиваться» и т. п.? Можно ли объяснить некоторые обстоятельства происходящего тем, что поведение самой пострадавшей выглядит неубедительным? Короче говоря, насколько надо преобразовать порядок вещей, чтобы стало возможным столь гротескное отсутствие порядка?
885
Logan A. Against the evidence: The Becker-Rosenthal affair. New York: McCall Books, 1970. Более близкий нам пример — завершившиеся успехом следственные действия Рональда Рейденхаура, который разоблачил зверства американских солдат во вьетнамской деревне Сонгми. Об этом см. репортаж Кристофера Лайдона: Lydon С. Pinkville Gadfly // The New York Times. 1969. November 29. Понять схему организации заговоров — значит понять, как создаются истории о заговорах там, где никаких заговоров не существует или по крайней мере, где нет никаких твердых свидетельств о заговорах.
886
См., например: Garrison J. A peritage of stone. New York: G.P. Putnam’s Sons, 1970; Epstein E.J. Counterplot. New York: Viking Press, 1969.
887
Himelstein Ph., Moore J.C. Racial attitudes and the action of Negro- and White- background figures as factors in petition signing // Journal of Social Psychology. vol. 61. 1963. p. 268–269. Этот эксперимент следует схеме, принятой многими экспериментаторами, и не должен рассматриваться как нечто необычное с точки зрения обмана испытуемых.
888
Inbau F.E., Reid J.E. Criminal interrogation and confessions. Baltimore: Williams & Wilkins Co., 1962. p. 58–59.
889
The Evening Bulletin (Philadelphia). 1972. January 25.
890
Это один из случаев наблюдаемого наблюдения. См.: Orlov A. Handbook of intelligence and guerrilla warfare. Arm Arbor: University of Michigan Press, 1963. p. 118.