Вынужденная посадка

Сосед улетел на два месяца. Вернувшись, зашёл в гости и застал меня перед экраном, заполненным математическими символами и чертежами. Молча посидел рядом, внимательно разбирая выкладки.

– Не возражаешь, я покажу этот расчёт моему штурману?

– Ради Бога, – ответил я.

Артур рассказал о рейсе. Ходил к Юпитеру и Нептуну. На его корабле стояли новые, так называемые звездолётные двигатели, позволяющие с малым расходом разгоняться до субсветовых скоростей. Этим и объяснялось столь недолгое отсутствие пилота…

Вскоре он опять исчез. За прозрачной стеной на поблекший и облетевший сад тихо опускались снежинки – еще не всерьёз, им всем было суждено, едва коснувшись земли, тут же растаять…

В начале зимы навалилась тоска. Чаще, чем обычно, вспоминалась и снилась Инна. Приходили все, кто остался в невозвратимом прошлом: сёстры, племянницы, отец и мать, Дима с компанией, сосед Зубов, старый друг Марчен, институтские и училищные друзья… Есть только одно настоящее горе – расставание навсегда. Безвозвратный уход умерших и бессильная печаль живых. Вынужденное смирение перед неизбежностью… Я бродил по просторному дому, останавливался у стены, за которой, сквозь чёрную сетку деревьев и кустов, виднелась улица и дома напротив. Прохожих почти не было. Переходил на другую сторону – там, в сотне метров, по шоссе бесшумно летели разноцветные автомобили… нет, электромобили. Низкое солнце освещало проносящиеся машины, мгновенно отражалось в стёклах. Короткий прямой подъезд к дому ровно белел снегом, кое-где тронутым цепочками кошачьих и птичьих следов. Постояв у стены, я уходил к компьютеру, включал его. Или одевался и шёл на остановку Магнитки, уезжал в Москву, возвращался… Ничто не было в радость.

Подходил к зеркалу, смотрел на своё всё ещё непривычно молодое, даже юное лицо. Вспоминал себя студентом, думал: да тот ли я Славка Нестеров, который был? Но уж в этом сомневаться не приходилось. Всё помнил явственно. И Москву, и Вологду, и Екатеринбург. И более ранние места, и события: Чон-Коргон, Карелино, Горно-Алтайск. Чёткое ощущение, что всё было именно со мной. А ведь мечтал когда-то проехать по всем этим местам вдвоём с Инной…

Недели две не мог прийти в норму.

– Это у вас субблокировка эмоциональной памяти уходит, – объяснил при встрече Новицкий. – Помните шлем с проводками?.. Теперь, мой друг, сами понесёте весь свой груз. Но теперь-то уж он вас не раздавит.

Пилот Артур Лемарк: сосед интереснее, чем думалось

Я вернулся после старого Нового года. Сразу вызвал Славу на связь.

– Хорошая новость. По твоей трассе запустили беспилотку, чтобы проверить на практике.

– Что, так здорово рассчитал?

– Увидим. Неизвестно ещё, как пролетит… Новые расчёты есть?

– Есть.

– Давай все.

– Приходи…

Я рассказывал соседу о рейсе в систему Юпитера, о товарищах по экипажу. Сидел перед его древним «Пентиумом», удивлялся миниатюрности экрана.

– Антикварное у тебя имущество. И сам ты, Слава, антикварный человек…

Забрался в старинные компьютерные игры. Понравилась простенькая «Lines» с цветными шариками.

– Жаль, переписать невозможно.

– Это и хорошо, – ответил гостеприимный хозяин. – Играть приходить будешь.

Собравшись к себе, я взял новые Славины расчёты.

– Ты давай, продолжай. В следующий раз конкретные задания принесу. Возьмёшься?

– Конечно, возьмусь.

– Почитай «Космонавигацию» Плетнёва. И кинематику Солнечной системы любого автора. И ещё – «Штурманские расчёты» Криничного и Кольберга. Их новая работа. Как найти в компьютере, знаешь.

В начале весны я принёс целую кучу заданий.

– Держи, Слава! Вот Марс – Сатурн в противофазе. Вот Меркурий – Юпитер – Уран. Вот Луна – астероид Паллада – Нептун оверсаном… Всё на разных кораблях, с разными возможностями, разными двигателями, массами, горючим… Берёшься?

– А чего не взяться? Ошибусь – никто не съест.

Я только усмехнулся. Имелись некоторые задумки. И пока что сосед не разочаровывал.

– Как слетал? – спросил он.

– Обычно… Три системы, одиннадцать станций. Сатурн, Уран, Нептун. Беременную пассажирку вывез с Тритона. Смены же годовые, полугодовые, много семейных пар. Люди не всегда осторожны. А вынашивать вне Земли запрещено.

– Чтобы не появлялись уроды?

– Само собой! Чуть что – и немедленно под голубое небо, к берёзам и осинам.

– Ну, станции – это ясно…

– А ты жениться ещё не собрался? И вообще, как с эти/tf?

– Да пока вообще никак. Новая жизнь, впечатлений без того много… – И сосед процитировал античного философа: – «Гетеры нужны нам для развлечения. Наложницы – для удовлетворения ежедневных потребностей тела. Жёны – для рождения законных наследников».

Насмешил…

– Ты думаешь, древние греки – это образец? «Ежедневные потребности тела», надо же. Выдумка от распущенности! Главное – психологический настрой… – Ия выдал ответную цитату: – «Любовь – не еда, не вода и не воздух. Её отсутствие – всего лишь неудобство, которое можно перетерпеть». Кто сказал?

Слава не ударил лицом в грязь. Тут же кивнул на полку, где разношёрстным рядом выстроились бумажные книги. Провёл пальцами по корешкам, где было обозначено: Айзек Азимов.

– Бери, читай.

– Спасибо, возьму. Знаю Азимова, только не в бумажном виде.

– Ав рейсах романы случаются? – полюбопытствовал сосед.

Я помолчал, поискал в памяти.

– Нет… Знаешь, в рейсах не до романов. Пассажирки часто летают. У меня одно время бортинженер была Людмила. Нравилась, но не более того. Просто не принято. Вне Земли малейшая распущенность, расслабленность опасна.

– Я чувствую, человек не скоро станет на «ты» с космосом.

– Не при нашей жизни, это уж точно. Казалось бы, все правила соблюдаем. Дисциплина не нарушается. Техника надёжная. Но люди гибнут фатально! Сначала считаем, что нелепый случай. Потом, как разберёмся – нет, не нелепый. Обоснованный! Предусмотреть всё не получается. В космосе мы – всего каких-то полторы сотни лет.

Штурман Ярослав Нестеров: «ты почему не летаешь?»

Люблю последние недели весны.

Пришвин писал о весне света, весне воды и весне земли. Я определяю по-своему: весна-обещание, весна – трудный путь к цели и весна-свершение, победа, торжествующая весна. Ещё прохладные, красивые дни. Близкие и далёкие леса оделись в нежную зелень, поют птицы, в воздухе словно бы разлит Второй Концертный вальс Глазунова. Оглянешься по сторонам – и дух замрёт: покажется вдруг, что лето пришло навсегда. Что лето не просто молодо, а бессмертно.

Майский ветер шумел; деревья и кусты возле дома размахивали едва зазеленевшими ветками. Артур вернулся из полёта, весёлый, стремительный. Подошёл вплотную, сделал страшные глаза:

– Ярослав! Ты почему не летаешь?

– Как понять? В космос?

– Именно.

Я ошеломлённо пожал плечами.

– Я разве космонавт? Я вообще здесь никто, человек без профессии.

– Как у тебя со здоровьем?

– Вроде пока идеально.

– Во вторник я еду в Звёздный. Поедешь со мной?

– Зачем?

– Странные вопросики задаёте. Побываешь у наших врачей, запишешься на общекосмическую. Пройдёшь её, потренируешься, прослушаешь курс космонавигации, испанского языка, ещё кое-чего – и туда, туда! – знакомым жестом Артур поднял руку и крутанул над головой.

– Уж космонавт из меня…

– Спокойно! Зря, что ли, я всю зиму и весну тренирую тебя на расчётах? Ты, в перспективе, классный штурман! У тебя природные способности. Ты знаешь, что у наших навигаторов уже появился новый термин – «нестеровские трассы»? Только не зазнавайся.

– Постараюсь, – сказал польщённый не-космонавт. – А испанский зачем?

– Ты что! Международный язык надо знать.

Я слегка удивился.

– Международный? А в мои времена на это претендовал английский.