Страница 229 из 276
Личная встреча вождя с М. А. Шолоховым и А. М. Горьким окончательно расставила точки над i — с этого момента Михаил Александрович стал официально причислен к категории выдающихся советских писателей.
Свою высокую оценку творчества казацкого писателя И. В. Сталин подтвердил ещё раз в 1932 году в письме к Л. М. Кагановичу: «У Шолохова, по-моему, большое художественное дарование. Кроме того, он — писатель, глубоко добросовестный: пишет о вещах хорошо известных ему».
Вскоре вышла 3-я книга «Тихого Дона», затем была написана первая часть романа «Поднятая целина». Будучи широко известным и любимым своими читателями, Михаил Шолохов решился отправить Сталину несколько писем о чудовищных перегибах с продразвёрсткой на Дону, «когда вокруг него сотнями мрут от голода люди, а тысячи и десятки тысяч ползают опухшие и потерявшие облик человеческий», и вынужденно вмешался в деятельность местных партийных органов и ОГПУ по «расказачиванию» и изъятию в станицах «излишков хлеба».
ЦК ВКП(б) оперативно отреагировал на это отчаянное обращение, и казачьи поселения получили семенное зерно и необходимую помощь — вопрос курировал лично Генеральный секретарь.
После получения М. А. Шолоховым в 1965 году Нобелевской премии по литературе «за художественную силу и целостность эпоса о донском казачестве в переломное для России время» слухи о «литературном воровстве», как по команде, возобновились с новой силой. Кстати, главная литературная награда была получена советским писателем вполне заслуженно: во-первых, Михаил Александрович номинировался на премию не первый раз, а во-вторых, он, если можно так выразиться, «обошёл» 87 других всемирно известных кандидатов, среди которых были Сомерсет Моэм, Альберто Моравиа, Владимир Набоков, Луи Арагон, Жорж Сименон, Анна Ахматова, Пабло Неруда и некоторые другие признанные мастера слова. Однако его популярность в среде советской интеллигенции в значительной мере упала из-за его публичной позиции по отношению к уголовному процессу над писателями-диссидентами А. Д. Синявским, печатавшимся под псевдонимом Абрам Терц, и Ю. М. Даниэлем — Николаем Аржаком, — обвинёнными по ст. 70 УК РСФСР «антисоветская агитация и пропаганда».
В обвинительном заключении по их делу говорилось:
«Синявский, Андрей Донатович, (…) занимая по ряду вопросов политики КПСС и советского правительства враждебную позицию, написал и переправил за границу повести „Суд идёт“, „Любимов“ и статью „Что такое социалистический реализм“, содержащие клеветнические утверждения, порочащие советский строй и используемые реакционной пропагандой против советского государства; что он распространял эти произведения среди знакомых; что он переслал за границу произведения Даниэля-Аржака, а также участвовал в пересылке из СССР во Францию сочинений Ремезова-Иванова, т. е. в совершении преступлений, предусмотренных частью первой ст. 70 УК РСФСР.
Даниэль, Юлий Маркович, (…) написал и переслал за границу антисоветские произведения, порочащие советский государственный и общественный строй и используемые реакцией в борьбе против СССР, что он распространял свои произведения среди знакомых, т. е. в совершении преступлений, предусмотренных частью первой ст. 70 УК РСФСР».
Подсудимые, не признавшие своей вины, были приговорены Судебной коллегией по уголовным делам Верховного суда РСФСР под председательством Л. Н. Смирнова соответственно к 7 и 5 годам заключения в ИТЛ строгого режима. Однако опубликованный в центральных газетах приговор впервые вызвал среди советской культурной общественности просто бурю негодования в самых активных её проявлениях: от первой политической демонстрации на Пушкинской площади в Москве до «письма 62-х» — коллективного обращения советских писателей и поэтов в защиту осуждённых коллег, при этом была развёрнута и международная кампания во главе с Луи Арагоном.
Михаил Александрович Шолохов, напротив, открыто сожалел о мягкости постановленного Верховным судом приговора, в том числе когда выступал на XXIII съезде КПСС, который открылся буквально через месяц: «Мне стыдно не за тех, кто оболгал Родину и облил грязью всё самое светлое для нас. Они аморальны. Мне стыдно за тех, кто пытался и пытается брать их под защиту, чем бы эта защита ни мотивировалась. Вдвойне стыдно за тех, кто предлагает свои услуги и обращается с просьбой отдать им на поруки осуждённых отщепенцев (…) И ещё я думаю об одном. Попадись эти молодчики с чёрной совестью в памятные двадцатые годы, когда судили не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а „руководствуясь революционным правосознанием“, ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни! А тут, видите ли, ещё рассуждают о „суровости“ приговора».
Поэтому, когда осенью 1974 года в Париже была опубликована книга «Стремя „Тихого Дона“. Загадки романа», принадлежавшая некому тогда уже покойному советскому литературоведу, его имя было скрыто под псевдонимом D.*, под которым, как выяснилось позднее, выступала ленинградский литературовед Ирина Николаевна Медведева-Томашевская[217], в столичных литературных кругах она была встречена «на ура».
Предисловие к этой, мягко говоря, неоднозначной работе написал А. И. Солженицын, полностью поддержавший вывод, к которому пришла её автор: «Тихий Дон» не является произведением Шолохова; собственно, это исследование, судя по всему, и делалось по заказу будущего нобелевского лауреата. Александр Исаевич, судя по всему, не простил коллеге уничижительной оценки: «Прочитал Солженицына „Пир победителей“ и „В круге первом“. Поражает — если так можно сказать — какое-то болезненное бесстыдство автора, указывающего со злостью и остервенением на все ошибки, все промахи, допущенные партией и Советской властью. (…) Что касается формы пьесы, то она беспомощна и неумна (…) У меня сложилось впечатление о Солженицыне (в частности, после письма его съезду писателей в мае этого года), что он душевнобольной человек, страдающий манией величия. Что он, Солженицын, отсидев некогда, не выдержал тяжёлого испытания и свихнулся. Я не психиатр, и не моё дело определять степень поражённости психики Солженицына. Но если это так, человеку нельзя доверять перо: злобный сумасшедший, потерявший контроль над разумом, помешавшийся на трагических событиях 31-го года и последующих лет, принесет огромную опасность всем читателям, и молодым особенно».
Как уже отмечалось, обвинения в плагиате или литературных подделках довольно редко появлялись в советской прессе. Объектом таких разбирательств мог стать, например, случайно попавшийся «на горячем» секретарь пожилого литературного «генерала», воспользовавшийся своим положением и «позаимствовавший» у своего патрона произведения из неопубликованных ранее, но не более того. Поэтому понятно почему книга «D.*», едва появившись в столице, сразу же попала в списки литературы, запрещённой к распространению.
Несмотря на то что Герой Социалистического Труда, академик Михаил Александрович Шолохов в те годы был ещё жив, а советская общественность готовилась широко отметить его 70-летний юбилей, даже Институту мировой литературы, к удивлению многих его сотрудников, пришлось провести публичное обсуждение проблемы авторства «Тихого Дона» и заслушать по этому поводу доклад норвежского учёного Гейра Хетсо; затем эта странная дискуссия была продолжена журналом «Вопросы литературы».
Вообще-то, на этом гадливую историю о кампании по дискредитации по-настоящему большого советского писателя М. А. Шолохова, продолжавшуюся не одно десятилетие, можно было бы закончить…
Но в этой связи у нас появляется возможность коснуться некоторых практических методов установления авторства того или иного литературного произведения, которые могут быть приняты российским судом.
IP-юристам известно, что установление факта плагиата, то есть сходства или тождества двух произведений, представляет собой исследование творческих произведений, предназначенное для выявления случаев преднамеренного копирования работ другого автора — полностью или частично. При этом какой-либо список объектов, подпадающих под действие специального закона, регламентирующего порядок и процедуру защиты авторских прав, действующим российским законодательством не определён.
217
И. Н. Медведева-Томашевская покончила с собой в октябре 1973 года, в Гурзуфе, после перенесённого инфаркта.