Страница 198 из 276
Союз русских писателей, куда входили известные литераторы 3. Гиппиус, Е. Замятин, В. Засулич, В. Короленко, Д. Мережковский, А. Потресов, Ф. Сологуб, П. Сорокин и др., не мог пройти мимо очередного проявления большевистского произвола, поэтому выступил категорически против такого радикального решения. В защиту свободы слова и печати возвысил голос в своём сборнике публицистических статей «Несвоевременные мысли» Максим Горький, его поддержал «адвокат нации» и правозащитник В. Г. Короленко, опубликовавший свои «Письмах к Луначарскому[199]».
Либеральная интеллигенция совершила свою очередную ошибку, когда перепутала «кровавый царский режим» и вчерашних боевиков-экспроприаторов, которые пришли к власти в результате вооружённого переворота. По принципиальным вопросам большевики никак не планировали кого-то уговаривать и с кем-то договариваться.
Тем не менее практически сразу же после публикации новых условий сотрудничества появились однодневные «газеты-протесты» — это были такие оригинальные прокламации, написанные известными литераторами или же посвящённые им. Беспощадная к врагам демократии Зинаида Гиппиус в статье «Красная стена», опубликованной в одной из них, заявляла: «Будем трезвы, будем мудры, перестанем обманывать себя: уничтожение, истребление слова есть лишь частность, лишь следствие, одно из множества других, непобедимо вытекающее из первопричины… Да, наши протесты против удушения свободной печати, наши жалобы, наши возмущения, в каких бы горячих и убедительных словах они ни выражались, прямой своей цели не достигнут. В этом смысле они бесполезны. Так что же, молчать? Сидеть под подушками, вернее — под досками лежать, на которых сидят пирующие татары, и ждать? Нет, нет! Уже потому нет, что молчать мы всё равно не сможем. Когда режут — человек кричит, хотя бы это и было бесцельно. Нас режут, и мы кричим, и будем кричать. Вот и всё. А может быть, не дорежут. Может быть, не успеют…»
Несмотря на громкие имена инициаторов протеста, его практически никто не поддержал.
Первоочередной задачей принятых распоряжений был слом ранее существовавшей системы работы частных издательств. Большевикам необходимо было в кратчайшие сроки наладить выпуск дешёвых книг тех писателей, которые, как указывалось, были признаны идеологически верными и полезными для дела пролетарской революции, перевести авторское право на них «из области частной собственности в область общественности», прежде всего в интересах реализации государственной программы ликвидации неграмотности.
Если с произведениями, авторские права на которые, в соответствии с продолжавшими применяться положениями закона 1911 года, прекратились по срокам их давности, было всё более-менее понятно — они переиздавались без каких-либо формальностей, — то в отношении писателей, чьи книги только планировалось издавать, Декрет устанавливал государственную монополию сроком не более 5 лет, при условии, что Госкомиссия по народному просвещению найдёт, что указанное произведение представляет научную и художественную ценность. После истечения указанных сроков, то есть 15 лет для национализированных произведений и 20 лет для ненационализированных, такое произведение могло свободно издаваться, при условии подачи правообладателем соответствующего заявления в госкомиссию.
Для начала наркомат по просвещению использовал свои полномочия в отношении произведений 23 русских писателей, которых на момент принятия декрета уже не было в живых, при этом права ныне живущих литераторов пока не затрагивались.
Думаю, что здесь уместно было бы вспомнить дискуссию, связанную с рассмотрением в 1885 году прошения на Высочайшее имя вдовы А. С. Пушкина — Натальи Николаевны Ланской — по поводу истечения установленного законом срока исключительных прав наследников на произведения великого поэта. В докладе главноуправляющего Вторым Отделением собственной Е. И. В. канцелярии графа Д. Н. Блудова, которому было поручено изучить вопрос для вынесения его на обсуждение Государственного совета, в качестве возможного препятствия для увеличения этих сроков отмечалось наличие противоречий между законными правами наследников и общественным интересом: «По миновании сих сроков произведение науки или искусства становится достоянием публики, которая не должна быть лишена пользы и удовольствия приобретать без особого труда, да и больших расходов хорошие сочинения». [1.234]
Теперь революционные новеллы в законодательстве рассматриваются либо с точки зрения общественного интереса, который становится превалирующим фактором при принятии решений государственными органами РСФСР о сохранении или отчуждении авторских прав, либо на основании всё той же революционной целесообразности, которая тоже понималась по-разному, в зависимости от ситуации.
Для Анатолия Васильевича Луначарского непосредственное участие в таких радикальных изменениях в области культуры — это своего рода звёздный час: эти теперь реализуемые на практике идеи он не раз высказывал ещё в эмиграции. В 1905 году в своих «Этюдах. Критических и полемических» он писал: «Власть капитала сказывается… не только унизительной нищетой, в которой пребывают артисты в большинстве, но и моральным их рабством… В конце концов художник сам начинает смотреть на искусство с точки зрения публики, подчиняется морали и воззрениям своих заказчиков. Художник смотрит на мир уже не своими собственными глазами, а через очки тех, кого ему приходится рисовать и забавлять». [1.15] По логике большевиков, теперь автор должен был смотреть на мир «своими собственными глазами» вместе с советской властью, в противном случае дело не ограничивалось одной только «унизительной нищетой…»
Поэтому не случайно, что первые дела, которые были подсудны следственной комиссии Московского революционного трибунала, касались актуальных сегодня вопросов, связанных как со СМИ, так и с распространением порочащих большевистскую власть сведений. Напомним, что их рассмотрение проходит в условиях массовых выступлений и забастовок рабочих против экономической политики большевиков на всех крупных заводах Петрограда.
3 января 1918 года состоялось решение революционного трибунала о дате и порядке проведения первого слушания по делу газеты «Утро России» — органу партии прогрессистов. Её редактору В. К. Садкову вменили в вину клевету на РКП(б). Как следовало из протокола судебного заседания, обвинителями на процессе утвердили трёх проверенных членов партии, при этом вопрос о вызове народных заседателей вообще не стоял, зато было принято решение о массовом распространении входных билетов на судебное заседание, так как суд был объявлен открытым. В качестве доказательств подрывной деятельности редакции оппозиционной газеты были представлены две статьи, которые были признаны fake news, за что написавший их журналист был приговорён к двухмесячному тюремному заключению, а издатель газеты — к штрафу в 15 тысяч рублей «с заменой в случае несостоятельности тремя месяцами ареста».
Через две недели Ревтрибунал возбудил против редакции новое дело — на этот раз за публикацию карты «Будущие границы Германии по проекту Бронштейн-Троцкого». Общая сумма штрафов составила астрономические 215 000 рублей, что и привело к её банкротству, а затем и к неизбежному закрытию.
Следующими жертвами нарождающейся демократии стали оппозиционные газеты «Власть народа», «Земля и воля», «Вечерний курьер», «Трудовая копейка», «Возрождение», «Наше слово», «Русские ведомости» и др. Все они были признаны виновными в «распространении ложных слухов» или в «контрреволюционной агитации», и к весне 1918 года их деятельность была полностью запрещена.
Несмотря на то что члены трибунала не всегда участвовали в судебных заседаниях — по всей видимости, из-за занятости другими не менее важными революционными делами, — такие обвинительные приговоры постановлялись с завидной регулярностью. Вопрос о систематическом отсутствии членов ревтрибунала на судебных заседаниях дошёл до председателя Верховного революционного трибунала Н. В. Крыленко, на что тот отвечал, что, во-первых, данный факт не влияет на законность приговора, а во-вторых — «судьи, наверное, рассказывали друг другу то, что происходило в их отсутствие». [1.112]
199
У этой публикации была отдельная история: 7 июня 1920 года В. Короленко встретился с А. В. Луначарским на митинге в Полтавском городском театре, во время встречи он попросил наркома спасти от расстрела пятерых местных жителей. Тот заверил, что сделает всё возможное, но на следующий день Владимир Галактионович узнал, что расстрел всё же состоялся. В ходе состоявшегося разговора обсуждались проблемы политики советской власти, с которой Короленко был категорически не согласен. В результате чего Луначарский предложил следующий вариант продолжения разговора: «…он-де [Короленко] пришлёт мне несколько писем, в которых откровенно изложит свою точку зрения на происходящие в России события…я по получении писем посоветуюсь с ЦК партии, удобно ли их печатать, причём за мною оставалось право ответить на них теми аргументами, которые я найду подходящими».