Паб Голубой Маячок

– Hi, hi! – поприветствовал он всех громко, подняв правую руку высоко вверх.

– Айви, это Алекс, – выкрикнул Энтони. – Познакомьтесь! Айви тут же подошел ко мне и, протянув свою костлявую руку, принялся меня рассматривать. Одет он был, как и остальные, не считая Энтони, во все черное. Походка у него была весьма странная – после того как он полностью ступал на пол, он приподнимался вверх на носок, создавая видимость возвышающейся и понижающейся волны. Говорил он точно так же, как и Билл, с таким же сильным дублинским акцентом. Стоять на месте Айви не мог, ему нужно было все время что-то делать, хоть чем-то себя занимать, в противном же случае он моментально становился грустным, с очень скучным, пресным лицом. Мне уже было знакомо такое поведение, которое обычно вызвано регулярным употреблением различных наркотических средств. Чего он и не скрывал, выходя каждый час на двор, чтобы раскурить очередную набитую марихуаной или гашишем самокрутку. Вслед за Айви вошел еще один парень. С первого же взгляда на него можно было догадаться, что это повар: араб, среднего роста, упитанный, неопрятный, с нагловатым лицом, с которым обычно не выпускают в зал к публике, и кудрявыми, как после химии, пышными, длинными, до плеч, черными волосами. Одет он был в одежду совсем не первой свежести, чем-то напоминающую балахон. Он быстро прошел мимо всех, громко поздоровался, широко улыбнулся, показав при этом свои белые кривые зубы.

– Абдулла, ты опять опаздываешь! – громко сказал Энтони, после того как Том недовольно посмотрел на него.

– Сорри, сорри… отшутился на ходу Абдулла. И, увидев меня, стоящего возле входа в кухню, выпалил: – How are you, my friend? Welcome!

И, зайдя к себе в маленькую кухоньку, толкнув небрежно небольшие, ковбойские ворота при входе, принялся тут же переодеваться: повесил куртку на гвоздь и набросил сверху на себя фартук. Я даже не успел ему ничего ответить.

– Какой суп сегодня варить? – громко выкрикнул он не высовываясь из кухни. Мне поначалу казалось, что Абдулла все время говорит на арабском языке, пока я не привык к его диалекту.

– Посмотри на ингредиенты, поступившие с утра, – крикнул Энтони. – и вари какой хочешь.

– ОК, значит, leek and potato (лук-порей и картошка)… Энтони ничего не ответил. Том подошел к Энтони, взял его под руку и повел в темный коридор, расположившийся в дальнем углу паба, где слабо просматривалась деревянная, скрипучая лестница, ведущая куда-то наверх. Интерьер в пабе был прост: прямоугольной формы холл с высокой, посредине расположившейся барной стойкой, вдоль которой стояли барные высокие стулья; мягкие, приросшие к стенам диваны с вельветовой темно-бордовой затертой обивкой; напротив стояли круглые невысокие столики, а по другую сторону от них – такие же круглые, невысокие, мягкие, на массивной черной железной ножке стулья без спинок. Пол был застлан новым, темно-красным в желтую точку ковролином. В пабе было темно, но уютно. Даже несмотря на то, что напротив барной стойки находилась стеклянная двустворчатая дверь, выходящая в закрытый двор, где, как я уже сказал, стояли три длинных деревянных стола с лавками, дневной свет падал только на барную стойку; правое же и левое крыло лаунж-зоны оставались в полумраке. На стенах с темно-бордовыми узорчатыми обоями висели массивные подсвечники со слегка желтовато-мутным стеклом. Мэри подошла к боковой стеклянной двери и открыла ее; душный паб постепенно стал наполняться прохладным свежим воздухом. Затем она взяла меню – прямоугольный узкий плотный заламинированный лист – и подошла ко мне.

– Вот Алекс, изучай… Скоро начнут приходить посетители, слушай их внимательно, записывай, – она тут же вытащила из фартука блокнот с ручкой и протянула мне. – И относи на кухню Абдулле, а если закажут чай, кофе, десерт или спиртные напитки, отдавай бармену. В общем, если что-то тебе непонятно – спрашивай, – коротко и ясно, со знанием своего дела объяснила Мэри, улыбнулась и пошла что-то делать за барную стойку. Я сел возле открытой двери, откуда задувал прохладный весенний ветерок, и принялся изучать меню. Оно оказалось совсем простым: суп дня (на усмотрение повара), сэндвичи из разного хлеба и с разной начинкой, кофе, чай, два вида кексов – шоколадный и с карамелью – плюс яблочный штрудель, который только что был доставлен курьером. Стеклянное блюдо, с такой же стеклянной крышкой висело на тоненьких металлических тросах прямо над барной стойкой. Билл аккуратно снял крышку, положив ее на деревянную барную стойку перед собой, выбрал с блюда уже слегка подсохший, несколькодневный штрудель, положив его на тарелку, и представительно, не спеша положил туда же точно такой же – свежий, только что прибывший, слегка присыпанный сахарной пудрой яблочный штрудель. Я, Мэри и Айви стояли в стороне и внимательно следили за этим процессом. Свежий штрудель в этом стеклянном блюде, от которого отражался пусть не яркий, но дневной свет, выглядел невероятно аппетитно; так аппетитно, что мне приходилось сдерживать себя, чтобы не схватить нож и не отрезать себе большой, увесистый кусок.

– Кто будет старый штрудель? – поинтересовался Билл.

– Я буду! – тут же выкрикнула Мэри, не дав мне даже открыть рот. Айви скривился и пошел в сторону туалета.

– Алекс, ты тоже хочешь штрудель? – спросил на ходу Айви.

– Нет, – буркнул я, хотя самому ужасно хотелось отведать кусочек, но не хотелось тревожить Мэри; она так жадно на него смотрела и навряд ли мечтала бы о том, чтобы с кем-то его разделить.

– Тогда пошли со мной, я покажу тебе, как убирать туалет, – резко сказал Айви. – Да, и не волнуйся преждевременно, первую неделю ты этого делать не будешь, такие у нас правила. А вообще, мы все по очереди это делаем, кроме Энтони и Тома, конечно, – улыбался он. – Поэтому я тебе сейчас покажу, что и как… чтобы ты уже знал, а когда придет твоя очередь – тебя оповестят об этом, – усмехнулся он, – ты уже будешь иметь представление. – я положил меню на стол и последовал за ним, в тот же темный коридор с лестницей, куда ушли Том с Энтони.

– Билл тоже убирает? – спросил я.

Айви ехидно улыбнулся:

– Эй, Билли!.. – выкрикнул из темного коридора, Айви. – Сегодня твоя очередь унитазы драить.

– Fuck you! – крикнул рассерженный Билл, поджав от ярости свои и без того узкие губы. Он не любил Айви, и это было заметно. Айви в ответ рассмеялся:

– Мы, конечно же, хотим, чтобы он тоже участвовал, но… Том ему позволяет этого не делать – ведь он же бармен! А мы просто – floor staff.

– Что там наверху? – спросил я, указывая взглядом на лестницу.

– Ничего особенного… – нехотя произнес Айви. – Тома офис, но тебе лучше пока туда не ходить. ОК? – серьезно сказал он и посмотрел на меня.

– No problem, – выпалил я, не имея ни малейшего желания туда подниматься.

– Туалет здесь один, общий, – Айви открыл дверь. Мы вошли и оказались в маленькой, слабо освещенной дневным светом, выходившим из небольшого приоткрытого окна, уборной, обложенной старым, когда-то белым, а ныне пожелтевшим кафелем, с тремя кабинками, одним умывальником, зеркалом и длинным жестяным писсуаром, по которому время от времени шумя стекала вода.

– И женщины тоже сюда заходят? – удивился я.

– Заходят, – без энтузиазма произнес Айви. – Тут ведь есть кабинки – видишь?

– Вижу, – сказал я. «И писсуар», – подумал про себя.

– Все, что тебе будет нужно, находится здесь, под лестницей, – мы вышли из уборной в тот же темный, неуютный, чем-то отталкивающий коридор. Под лестницей была невысокая, совсем незаметная дверь в крохотную кладовку, откуда Айви вытащил ведро, швабру, перчатки, несколько рулонов туалетной бумаги и пакет с ароматизаторами для писсуара. – Воду мы набираем за барной стойкой, – сказал Айви и направился прямиком туда. Я последовал за ним в зал, не желая оставаться в этом жутком, неприятно пахнущем коридоре. Мэри уже доела свой штрудель и размеренно раскладывала на столы салфетки, вилки и ножи. Билл возился с кофемашиной. Пока Айви наполнял ведро, я вышел во двор, чтобы глотнуть свежего воздуха. Ступив на серый щебень, я присел на влажную деревянную лавку. На улице стояла пасмурная, сырая погода. Я поднял голову и посмотрел на темно-серые облака, пролетающие с невероятной скоростью на высоте, как мне виделось, пятиэтажного дома, и несущие в себе прохладу и мелкие, еле заметные капли дождя, начинающие редко накрапывать. Ох этот мелкий, моросящий, практически незаметный дождь, идущий порой сутки напролёт, – нагнетая лень и клоня в сон. Работать нет ни малейшего желания. Хочется сидеть дома, в тепле, пить горячий чай и читать что-нибудь.