Короткая память

— Я знаю, — прозвучал в трубке голос Кудинова.

Из глубины квартиры слышались громкие детские голоса.

— Получили мою телеграмму? — спросила женщина.

— Да, спасибо, — сказал Кудинов.

— О чем ты говоришь? Спасибо! — Она опять заплакала.

— Нина, — сказал в трубке голос Кудинова. — Старики очень плохи. Степан Алексеевич две недели лежал в больнице.

— А как сейчас? — Она вытерла слезы.

— Да неважно... Очень неважно... Знаешь, Нина, у меня есть предложение... Только не отвергай его с порога... Ты бы прислала детей старикам, а?.. С кажем, на месяцок... Это единственное, что может их вернуть к жизни.

Женщина не ответила.

— Алло! — прозвучал в трубке голос Кудинова. — Ты меня слышишь?

— Слышу, — сказала она.

— Посадишь в самолет, а я их здесь встречу. В аэропорту. Хорошо?

— Это тебя Игорь просил позвонить? — спросила она.

— Да что ты, Ниночка! — сказал голос в трубке. — Никто пока не знает о нашем разговоре.

— Значит, дети теперь ему понадобились? — сказала Нина. — А когда раскатывал с той женщиной, дети никому не были нужны.

— Нина! — Голос Кудинова в трубке стал громче. — Что ты говоришь? Той женщины уже нет, она погибла!

— Я ей смерти не желала, — возразила Нина. — Судьба сама так распорядилась. Без меня.

В глубине квартиры еще сильнее расшумелись дети.

— Я ведь в курсе, Мотя, — сказала Нина. — Оленька мне часто звонила... Как представлю, что старики пируют со своей новой невестушкой... что хочешь делай, а простить им этого не могу.

Трубка молчала.

— Я стала очень злой, Мотя, — сказала Нина. — Такой злой, что даже самой страшно...

...Кудинов стоял в телефонной будке. Не перебивал Нину. Слушал. Вдруг сказал:

— А почему не спрашиваешь, что теперь с Игорем будет?

— А разве он виноват? — после некоторой паузы спросил ее голос в трубке.

— Одно тебе скажу, в тюрьму его не посадят.

— За что же в тюрьму? — услышал Матвей Ильич. — Кто-кто, а он-то уж до конца жизни наказан.

— Не знаю, — сказал Кудинов.

— Что?

— Ничего, — сказал Кудинов. — Я говорю, ты совсем не злая. Ты молодец, Нина, ты очень добрая... Решишь с детьми, дай телеграмму.

Игорь Степанович Беляев и старики сидели за накрытым столом.

Бутылка водки была уже почти пуста. Пил, впрочем, один Игорь Степанович. Рюмка старика оставалась нетронутой.

— Все, баста, — сказал Игорь Степанович. — Решение принято. В Москву вас забираю, к себе. Из этой дыры…

— Хорошо, Игоречек, — сказала Вера Михайловна, — только не пей сейчас больше. Ладно?

— Это не самое страшное, мама, — возразил Игорь Степанович.

В комнату вошел Кудинов.

— Добрый вечер, — поздоровался он.

— А, зятек! — сказал Игорь Степанович. — Прошу к нашему шалашу.

Вера Михайловна заторопилась.

— Сейчас, Мотенька... Я тебе отдельно, на масле.. — Она вышла за дверь.

— Язвенникам можно? — Игорь Степанович поднял над столом бутылку.

— Немножко, — сказал Кудинов.

Игорь Степанович налил ему.

— За тебя, святой человек! — громко объявил он. — За тебя!

— Спасибо, — поблагодарил Кудинов и пригубил рюмку.

Игорь Степанович пристально следил за ним.

— Брезгуешь? — спросил он.

— Ну что ты! — сказал Кудинов и отпил еще глоток.

— Может, компания не устраивает? — спросил Беляев.

— Компания что надо! — сказал Кудинов.

В комнату вошла Вера Михайловна, в руке она держала сковородку.

— А знаешь, отец, — сказал Игорь Степанович, — зять-то наш в тюрьму меня уговаривал... Пойди, говорит, попросись. Может, упекут за решетку... Дай бог!

Старик Беляев молча смотрел на них.

Вера Михайловна поставила на стол сковородку. Руки у нее дрожали.

— Ты пьян, Игорь, — сказал Кудинов.

— Правды не хочешь? — спросил Игорь Степанович.

— Потом выясним всю правду, — пообещал Кудинов.

— А зачем ждать? Я тебе и сейчас все скажу. — Игорь Степанович облокотился о стол и приблизил к Кудинову свое лицо. — Да ты же, Мотенька, хотел, чтобы я был виноват, — произнес он. — Мечтал, признайся! А почему? Да потому что, — он засмеялся, — всегда мне завидовал... Всю жизнь... Я себе все мог позволить. Молодую красавицу-жену! Дом в столице! Друзей, которых всегда сам выбирал... А ты?.. Когда-то тебя Ольга выбрала... Потом старики приютили... Захолустная школа — твой потолок... И вот эти, — он ткнул пальцем в сковородку, — вареные помои.

— Дети, — сказала Вера Михайловна. — Что вы делаете?

— Язвенник несчастный! — сказал Игорь Степанович.

После долгой паузы Кудинов произнес:

— Если б это слышала твоя сестра...

— Моя сестра, — сказал Игорь Степанович, и голос его прервался, — моя сестра никогда б не отправила меня в тюрьму. Даже если я во всем виноват, а не Терехин.

Кудинов встал.

— Постой, — сказал ему старик Беляев.

Кудинов остановился.

— Сядь, — сказал старик.

Кудинов снова опустился на стул.

— Уезжай, Матвей, — сказал старик.

— Куда? — не понял Кудинов.

— От нас уезжай, — сказал старик. — Ты нам чужой, мы тебе чужие...

— Степочка! — прошептала Вера Михайловна. — Что ты говоришь?

Кудинов сидел откинувшись на спинку стула.

Очень тихо было на террасе. Слышно, как где-то вдали стрекочет машина.

— Нет, Степан Алексеевич, — проговорил Кудинов, — никуда я от вас не уеду... Игорь ведь правду сказал, на всем белом свете были у меня вы да Оля... А теперь только вы одни остались. — Он поднял рюмку. — Ваше здоровье, Степан Алексеевич. И спасибо вам за все. — Допил водку. Положил что-то в рот. И вышел.

Степан Алексеевич не пошевелился.

И тут Игорь Степанович заплакал.

Сидел, уронив голову на стол, и бессильно рыдал, как там, на мосту, когда догорали его бежевые «Жигули».

Прокурор Иван Васильевич был у себя в кабинете.

В дверь постучали.

— Можно, — сказал прокурор.

В комнату вошел следователь Зубков. В руке он держал папку-скоросшиватель.

— Присаживайтесь, — сказал прокурор.

Зубков сел.

— С чем пожаловали? — спросил прокурор.

— Иван Васильевич, — сказал Зубков, — это не Терехина следы.

Прокурор посмотрел на него.

— Ну и шутник вы, Зубков, — без всякой улыбки произнес он.

— Я вполне серьезно, — возразил Зубков.

— Да перестаньте, — сказал прокурор.

Зубков растерянно глядел на него.

— Иван Васильевич, — попросил он, — да вы меня выслушайте, пожалуйста! Я же места себе не находил... Если это следы Терехина, то почему же все обломки лежат на другой полосе? Ехал он, значит, по встречной, а с «Жигулями» столкнулся на своей собственной? Абсурд же получался, верно?

Лицо прокурора оставалось непроницаемым.

— Вот, — сказал Зубков, — экспертиза нам вернула материалы. Мы ведь как рассуждали? Вот след Терехина, вот беляевских «Жигулей». Но ширина-то их — метр шестьдесят один. А потому самосвал, занявший даже сорок семь сантиметров встречной полосы, с ними бы никогда не столкнулся... Машины бы преспокойно разъехались. Вот так! — он изобразил руками. — Между ними оставалось бы еще ровно девяносто два сантиметра... Огромное расстояние. А раз они все-таки столкнулись, то это уже не Терехина и Беляева следы, а чьи-то чужие. В протоколе осмотра места происшествия мы допустили грубейшую ошибку.

— Все? — спросил прокурор.

— Признаю, что это целиком моя вина. Вот докладная на ваше имя. — Зубков достал из папки лист бумаги и положил перед прокурором. — Готов понести любое наказание. Вплоть до отстранения от работы.

Прокурор даже не взглянул на бумагу.

— Ты понимаешь, что говоришь? — спросил он.