Страница 250 из 276
Базовым аргументом в распоряжениях Госиздата была забота об импортозамещении — это прежде всего, ну и, конечно, о рациональном расходовании ограниченных материальных ресурсов.
16 марта 1921 года СНК постановил: «В целях урегулирования и налаживания печатного дела в РСФСР» «вся газетная и печатная бумага, находящаяся в типографиях, состоит на учёте Госиздата и его местных органов и может быть расходуема только с разрешения органов Госиздата». Более того — ни одна работа (за исключением технической — печатания типографских бланков, канцелярских форм и пр.) не могла осуществляться без разрешения органов Госиздата.
Отсутствие полноценного контроля над такой важной идеологической сферой, как печать, давно и явно раздражало партийных чиновников. Заведующий Совцентропечатью А. М. Гертик докладывал в ЦК ВКП(б): «Гора родила мышь. Из сотен книг, намеченных в программе, и десятков книг, на которые приняты заказы и получены задатки, выпущено в свет свыше чем за полтора года пять или, в лучшем случае, девять названий, из которых новых только четыре, а остальные — перепечатки. Вся издательская деятельность Гржебина характеризуется следующим: скупка почти всех русских писателей, в том числе кое-кого из коммунистических, и, по слухам, за бесценок; <он> разработал большую программу и разрекламировал свою деятельность, получил громадные заказы и громадные авансы и выжидал благоприятного времени, когда сможет появиться на книжном рынке полным монополистом, а пока, чтобы была видимость деятельности, выпускает время от времени никому не нужные брошюрки».
По рекомендации А. М. Горького Зиновию Исаевичу, который уже отчётливо представлял себя сидящим в лишённой всяческого комфорта тюремной камере на Лубянке, было разрешено покинуть РСФСР.
Весной 1920 года Политбюро было принято постановление о том, что:
«1) впредь до восстановления полиграфической промышленности и достаточного снабжения её бумагой признать необходимым печатание за границей наиболее важных для страны изданий;
2) просить Совет народных комиссаров забронировать некоторый фонд для оплаты расходов по печатанию книг за границей; (…)
6) на предмет выяснения возможности печатания изданий за границей разрешить выезд за границу Гржебину и Тихонову».
Гржебин незамедлительно воспользовался полученным разрешением, при этом покинул родные пределы, в отличие от многих коллег, имея на руках советский паспорт. В Германии талантливый предприниматель сумел достаточно быстро занять лидирующие позиции на рынке. Созданное им издательство за время своего существования с мая 1922-го по октябрь 1923-го года выпустило 225 наименований книг. Все они были напечатаны, в том числе при финансовой поддержке Советского правительства, под издательской маркой «Берлин — Петроград», и были адресованы прежде всего многомиллионной армии советских читателей.
Здесь вышли: собрание сочинений М. Ю. Лермонтова в 4 томах, Н. В. Гоголя в 10, произведения К. Бальмонта, И. Бунина, Ф. Сологуба, Е. Замятина, А. Н. Толстого, М. Горького, Б. Пильняка, Б. Зайцева, А. Чапыгина, А. Ремизова, А. Белого, Б. Пастернака, Н. Гумилёва, В. Ходасевича, Г. Иванова, М. Цветаевой, книги серии «Жизнь замечательных людей»… В редакционный совет издательства, помимо А. М. Горького, входили А. Бенуа, академик С. Ф. Ольденбург и профессор А. П. Пинкевич.
Коллеги-эмигранты уже в первые послереволюционные годы стали обвинять Зиновия Гржебина в том, что он на большевистские деньги скупает права на те произведения русских писателей, которые невозможно было напечатать по политическим соображениям, то есть, по мнению его недругов, делал коммерсант всё это исключительно на случай падения большевистского режима. «С первого момента революции, — писала Зинаида Гиппиус, — он как клещ впился в Горького. Не отставая от него ни на шаг, кто-то видел его на запятках автомобиля великой княгини Ксении Александровны, когда в нём в мартовские дни разъезжал Горький… Теперь он правая рука… Горького. Вхож к нему во всякое время, достаёт ему по случаю разные предметы искусства, ведь Горький жадно скупает всякие вазы и эмали у презренных „буржуев“, умирающих с голоду… К писателям Гржебин относится теперь по-меценатски. У него есть как бы своё (полулегальное, под крылом Горького) издательство. Он скупает всех писателей с именами — скупает впрок, ведь теперь нельзя издавать. На случай переворота — вся русская литература в его руках, по договорам, на многие лета и как выгодно приобретённая! Буквально, буквально за несколько кусков хлеба! Ни один издатель при мне и со мной так бесстыдно не торговался, как Гржебин… Ремизову за его произведения внёс мешок мёрзлого картофеля… Мережковскому за избранные сочинения — такую сумму, которая в переводе составила 50 франков. Покупку совершает со знанием буржуазных предрассудков. Договоры старается писать на гербовой бумаге и закупает, так сказать, впрок: или навсегда, или, как было с Куприным, не меньше, как на 100 тыс. экземпляров».
Справедливости ради надо сказать, что «дочь юриста» Зинаида Николаевна давно и страстно ненавидела Зиновия Исаевича. В первые послереволюционные годы Гржебин действительно выполнял различные посреднические функции в интересах советского правительства — приобретал за линией Северо-восточного фронта (на территории, которая контролировалась войсками генерала от инфантерии Н. Н. Юденича) медикаменты, телеграфные аппараты, медную проволоку и прочий дефицит, осуществлял их бесперебойную доставку в Петроград, за что и получал 15 % от суммы контракта от Наркомата торговли. Бизнес был опасным, сложным по логистике, а потому высокодоходным. Почему у живших по соседству Д. Мережковского и З. Гиппиус это вызывало столь крайнюю реакцию, сказать трудно, но иначе как «прирождённым паразитом и мародёром интеллигентной среды» они его не называли.
Среди критиков издателя были и те, кто считал покупку авторских прав у беспомощных, не сумевших адаптироваться к реалиям новой жизни литераторов благотворительностью, спасением их от голодной, в буквальном смысле этого слова, смерти. К тому же в условиях сложившегося правового вакуума писатели могли продать (и продавали) один и тот же текст разным издательствам, что позволяло им хоть как-то увеличить свой скромный гонорар. Поэтому Зиновий Исаевич имел все основания обвинять правообладателей в банальном жульничестве: «Немедленно по продаже мне своих произведений… Мережковский снова продаёт те же сочинения другим издательствам. Пытался он продать и Государственному издательству, которое переслало мне его весьма пикантное письмо. Гиппиус продала мне свои стихи в 1918 году, деньги получила, а материал не сдала. Куприн продал мне сочинения, уже ранее проданные другому издательству».
Становилось очевидно, что большевики были готовы финансировать всё, что предлагал им А. М. Горький, только вот достаточных средств для этого у них не было. Поэтому «Буревестник» был вынужден постоянно обращаться к В. И. Ленину за поддержкой того или иного проекта. Алексей Максимович писал Председателю СНК в феврале 1919 года: «На днях закончим печатание перечня книг, предположенных к изданию „Всемирной Литературой“. Я думаю, что нехудо будет перевести эти списки на все европейские языки и разослать их в Германию, Англию, Францию, Скандинавские страны и т. д., дабы пролетарии Запада, а также А. Франсы, Уэллсы и разные Шейдеманы видели воочию, что российский пролетариат не токмо не варвар, а понимает интернационализм гораздо шире, чем они, культурные люди, и что он в самых гнусных условиях, какие только можно представить себе, сумел сделать в год то, до чего им давно бы пора додуматься.
Будьте здоровы! А товарищи-коммунисты очень нерадивый, нетрудоспособный и самолюбивый народишко. Работать с ними трудно, знаете ли!»
Такие технические вопросы, как, например, получение разрешения на вывоз за границу рукописей мемуаров В. Чернова и Л. Мартова, которые уполномоченными Главного управления таможенного контроля были отнесены к антисоветским, Владимир Ильич решал оперативно, но вот в вопросах выделения бюджетных средств, увы, быстро помочь не мог. Тогда Гржебин вновь предложил СНК идею реализовывать книги на русском языке в Европе, прежде всего среди русскоязычной диаспоры. Предложение это, конечно, имело право на жизнь, но в то же время оно создавало неразрешимые проблемы с экономическими расчётами (средняя цена на книгу в Германии составляла 12–15 марок, что делало её рентабельной при нереальном для того времени тираже не менее 10 тысяч экземпляров), недостаточной востребованностью такой литературы среди хорошо образованных людей, свободно владеющих иностранными языками, а также наличием проблем с правообладателями, при том условии, что они постоянно проживали за границей.