Страница 82 из 276
От нервной творческой интеллигенции не отставали и партийные руководители: в январе 1934 года на XVII съезде ВКП(б) бывший представитель право-левацкого блока, секретарь Магнитогорского горкома партии Виссарион Ломинадзе — верный соратник наркома тяжёлой промышленности СССР Г. К. Орджоникидзе, — как и ряд других перековавшихся оппозиционеров, выступил с небольшой покаянной речью, в которой умудрился 19 раз упомянуть имя товарища И. В. Сталина. Через год он выстрелил себе в грудь из револьвера, когда ехал в служебном автомобиле по дороге в Челябинск по вызову секретаря Челябинского горкома партии К. В. Рындина, умер на операционном столе в Магнитогорской больнице. Его заместитель телефонограммой доложил в ЦК содержание его предсмертного письма: «Просьба передать тов. Орджоникидзе. Я решил давно уже избрать этот конец на тот случай, если мне не поверят… Мне пришлось бы доказывать вздорность и всю несерьёзность этих наговоров, оправдываться и убеждать, и при всём том мне могли бы не поверить. Перенести всё это я не в состоянии… Несмотря на все свои ошибки, я всю свою сознательную жизнь отдал делу коммунизма, делу нашей партии. Ясно только, что не дожил до решительной схватки на международной арене. А она недалека. Умираю с полной верой в победу нашего дела. Передай Серго Орджоникидзе содержание этого письма. Прошу помочь семье».
В июле 1936 года из ЦК КП(б) Армении поступила секретная шифрограмма о самоубийстве 1-го секретаря компартии Армении, члена Центральной ревизионной комиссии ВКП(б) А. Г. Ханджяна. 12 июля 1936 года актив КП(б)А, заслушав сообщение второго секретаря Заккрайкома ВКП(б) С. А. Кудрявцева «Об обстоятельствах самоубийства секретаря ЦК Армении тов. Ханджяна», вынес резолюцию и направил письма И. В. Сталину и Л. П. Берии: «Запутавшись в своих опасных политических ошибках, Ханджян пошёл на предательский и провокационный акт самоубийства, направленный против партии… несмотря на огромную помощь, которую оказывал ему лично товарищ Берия».
23 августа 1936 года газета «Правда» сообщила ещё об одном ЧП: «ЦК ВКП(б) извещает, что кандидат в члены ЦК ВКП(б) М. П. Томский, запутавшись в своих связях с контрреволюционными и троцкистско-зиновьевскими террористами… покончил жизнь самоубийством». Председатель ВЦСПС Михаил Томский в январе 1934 года выступил с покаянной речью, посвящённой своим идеологическим заблуждениям, на XVII партийном съезде. Однако высокий профсоюзный руководитель никак не ожидал признательных показаний своих бывших товарищей по Политбюро ЦК Г. Зиновьева и Л. Каменева, арестованных по делу «Антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра», о его причастности к контрреволюционной деятельности.
22 августа 1936 года прокурор СССР А. Я. Вышинский заявил, что прокуратура Союза начала расследование в отношении тов. М. П. Томского, а также его подельников. После публикации в «Правде» официального сообщения прокуратуры он предпочёл суицид у себя на служебной даче в подмосковном посёлке Болшево.
16 июня 1937 года председатель СНК БССР, сопредседатель ЦИК СССР А. Г. Червяков после «резкой критики» за недостаточную работу по борьбе с «врагами народа» на XVI съезде большевиков Белоруссии застрелился в перерыве между заседаниями партийного съезда: по одним данным, в собственном кабинете, а по другим — в туалете. На следующий день, 17 июня 1937 года, «Известия» и снова в разделе «Хроника» на последней странице сообщили, что «Червяков покончил жизнь самоубийством на личной семейной почве». В предсмертной записке глава республики написал: «Все от меня отвернулись. Мне бросают самые несуразные обвинения в двурушничестве..». Спустя несколько дней, 21 июня 1937 года, на допросе в управлении НКВД по БССР выбросится из окна пятого этажа ближайший товарищ Червякова, кандидат в члены ЦК партии, председатель белорусского СНК Николай Гололёд.
По уже устоявшейся к тому времени традиции, 2 сентября 1937 года газета «Правда» на своей последней странице в разделе «Происшествия» сообщила читателям о самоубийстве председателя СНК Украины, кандидата в члены ЦК КПУ Панаса Любченко. Советский чиновник покончил с собой вечером 30 августа 1937 года, придя домой на обед после заседания пленума ЦК КП(б) Украины, на котором был обвинён в национализме, что для бывшего члена Украинской партии социалистов-революционеров было вполне естественно.
Бывший эсер удостоился упоминания в мемуарах Н. С. Хрущёва: «Решили проверить, почему Любченко не возвратился на заседание Пленума, и обнаружили такую картину: в постели лежали его убитая жена и сам он. Предположили, что по договорённости с женой он застрелил её и себя».
Все его оставшиеся в живых родственники были репрессированы, родная сестра Татьяна покончила жизнь самоубийством, брат Андрей, как значится в его уголовном деле, 17 сентября 1937 года «во время отсутствия следователя набросился на охраняющего его курсанта школы УГБ с целью выхватить оружие и во время борьбы с ним был курсантом убит — застрелен». Почти сразу после самоубийства Любченко появилась версия о том, что он и его жена были убиты агентами НКВД.
В марте 1937 года свёл счёты с жизнью член Комиссии советского контроля при СНК СССР Лев Гольдич, в январе 1938 года — член Комиссии партийного контроля ЦК ВКП (б) Наум Рабичев, в сентябре того же года — глава Ленинградского управления НКВД Михаил Литвин.
Самостоятельное лишение себя жизни не являлось исключительной привилегией партийной номенклатуры: в одном из колхозов самоубийство совершают братья Пётр и Андрей Аникеевы. Причиной, которая была установлена в ходе проведённого местным партийным комитетом расследования, было несогласие с методами проведения коллективизации — то есть налицо был политический акт. Активисты выступали за добровольность вхождения в коллективное хозяйство: «Они с братом решили протестовать и из револьвера застрелиться, чтобы обратить внимание центра на произвол».
Этот список кажется мне бесконечным…
Как ни странно, но очередную волну суицидов, особенно среди ветеранов революционного движения, вызывает яростная дискуссия вокруг опубликованной в «Правде» статьи Льва Троцкого «Новый курс (письмо к партийным совещаниям)»: «Только постоянная, живая идейная жизнь может сохранить партию такой, какой она сложилась до и во время революции, с постоянным критическим изучением своего прошлого, исправлением своих ошибок и коллективным обсуждением важнейших вопросов». Бывший председатель Реввоенсовета СССР, а ныне «рядовой» член Политбюро по-прежнему пользовался достаточно серьёзной поддержкой среди военных и старых большевиков. Несмотря на жёсткую критику на XIII съезде РКП(б) идей Троцкого о необходимости полноценной партийной демократии, они оказались живучи и достаточно популярны и среди ветеранов движения, и у партийной молодёжи. Лев Давидович из тактических соображений примерно через полгода публично откажется от своей оппозиционности: «Никто не хочет и не может быть правым против своей партии». Некоторые из тех, кто наивно рассчитывал на возвращение внутрипартийной свободы и дискуссии, разочаровавшись, просто пускали себе пулю в лоб, но именно эти молодые троцкисты будут устраивать овации революционному поэту и бывшему боевику Маяковскому на его многочисленных встречах с читателями по всей стране. Он их безусловный кумир!
Из дневниковых записей Л. Брик известно, что за два дня до гибели В. В. Маяковский в очередной раз перечитывал, по его собственному утверждению, главную книгу своей жизни — роман Николая Чернышевского «Что делать?», она тоже начинается с рассказа о самоубийстве некого господина на Литейном мосту в Петербурге: «Жизнь, описанная в ней, перекликалась с нашей. Маяковский как бы советовался с Чернышевским о своих личных делах, находил в нём поддержку».
Начиная с 30-х годов партийное руководство считает любое самоубийство враждебным актом, направленным против советской власти. По каждому из таких случаев проводится тщательное расследование с целью установления его причин и политической подоплёки.