Страница 2 из 15
А сейчас до него начало доходить, что не было никакого смысла в этом самом «НО». Споры: гениальность против огромного магического потенциала, гениальность против опыта иного мира, гениальность против взрослого разума — были по определению бессмысленны.
И то, что он на полном серьёзе в них участвовал, да ещё и внутри собственной головы, нельзя было назвать хорошим показателем.
Семён Лебедев, тот человек, что умер там, в пустыне африканского континента, таким не был.
Был эгоистом? Да. Считал себя умнее других? Не без того. Тешился мыслями о собственной уникальности? Конечно, все так делают.
Вот только это всё было легко и непринуждённо, не выходило за рамки и не мешало ему жить. Потому, что Семён Лебедев понимал: он точно не самый умный и не самый уникальный. Скорее всего даже не в первом десятке миллионов из семи миллиардов.
Может быть, именно поэтому, вдруг оказавшись кем-то даже не из разряда «Один на миллион», а сразу попав в «Один на весь мир», Лаз не заметил, как впустил в себя эту гордыню.
Ведь это, и правда, была самая настоящая отрава. Только не та, которая убивает за несколько минут, а другая, вызывающая привыкание и вынуждающая приходить снова и снова за всё бо́льшими дозами. В какой-то момент высокомерие стало его наркотиком.
А потом ему пришлось бежать. И, вынужденный скрывать не только своё лицо, не только свою магию, но иногда даже свою манеру говорить, он вдруг перестал быть «Одним на весь мир».
Осознание своей уникальности, скрытой где-то в глубине, под гримом трансформации, не помогало. Став «Одним из толпы», в первое время ему пришлось пережить самую настоящую ломку.
До одури хотелось снова ощутить на себе недоумевающие взгляды. Выдать что-нибудь, что вызовет у слушателей настоящий шок, таинственно усмехнуться, давая тонкий намёк, что он понял то, что не должен был.
Вот только его лицо было лицом взрослого, тридцати-сорокалетнего мужчины, и его слова больше не вызывали вау-эффекта. Потому что в самих этих словах не было ничего особенного.
В нём самом не было ничего особенного, если забыть про магию и перерождение. И это понимание, не на уровне мозгов, а там, значительно глубже, куда не пробиться никакими рациональными доводами, поначалу было очень неприятно.
Однако, со временем удивление прошло, следом за ним ушло неприятие, а потом исчезло и разочарование. Он оставался уникальным магом, и в будущем от его решений, и правда, будут зависеть судьбы миллионов людей.
Но не магия делала его — самим собой. Отбрось её, и суть не изменится. Родись он, как родители, без магического дара; родись он в другой семье, с другим социальным положением и достатком; родись он в другой стране или даже другом мире — он остался бы тем же самым человеком.
Потому что он родился, по-настоящему родился, в совсем другом месте и в совсем другое время. Да, сейчас Лаз был тут, и не было смысла держаться за земную жизнь руками и ногами. Но и отрицать её не стоило.
Так что сегодня он собирался выпить ещё пару кружек этого слабого пива, доесть уже порядком остывшую уху и дослушать до конца старательно выводимую бардом песню. А потом подняться в свою комнату, залезть в кадку с водой, которую к тому моменту уже должны будут наполнить, и за чтением довольно толстого томика, озаглавленного «Тонкости и нюансы магии Трансформации. Том третий», дождаться, когда у Сеймы закончится смена.
А завтра, укрыв спящую девушку одеялом и чмокнув напоследок её в россыпь веснушек на пухленькой щёчке, собрать свои нехитрые пожитки, оставить на прикроватной тумбочке её двухнедельное жалование, спуститься вниз, расплатиться за постой с заспанным хозяином «Китового Уса», выйти за дверь под лёгкий снег и навсегда покинуть деревню Пенную, отбросив очередную использованную личину и сохранив парочку приятных воспоминаний.
Такого ли ждал от него Савойн Листер, сейчас, наверняка, ломающий голову, где он? Наверняка, нет. Чего угодно, но не этого.
Но, тем не менее, так он и поступит. Будет пить дешёвое пиво в захудалом трактире и спать с рыжеволосой Сеймой, имевшей десяток лишних кило и парочку вызванных подобными случайными связями болезней.
Будет ли это правильно для сильнейшего мага континента и обладателя неизмеримого потенциала? Вряд ли. А для Лазариса Морфея, даже нет, для Лаза, для него, здесь и сейчас?
Что же, почему бы и нет?
Пиво, несмотря на свою дешевизну, было не таким уж плохим, трактир, несмотря на захудалость, мог похвастаться мягкими перинами и вкусными супами, Сейму лишние килограммы не делали менее привлекательной, даже наоборот, а заразиться чем-то, будучи в трансформации, он не мог по определению.
Лаз не сомневался: в будущем его ещё ждало немало всякого. И хорошего, и откровенного дерьма. Это было ему предначертано самим рождением. Но это всё будет потом.
А пока… пока будет лёгкий снег, обхватившие плечо когти Принцессы и дорога без особых цели и маршрута.
— Итак, скажи мне, почему я должен взять именно тебя? — суровый воин с коротким ёжиком светло-русых волос оценивающе оглядел очередного кандидата на должность охранника нового поместья графа.
В целом новичок его устраивал. Около тридцати, высок, мускулист, опрятен, гладко выбрит, аккуратно подстрижен. С учётом того, что службу ему предстояло нести не абы-где, а в поместье аристократа, это было ценно.
И, что куда более важно, молодой человек явно был опытен в бою. Правда, это начальник стражи определял уже скорее по глазам, тёмно-серым, рассматривавшим собеседника без грамма оторопи, серьёзным и вдумчивым.
Из каждого десятка кандидатов на должность едва ли двое могли похвастаться подобным. И Унар, начальник графской стражи, даже без собеседования почти решил взять этого новичка на службу.
Слишком мало было подходящих кандидатов среди тех, кого Унар уже видел. Однако, услышав следующие его слова, воин подумал, что поспешил с решением.
— Знаете, глядя на ваших претендентов, — молодой человек покосился за спину на дверь, ведущую в коридор, где ждали своей очереди другие кандидаты. — Я вообще удивляюсь, почему Его сиятельство до сих пор продолжает этот набор. Почти уверен, что видел, как один уникум отломал от скамейки, на которой сидел, щепку, и начал ковырять ею в зубах. Не говорю, что я сам — гений, но по сравнению с теми, кто там остался… — многозначительная пауза дала понять, что новичок имел в виду.
Унар нахмурился. Такой ответ ему не нравился.